Парк - Рустам Ибрагимбеков

- Знает собака, чье мясо съела, - мрачно роняет Матисс, направляясь к двери, украшенной ковром. Шопен хранит молчание, но оторвать ее от жертвы труднее, чем мать, - свидетельство ее большого внутреннего темперамента...

Вслед за Матиссом она возвращается в комнату, где за столом преспокойно продолжает спать братец. Дамы, налив из вскипевшего чайника по стакану чая, бодро его выпивают. Я стараюсь не задавать вопросов, но кое-что они сами высказывают, когда схлынула первая волна возбуждения,

- Будет знать... - сказала Матисс.

- Стерва, - согласилась Шопен.

- А кто она? - спрашиваю я.

- Сама знает, - опередив мать, буркнула Шопен.

- Кровь нашу сосет... - Слезы навернулись на глаза Матисса; все же она более чувствительная натура, чем ее дитя. - Ну, спите, не будем мешать...

Уснуть удалось довольно быстро. Должно бы быть наоборот, из-за обилия впечатлений, но, видимо, сильно устал...

Теперь ему обязательно, просто позарез нужно предупредить своих о том, что вернется домой поздно. Иначе они будут беспокоиться. Второй двухкопеечной монеты у меня нет, поэтому по дороге к Счастливчику делаем огромный крюк отец его живет в самом конце бульвара, в Доме ученых.

Остаюсь у фонтана, бьющего из разинутой пасти длиннохвостого дракона, и он, еще раз извинившись, исчезает в подъезде, украшенном сложным резным орнаментом.

Над драконом в позе, опровергающей все анатомические законы, изогнулся витязь с мечом. И витязь, и дракон, и дом с бесчисленными арками и колоннами появились в конце сороковых годов, но теперь кажутся памятниками древней старины. Особенно дом.

Какие, оказывается, нежные отношения у них в семье, сколько взаимной заботы и внимания - не предупреди он, что задержится, жена просто места не найдет от беспокойства... Ну что же, так, наверное, и должно быть, если любят друг друга.

Вижу, как к подъезду подъезжает черная "Волга". Вылезший

из нее невысокий мужчина в сером костюме направляется к фонтану. Узнаю его не сразу и главным образом по ощущению какой-то внутренней робости, которое возникает по мере того, как он приближается. Какой он стал маленький, просто вдвое уменьшился! Или всегда был таким?

Четко очерченное лицо не выражает ничего, кроме подчеркнутой уверенности в том, что все-и самое хорошее, и самое плохое в этом мире - он уже испытал и ничем его не удивишь.

Интересно, узнает меня? Вряд ли. Сколько лет уже не виделись? Не менее десяти. После того как они переехали, я, конечно, еще бывал у них, но он редко выходил из своего кабинета. А после женитьбы Друга уже было не до встреч...

Здороваюсь, Кажется, все-таки узнал. А может просто принял меня за одного из своих бывших студентов. Сколько он их повыпускал за это время! Десятки тысяч, наверное.

Замедляет шаг. Останавливается.

- Как поживаешь?

- Спасибо. Неплохо.

Почему мы его так боялись в детстве? Ведь он ни разу даже голоса не повысил ни на Друга, ни на нас,

- Его ждешь? Кажется все-таки узнал.

-Да:

- Рад тебя видеть.

- Спасибо.

Ощущаю вдруг, что ему действительно приятна встреча, со мной. Внешне это никак не выражается, ну, может быть, чуть-чуть потеплели глаза. И все же не уверен, что он меня с кем-то не перепутал.

- Как поживаешь?

- Спасибо. Нормально.

Вглядывается в меня, словно хочет что-то вспомнить. Механически поправляет волосы, поредевшие и обесцветившиеся от времени. Впервые за многие годы знакомства чувствую в нем какую-то неуверенность; хочет что-то спросить, но почему-то не решается... Жду...

- Мама... Мамы нет уже? - спрашивает он неуверенно, извиняющимся голосом.

- Мама умерла... Вы были на похоронах...

- Да, да... Я помню. Замечательная была женщина... Ты к нам? Хотя да, ты ждешь... - Он помолчал. - Слушай, это, конечно, его дело, я не вмешиваюсь, но, может, ты скажешь ему, поговоришь... Чтобы он не уезжал после того, как защитит диссертацию. Все же вы друзья... Может, он хоть тебя послушает... Поговоришь?

Столько наивной надежды в этой просьбе, что обещаю ее выполнить...

Прощаемся...

Из темноты подъезда возникает Друг...

Уже дойдя с ним до угла, оглядываюсь и вижу, как маленький грозный человечек заканчивает первый круг гуляния вокруг фонтана...

И опять разбудили крики. Сразу узнаю могучий голос Матисса. Уже на бегу (братец продолжает преспокойно спать) улавливаю еще какой-то ровный, воющий, фоновый звук - так может плакать только Шопен.

