Йога-клуб. Жизнь ниже шеи - Сюзанн Моррисон

Знаете, сейчас мне смешно вспоминать, как я тогда боялась. Хотя это было всего несколько часов назад, но я уже оглядываюсь на ту себя — ту, другую, — и понимаю, что надо было просто расслабиться и посмотреть, что будет дальше, а не представлять всякие кошмары. Что толку накручивать себя? Все равно никогда не узнаешь, что тебя ждет, пока не столкнешься с этим лицом к лицу.

Взять хотя бы мою соседку по комнате. Единственное, что было мне заранее известно о проживании в Пенестанане, — что у меня будет соседка. Мы с ней очень коротко говорили по телефону около месяца назад, голос у нее был легкий и воздушный. Она тогда проворковала что-то насчет того, что нужно идти, куда указывает наш духовный путь. Нам предстоит путешествие в поисках мудрости, духа или что-то типа того — короче, я была уверена, что она малость повернутая на эзотерической почве. Индра сказала, что моя соседка Джессика — массажистка, но сама Джессика назвала себя телесноориентированным терапевтом. Я понятия не имела, что это значит, но подозревала, что Джессика — одна из тех, кто считает, что пользоваться дезодорантом необязательно.

Маде высадил меня на парковке, которая на самом деле была всего лишь продолжением дороги, засыпанной гравием. Справа гравий смешивался с грязью и превращался в лесную тропку, со стороны казавшуюся прохладной и туманной, совсем как в наших лесах. Слева до самого горизонта тянулись зеленые рисовые поля.

Там, где гравиевая дорожка впадала в море зелени, стояла розовощекая, пышноволосая Джессика. Она была примерно одного роста со мной, но стройнее и изящнее. На ней были саронг нежно-розового цвета, белая маечка и сильно поношенные сандалии. Она была очень красивой, как муза, ее лицо имело форму сердца, а светлые волосы были уложены так, как я никогда раньше не видела: их удерживали косы из собственных волос, обвитые кольцом вокруг головы. Моей первой мыслью было: хочу такие косы. Как будто их можно было купить.

Лучшая новость дня? Джессика пахнет потрясающе. Ванилью и амброй. Она вовсе не грязная, облезлая хиппи! Это достойно упоминания. Правда, ноги не бреет. Но знаете, я в старших классах тоже была упертой феминисткой и прошла через это. Поэтому я ее понимаю. Правда, Джессике хотя бы хватило смелости выставить свои волосатые ноги напоказ. А вот я, когда перестала бриться, начала везде носить колготки. Если бы можно было надеть их под купальник, поверьте, я бы так и сделала. Но поскольку это было невозможно, я просто перестала купаться.

Джессика пришла встречать меня вместе с балинезийской девочкой по имени Су. Су лет шестнадцать на вид, а может, и меньше, и ее иссиня-черные волосы заплетены в длинную косу. Гостевой комплекс, в котором мы будем жить, принадлежит ее семье. Было забавно увидеть блондинку Джессику в индонезийском саронге и Су — в коротеньких штанишках, словно сошедших со страниц каталога американской спортивной одежды. Но только я начала воображать, будто Бали на самом деле гораздо ближе к западной цивилизации, чем думалось, как Су нагнулась, взяла мой огромный чемодан и положила его на голову.

Я глазам своим не поверила. Попыталась протестовать (во мне проснулись антиколониальные настроения), но Су ничего не хотела слышать. Она лишь подхватила чемодан с двух сторон гладкими загорелыми руками и водрузила на самую макушку. Сказать, что мне было стыдно, — значит ничего не сказать. До отъезда в Сиэтл мой приятель Дэн подарил мне наклейку на чемодан (а также посоветовал говорить всем, что я из Канады), и теперь она оказалась прямо у меня под носом и над самым лбом Су: «Марксистам легко дают».

Су захихикала — выражение моего лица явно ее рассмешило.

— Мне не тяжело, — сказала она.

Ну что мне было на это ответить?

Вслед за Джессикой и Су я прошагала мимо павильона и жаркого зеленого лабиринта рисовых террас, тянущегося до самого горизонта. На некоторых из них, похоже, росла пшеница, длинные тонкие стебли пробивались из-под земли. Я прочесала их пальцами, как волосы. Другие поля были только что засажены и представляли собой лишь землю, покрытую тонким слоем воды, — акры зеркал, тянущиеся до горизонта. Отражаясь в них, мы прыгали с одной ступеньки на другую и ступали по узким глинистым и травянистым тропкам. Су прыгала с чемоданом на голове. Я смотрела на нее разинув рот.

Вокруг пахло жарой и утиным пометом. От изумрудной зелени слепли глаза.

