Мой любимый джокер - Ирина Островецкая

После этого случая к Инге никого не пропускали, чтобы не расстраивать, и без того потрясённую случившимся несчастьем, молодую балерину. Только тётя Люда, любимый, милый Люсик, имела неоспоримое право посещать больную. Мама с папой находились далеко от дома и ничего не знали о несчастье, которое случилось на последнем занятии с их доченькой, с папиной принцессочкой! Сообщения к ним не доходили, там шла война.

Тёплым летним днём тётя Люда забрала Ингу из больницы. В то тяжёлое время глаза бедняжка не просыхали от слёз. Девушку нельзя было успокоить ни сказками, ни музыкой, ни телепрограммами. Инга отчётливо понимала, что назад дороги нет, и никогда не будет. Балетный класс и сверкавшая огнями и так манившая сцена, навсегда отодвинулись в прошлое корявой лапой несчастного случая. Инге обещала молоденькая, совсем неопытная медсестричка выздоровление и «полный боевой порядок». Она поверила и так ждала чуда! Но как же обещание было далеко от жуткой действительности!

«Полного боевого порядка» не случилось, и чуда не произошло. Ингу выписали из госпиталя. В родной дом девушка вошла на костылях, а Алексей Валериевич не обещал больной ничего утешительного.

– Вы хорошо отделались, юная леди. Могло быть гораздо хуже. Постепенно начнёте ходить, а пока потерпите костыли. О балете придётся забыть, но вы так молоды… – как же больно было слышать такие слова. Инга свято верила в чудо, но с чудом вышло недоразумение.

С карьерой балерины Инга распрощалась навсегда. Только новые балетные тапочки и подготовленный к выступлению костюм больно напоминали о былом счастье.

Однажды, лёжа в постели, Инга попросила подать ей пуанты. Тётя Люда принялась отговаривать племянницу, сетуя, что не убрала с глаз подальше любимую вещь. А потом, вдруг, вытащила из-под шкафа новенькую коробку и, обтерев случайную пыль, поставила Инге на колени.

С трепетом девушка сняла крышку и, склонившись, застыла над коробкой. Крупные слёзы катились по её лицу, Инга даже не замечала ручейков, нахально струившихся по щекам. Её душа в те мгновения прощалась с балетом… Людмила не выдержала напряжения тяжёлой минуты и выскочила из комнаты, вытирая на ходу слёзы, а бывшая балерина со слезами на глазах любовалась тем, что увидела внутри коробки. Потом она робко слегка прикоснулась к непокорным ленточкам, откровенно свисавшим с края картонки, и, заливаясь слезами, будто котят, принялась гладить дрожащими руками дорогие сердцу пуанты.

Неожиданно для самой себя, взяла в руки правую балетную туфельку и принялась её внимательно рассматривать…

Вдруг что-то маленькое с тихим грохотом выкатилось на пододеяльник и покатилось на пол. Инга не успела поймать рукой крошечный непонятный предмет.

– Тётя! – возбуждённо заорала Инга, забыв про слёзы. На пороге неслышно возникла заплаканная Людмила.

– Ты чего так орёшь? Скоро обедать будем, – сказала тётя, вытирая мокрые руки о кухонное полотенце.

– Тётя, посмотри, что-то выпало отсюда и покатилось на пол! Вон оно, вон оно! Что же это?! – возбуждённо выкрикнула Инга и встряхнула пуант над пододеяльником. И опять что-то маленькое, подленькое выкатилось изнутри тапочка на белое полотно пододеяльника.

– Что это?! – удивилась Людмила. – Подожди, не шевелись, я посмотрю, что упало… Откуда оно выпало? – немного погодя, спросила женщина, разминая что-то маленькое в руках.

– Что это?! – возбуждённо выкрикнула Инга, не в силах сдержать нахлынувшие чувства.

– Вот, смотри!.. Откуда такое могло взяться! – Людмила протянула ладонь так, чтобы Инга смогла лучше рассмотреть найденный маленький предмет.

– Так это же… гречневая каша! Подожди, я ещё потрясу… – воскликнула Инга в крайнем возбуждении и удивлении, и принялась трясти пуант над пододеяльником.

На белое полотно выкатилось ещё одно зёрнышко гречневой крупы. Оно беззвучно покатилось по белой ткани пододеяльника. А Инга вместе с тётей, словно завороженные, наблюдали за его движением и не верили своим глазам.

– Так вот, почему я свалилась! Мне же что-то натирало ногу, а я понять не могла! Кто же мог так?… – воскликнула девушка, в отчаянии откинувшись на подушку. Инга была неприятно удивлена и напугана своей находкой. – Хотела бы я сейчас посмотреть в глаза той дуре!

– Всё узнаешь в своё время. Не дура она вовсе. Только зла никому не желай. Слава Богу, живая осталась, и ноги тебе не отрезали, – прошептала тётя, судорожно сглотнув, и погладила расстроенную девушку по красивым волосам, буйной волной спадавшим на худенькие плечи.