Матисс лежит в той же позе, что и первая жертва; верхом на ней здоровенный багроволиций мужик в белом овечьем тулупе. Удары наносятся по тому же мягкому месту - в этом доме свои традиции...

Заливающаяся слезами Шопен делает попытки помешать, но после каждой попытки отлетает к стене, как пушинка.

Первый мой порыв помочь художнице заканчивается так же - я грохаюсь рядом с Шопеном. Удар пришелся по переносице; слишком уж близко, с тем же риторическим вопросом я к ним приблизился.

- Что вы делаете?!

Хотел еще добавить, что недостойно мужчины бить женщину, но не успел...

Повторная попытка - на этот раз удар встретил меня в тот момент, когда я поднимался на ноги, но зато, занявшись мною, мужик в тулупе оставил в покое Матисса. Теперь следовало утихомирить его. И это было бы не так уж сложно, имей я возможность встать, но он опытный боец, поэтому стремится закрепить успех: не давая прийти в себя, настигает в углу к наносит три удара ногой. Три страшных удара (менее подготовленный человек всю оставшуюся жизнь жил бы на пособие по инвалидности) .

Затем он бросается за дверь и возникает на пороге с огромным кухонным ножом. Может, у него есть все основания зарезать моего братца Гену, но про себя я точно знаю, что не име" к этой истории никакого отношения.

К счастью, дверь с ковром рядом.

Он гонится за мной через все комнаты, веранду и только во дворе прекращает преследование, видимо, поняв, что босой, в одной рубашке я в такой мороз далеко не убегу...

Мокрая от пота и крови рубашка мгновенно леденеет; проваливаясь по колено в снег, добираюсь до забора. Собрав остатки сил, перелезаю через него и оказываюсь на соседнем участке. Точного времени не знаю, но понимаю, что уже за полночь.

В доме соседей нет ни огонька.

Сижу на крыльце, привалившись к двери, когда они наконец услышали мой тихий стук.

- Кто там?

- Откройте, пожалуйста.

- Зачем?

Над крыльцом зажигается свет: видимо, меня разглядывают. Вид мой вызывает сочувствие, но дверь так и не открылась, старые валенки и телогрейку выдают через форточку.

- Я верну.

Ступни ног одеревенели и потеряли всякую чувствительность.

- Положишь у крыльца.

- Спасибо... Милиция здесь далеко?

- Как выйдешь, направо от почты, а там еще раз направо.

- Спасибо.

Руки тоже перестали слушаться; наконец натянул валенки.

Долго закрываю за собой калитку. Никак не удается сдвинуть с места железную щеколду, каждое прикосновение - пронзительная боль.

Сворачиваю направо, добираюсь до почты. Еще раз направо. Вижу наконец ярко освещенное строение казенного вида. Приближаюсь. Да, так и есть - милиция. Рядом еще одна вывеска- пожарная команда. Это почему-то придает уверенности.

Дверь открыта. В конце коридора - тускло освещенный щит с противопожарными инструментами. Топоры, ведра и все остальное выкрашено в ржаво-красный цвет. Как раз в соответствии с ситуацией. Под щитом кошка; отбегает по мере моего приближения, что-то во мне ее тревожит.

Поворачиваю в маленький тамбур перед дежурной комнатой. Человек, стоящий спиной к входной двери, говорит по телефону, который висит на. стене под плакатом с надписью "разыскиваются...".

- Товарищ!.. - Окликая его, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы обиды за все, что надо мной учинили.

Вешает трубку. На нем какой-то странный - не милицейский - китель и сапоги. (Белый тулуп висит на стене рядом с телефоном.) Зловеще усмехнувшись, начинает надвигаться на меня. На волне пронзительного отчаяния и обиды бросаюсь к щиту, срываю один из топоров. Он останавливается.

- Но, но... - предостерегающе лезет в задний карман. Почему он здесь? Где милиция? Куда я попал?

-За что? За что ты бил меня?! - Слезы душат меня, слова рвутся, захлестывая друг друга. - Скотина!.. Что плохого я тебе сделал?

Он пятится назад.

- А ты зачем в мой дом залез?

- Я не залез... Меня пригласили.

- Кто?

- Брат мой, Гена... Он удивлен.

- Гену я знаю... Дочку обещал в институт устроить. Брось топор...

- Где дежурный?

- Я здесь дежурный...

По лицу моему понимает, что не верю.

- Милиция п0 вызову выехала. А я - пожарная команда... Брось топор...

Ну что теперь делать? Раскроить ему череп? А потом что? Тюрьма? И ничего ведь не объяснить никому. Бедная мама.

- Сволочь ты... - пытаюсь хотя бы в словах выхлестнуть

часть своей обиды. - Скотина, ублюдок...

Заношу топор. Отступает, прикрывшись рукой.

- За что женщину бил?