Примерно через двадцать минут мы подошли к бунгало «Бали Хай», которым предстояло стать моим домом на следующие два месяца.

Помните, я говорила, что не стоит нервничать заранее, если даже не знаешь, что ждет тебя впереди? Я была права, и знаете — почему? Потому что моя хижина с земляным полом оказалась настоящим дворцом.

Вот она, награда за труды.

Когда я подняла голову и увидела наш дом, окруженный сиянием на вершине холма и частично загороженный пальмами, я вспомнила ту песенку из мюзикла «Звуки музыки», в которой поется: «Наверное, это потому, что в детстве или юности я сделала что-то хорошее».

А потом подумала: если индонезийскому народу придет в голову устроить революцию, именно хозяев таких домов четвертуют в первую очередь.

А потом я перестала думать, потому что увидела бассейн.

Вообще-то, бассейнов было три. Три! Один обычный, один детский и один еще меньше детского… для младенцев, что ли? Или для домашних животных? Я тут же представила свирепую стаю бешеных собак, которые прохлаждаются в личном бассейне, потягивая коктейли с зонтиками.

На территории было пять больших бунгало: три у дороги, еще два примерно на тридцать ступеней выше. Наше стояло у кромки леса и выходило окнами на рисовые поля.

Дом располагался в уголке и был самым дальним от дороги. Веранда, выложенная плиткой, сверкающие мраморные полы, мебель из тика. На первом этаже — сводчатый потолок, футон с покрывалом, выполненным в технике батик, и уютный закуток у окна со столиком и стульями. Справа — крутая лестница, слева — полностью оборудованная кухня с набитым ананасами и папайями холодильником. А под лестницей — ванная, превосходящая все ожидания: блестящая сероголубая плитка, ваза с жасмином рядом с раковиной и длинная большая ванна с отдельными кранами для горячей и холодной воды.

Наверху, где я стою сейчас, — одна большая спальня размером с мою квартиру в Сиэтле. В ее центре — ложе королевских размеров. С обруча на потолке каскадом ниспадает москитная сетка как длинный марлевый канделябр.

Спускаясь вниз, чтобы воспользоваться ванной, по пути я засмотрелась на лупоглазых чудовищ, вырезанных на раме окна без стекол — единственного источника света на темной лестнице, — и чуть не сбила с ног Су. Та рассмеялась.

Я призналась, что бунгало очень красивое, и она лишь захихикала в ответ.

— Да, — ответила девушка.

— Вот уж не думала, что приеду на семинар по йоге, а там будет три бассейна! — Тут Су нахмурилась и надула нижнюю губу. Я решила, что она не поняла меня, и повторила: — Целых три бассейна! Здорово.

— Два, — сказала она, посерьезнела и замолчала, подбирая слова. — Малый бассейн зарезервирован.

— Зарезервирован, — повторила я.

Су кивнула, обошла меня и продолжила подниматься.

Я обернулась, глядя, как она прыгает через две ступеньки. Девушка почти скрылась в темноте наверху лестницы, когда я ее окликнула:

— А для кого он зарезервирован?

— Для Бога, — ответила она, не обернувшись.

Кажется, я поняла, что именно в Джессике кажется мне странным и непривычным: она все воспринимает всерьез. То есть все. Большинство моих друзей все время друг друга подкалывают, им не чужды ирония и сарказм. Это театралы, писатели, интеллектуалы. Курильщики. Курильщикам нельзя без сарказма, понимаете, о чем я? (Хотя говорят, после 11 сентября всем нам предстоит стать более серьезными. Мол, эпоха ироничного отношения к жизни, в которую мы жили, закончилась. Очень странно, учитывая, что ирония пережила большинство войн, революций и эпидемий, но что поделать, такая уж мы сентиментальная нация в последнее время.)

Джессика не знала, что такое ирония, и ее постоянно что-то вдохновляло. Как будто она подсоединилась к какому-то невероятно вдохновляющему радио, которое каждую минуту сообщало ей Самую Лучшую Новость В Мире. Стоило ей особенно возбудиться по этому поводу, как ее голос повышался до серебристо-голубых трелей, и мне казалось, что она сейчас запоет. Вот так примерно она рассказывала мне про массаж, который делает (какая-то краниосакральная терапия):

— Это! Так! Потрясающе! Что! У меня! Есть! Возможность! Практиковать! Эту! Ах! Технику.

Разобрав вещи, я спустилась вниз на закате и обнаружила Джессику за столиком на веранде. Та что-то писала в блокноте на пружинах. Я села напротив, и мы стали любоваться сгущающимся сумраком над рисовыми полями и слушать музыку.