– И мамы нету!.. – всхлипнула Инга.

– Девочка моя, ты уже выросла. Без мамы обходись. Сама должна барахтаться в жизни. А маме я сообщила о несчастье. Скоро, наверное, приедет.

– Ой, как будет хорошо! – захлопала в ладоши Инга, заплаканными глазами ясно взглянув на тётю.

Но мама так и не смогла приехать, лишь её письмо случайно нашло адресата. Каждая буква этого случайного письма кричала об ужасе, о диком сожалении, о том, что случилось такое несчастье, а она, мама, не может находиться рядом со своей любимой девочкой. Там, куда послали в длительную командировку отца, шла война. В связи с тяжёлой военной обстановкой домой мама выехать не могла.

Инга терпеливо ждала возвращения мамы, но с каждым прожитым днём всё отчётливее понимала: мама не скоро сможет вернуться домой. Там война. Письма от родителей приходили теперь с большими перерывами, а потом перестали приходить вообще. Каждый раз Инга с надеждой смотрела в руки приходившей днём тёте, но долгожданных конвертов тётя не приносила, только пожимала плечами, отвечая на вопросительные взгляды племянницы.

– Ну, как же они совсем позабыли обо мне?! – воскликнула Инга, не найдя письма в очередной почте.

– Ингуша, девочка моя, потерпи немножко. Не могут они… Война там…

– Ой, Люсик, как же тяжело терпеть и ждать!

– Знаю, девочка моя, но выхода другого у нас с тобой нет. Вот, дядя Жора заболел, не знаю, что к вечеру будет. Ночью в больницу забрали. Сказали – инсульт, – неожиданно стала сокрушаться тётя.

– Как же плохо мы живём! – вдруг с досадой выкрикнула Инга и горько расплакалась.

– Да, уж, совсем плохо… – вздохнула тётя. – И денег теперь совсем мало будет. Кончаются уже…

– Что же делать? – Инга с надеждой взглянула на Людмилу.

– Не знаю, что и сказать. Пойду я лучше тебе еду приготовлю на пару дней. Жорик умереть может, если меня рядом не будет. А там – посмотрим, что будет, – махнув рукой, вздохнула Людмила и побрела в кухню.

Инга осталась в комнате одна. Обычно тётя не уходила сразу на кухню. Они долго разговаривали обо всём на свете. Сегодня у тёти своя беда, и не известно ещё, какая беда тяжелее.

«Хоть бы Толик зашёл в гости! Куда он пропал?!» – с досадой вздохнула Инга и взяла в руки книгу, пытаясь чтением отвлечь мысли от тревожной действительности.

Переломы не давали покоя, ноги болели нещадно, только с помощью чтения увлекательной литературы Инга, хоть на время, могла отвлечься от надсадной изнуряющей боли. Приходилось принимать таблетки, чтобы обмануть и прогнать разбушевавшуюся боль, и тогда наступал благодатный сон. Но боль будила снова. Инга уже привыкла, даже здоровалась с нею, проснувшись. Но, когда тётя подсаживалась рядышком на кровать и принималась рассказывать свои забавные истории, боль пугалась и куда-то пряталась, не ощущалась.

Сегодня Людмила разговаривать с племянницей была не расположена. У тёти случилась беда. Заболел её любимый муж. Инга от всей души жалела дядю, но как же ей хотелось хоть чуть-чуть привлечь внимание тёти к себе! Грохот кастрюль на кухне не обещал ничего хорошего. Тётя торопилась в больницу. Дядя Жёра был Инге неродным дядькой, но она очень любила такого большого плюшевого мишку, который всегда закармливал её вкусными конфетами. Он был добрым и смешным. Инга любила его шутки. Тётя Люда была на десять лет моложе мамы. Она гораздо лучше понимала Ингу и была ей подружкой.

Тёплый летний вечер постепенно овладевал городом, готовясь к приходу ясной и такой же тёплой ночи. Инга уже не видела текста. Книга вываливалась из рук. Сумерки постепенно, но неуклонно сгущались, превращаясь в узорчатую темноту. На кухне уже горел свет. Там Людмила всё ещё гремела кастрюлями, и этот грохот настораживал. Тётя торопилась наготовить еды, казалось, на всю неделю, чтобы надолго уйти в больницу к мужу.

Инга отложила книгу, подхватила безмолвно лежавшие и терпеливо ожидавшие своего часа костыли и встала. Стоять было больно. Сделав первый шаг, девушка вскрикнула, но удержалась на ногах и не выпустила из рук костыли.

Подошла к окну и засмотрелась на нежно дрожавшую под лёгким ветерком и освещённую снизу уже включившимися фонарями, ярко-зелёную листву деревьев, росших под окнами.

«Как в сказке! – подумала Инга. – Только ноги болят по-настоящему, и нету волшебной палочки, чтобы снять эту боль и вернуть всё назад. Я уже никогда не буду принцессой, потому, что я – калека, и виновата во всём гречневая каша!..»