На веки вечные - Кэтрин Андерсон

С обнаженными клыками и пеной на морде Голиаф бегал между ребенком и — как догадался шериф — ее матерью, худенькой брюнеткой в свободных джинсах и большой, не по размеру, рубашке.

— Назад! — скомандовал он.

При звуке его голоса женщина резко обернулась. Ее перекошенное лицо было настолько бледным, что темно-карие глаза выглядели не меньше, чем у дочери.

— Слава Богу! Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Он ее искусает!

Хит снова взглянул на собаку. Если и существовало животное, которому он доверил бы ребенка, так это был, конечно же, Голиаф. Но сегодня ротвейлер словно взбесился: лаял, рычал, хватал зубами воздух. И что еще тревожнее — присутствие хозяина его не успокоило.

Шериф щелкнул пальцами.

— Голиаф, ко мне!

Услышав команду, пес обернулся — в его обыкновенно дружелюбных глазах горел красный демонический огонь. На секунду Хит испугался, что собака может не послушаться. Нет, это невозможно. Голиаф был очень хорошо выдрессированным животным. Его еще щенком натаскивали не задумываясь подчиняться командам.

Что с ним такое сталось? Хит снова взглянул на девочку.

— Голиаф, ко мне! — Шериф хлопнул себя по бедру.

Ротвейлер затих, тяжелая голова опустилась, лапы уперлись в землю. Секундой позже он был уже рядом, и Хит взял его за ошейник.

— Сэмми!

Со сдавленным криком женщина бросилась к дочери и схватила ее на руки. Мать прижимала к себе и обнимала девочку так отчаянно, что Хиту стало не по себе. Затем она повернулась к Хиту — тонкие черты лица исказились от гнева, все ее тело дрожало.

— Уберите эту злобную, непослушную собаку с принадлежащей мне территории!

По тому, как блестели ее глаза, Хит понял, что женщину подхлестывает выброс адреналина в кровь, который часто следует за приступом страха. Он часто испытывал это сам: сначала дикая, но быстро улетучивающаяся ярость, потом трясущиеся ватные ноги.

— Я искренне сожалею, мэм…

— Ничего не желаю слушать! Забирайте свою зверюгу!

Вот как некрасиво получилось. Так начинать знакомство — стыд, да и только. Хит с радостью бы помог ей и исправил — даже ночью — прохудившийся водопровод или другую неполадку в этом старом, разваливающемся доме.

Хрупкого сложения. Лицо как у феи. Кожа молочная. Большие, карие миндалевидные глаза. Полные, как спелая земляника, губы. Волосы густыми шелковистыми прядями ниспадали на плечи, и темные завитки казались на белой рубашке блестящими полосками шоколада на ванильном мороженом.

Она еще крепче прижала к себе дочь, гладя ее по белокурой головке.

— Все хорошо, моя сладкая. Все хорошо.

Но девочка заплакала еще пронзительнее, и женщина повысила голос:

— Ну что вы стоите и таращитесь на нас? Неужели не понятно, что она боится вашего монстра?

Хит это прекрасно понимал. Дети, которые боятся собак, не переносят ротвейлеров. Голиаф, должно быть, до полусмерти напугал девочку.

— Поверьте, я искренне сожалею, — начал он снова. — Но пес не причинил бы вреда вашей дочери. Он обожает малышей.

Женщина отступила на шаг:

— Он чуть не искусал меня!

— Уверяю, этого не случилось бы.

— Не подпускал к ней! Каждый раз, когда я пыталась подойти, сразу начинал кидаться!

— Только потому, что почувствовал: ребенок напуган. Вы услышали, что девочка заплакала, и выбежали на улицу.

— Да, — дрожащим голосом подтвердила женщина.

— Так я и думал. Понимаете, Голиаф — только собака, а не Эйнштейн. Девчушка испугалась, и пес кинулся оберегать ее от опасности. В этот момент из дома появляетесь вы, он и решает, что вы единственная, кто может представлять реальную угрозу.

— Вашему поведению не может быть извинения. Вы такой же ненормальный, как и ваш пес.

Хит подумал, что, возможно, она и права. Выглядела соседка разгневанной и, казалось, вот-вот начнет грызть ногти и изрыгать проклятия. Ее лицо стало белым, как молоко, только на щеках алели красные пятна. Огромные карие глаза метали молнии. А он стоял и пытался ее уговорить. Объяснял, что поведение собаки лучше обсудить позже.

Женщина отступила еще на шаг, затравленно оглядывая двор, словно ища, в какую бы щель забиться. Она боялась так же, как и дочь. То ли собаки, то ли ее хозяина. Неудивительно: после стольких телепередач о жестокости и коррупции в полиции люди перестали доверять полицейским.

Хит снова мельком ее оглядел; натренированный глаз подметил все детали. Ближе к тридцати. Очень живая. От того, как смотрела на него, шерифу стало душно и тесно в собственной форме. Шести футов пяти дюймов босиком, на два дюйма выше в сапогах; он сам, должно быть, казался миниатюрной женщине настоящим гигантом.

— То, что здесь произошло, — печальное недоразумение…

— Недоразумение? Уведете вы его отсюда или нет? Я что, неясно выразилась? Убирайтесь сейчас же, иначе я вызову… — женщина осеклась и перевела взгляд со значка на рубашке на кобуру полуавтоматического пистолета, — вызову полицию штата. Я уверена, что здесь действует закон о собаках, а вы нарушаете его, позволяя бешеному животному бегать без привязи.

Последние слова Хит никак не мог оставить без опровержения.

— Это бешеное животное и есть та самая собака-полицейский, о которой вы читали в газетах несколько месяцев назад. Помните: она бросилась в горящий дом и спасла маленькую девочку?

Отсутствие реакции подсказало Хиту, что женщина статью не читала. Потрясающе!

— Послушайте, леди, за время службы Голиаф получил семнадцать благодарностей — и все за спасение детей. Он бы никогда не причинил вреда вашей дочери. Скорее умер бы за нее, такова уж его натура.

Женщина повернулась и направилась к заднему крыльцу.

— Хорошо. Если вы не уходите, мне придется укрыться в доме. Я вызываю полицию штата. И если ваша собака еще раз появится здесь, я подам на вас жалобу.

На какое-то мгновение его поразило, что из всех, кого Хит знал, именно соседка собирается заявить на него в полицию. Но как только удивление прошло, все представилось в мрачном свете. Плохо будет, если вмешается управление штата. Он потянул за ошейник сильнее и как можно быстрее увел Голиафа.

— Славная работа, напарник. — Только на дороге шериф ослабил хватку. — Ты всегда славился обходительностью с дамами.

Как только ротвейлер почувствовал свободу, он чуть было не повернул назад. У Хита екнуло сердце, и пришлось снова ухватить за ошейник.

— Даже не думай! Эта девочка не для тебя, бессовестный пес. Понял? Что за дьявол в тебя вселился?

Голиаф поскуливал и оборачивался налом соседей, словно там оставил свое сердце. Хит аккуратно, но твердо взял его за уши. Потом нагнулся, чтобы разговаривать глаза в глаза.