Юлий Цезарь - Сергей Утченко

На наш взгляд, есть все основания считать Плутарха создателем канонического образа Цезаря — полководца. И когда живший несколько позднее Аппиан пишет, как мы могли в этом убедиться, что Цезаря вполне справедливо сопоставляют с Александром, то, как знать, быть может, он уже находился под воздействием образа, столь ярко обрисованного Плутархом. Притягательная сила созданных им образов была так велика, что они оказали влияние, как известно, не только на античную историографию и литературу.

Но если иметь в виду канонический образ Цезаря, то следует подчеркнуть, что Плутарх внес в него еще одну немаловажную черту. Он недаром отмечает в самом начале биографии, что Цицерон был первым, кто усмотрел в действиях Цезаря определенный умысел и цель. Сам Плутарх придерживается, видимо, такой же точки зрения. Он охотно передает то, что говорилось о Цезаре, и что якобы говорил сам Цезарь, и что свидетельствовало о его стремлении к Захвату власти чуть ли не с юношеских лет. И даже подводя итог жизни и деятельности Цезаря, Плутарх не упускает возможности снова выразить ту же мысль: «Цезарю не пришлось воспользоваться могуществом и властью, к которым он ценой величайших опасностей стремился всю жизнь и которых достиг с таким трудом». Следовательно, определенный налет телеологизма на вошедшем в историю облике Цезаря тоже берет свое начало в значительной мере от Плутарха. Если Цицерон и упредил его в этом отношении, то, конечно, воздействие образа, созданного Плутархом, было более длительным и более широко распространенным.

И наконец, биография Цезаря, написанная Светонием. Что касается литературной манеры этого автора, то ее своеобразие, ее отличие от манеры Плутарха отмечено и признано достаточно давно и даже может считаться общим местом. Так, историко — психологическому портрету, выдающимися мастерами которого были и Плутарх, и Тацит, обычно противопоставляют описания, характеристики римских императоров Светония, построенные всегда на основе определенных рубрик, подрубрик и повторяющегося из биографии в биографию набора типизированных особенностей и черт.

Биографии Светония делятся обычно на четыре основных раздела (рубрики): жизнь императора до прихода к власти; государственная деятельность; частная жизнь; смерть и погребение. В свою очередь эти большие разделы распадаются на ряд более мелких подрубрик. Так, в биографии Цезаря переходом от описания его государственной деятельности к описанию частной жизни служит развернутая характеристика, которая включает следующие пункты: 1) внешность, здоровье, манера одеваться; 2) страсть к роскоши, расточительство; 3) любовные дела; 4) отношение к еде и питью (т. е. к вину); 5) корыстолюбие; 6) ораторское искусство; 7) литературные занятия; 8) качества военного деятеля, полководца; 9) отношение к клиентам и друзьям; 10) отношение к врагам и клеветникам (его мягкосердечие); 11) качества государственного деятеля.

Если несколько раскрыть этот глухой перечень, то нетрудно убедиться в следующем. Говоря о Цезаре как о человеке, Светоний равно отмечает его положительные и отрицательные свойства; говоря о нем как о полководце, он подчеркивает в основном те же выдающиеся черты, что и Плутарх: личную храбрость, быстроту действий, популярность среди солдат; и, наконец, говоря о Цезаре как о государственном деятеле, он дает суммарное перечисление одних только отрицательных качеств: непомерное честолюбие и властолюбие, надменность (особенно в конце жизни), открытое стремление к царской власти. Поэтому, по всей вероятности, справедливо то мнение, согласно которому идеалом государственного деятеля для Светония (и для многих его современников!) был уже вовсе не Цезарь — «великий человек, но пагубный правитель», а Октавиан Август, который фактически и противопоставлен биографом Цезарю.

Теперь следует подвести некоторые итоги. Поскольку каждая историческая эпоха создает свою систему ценностей, свей «набор» критериев и идеалов, а следовательно, и своих героев, то каждая эпоха знает и своего Цезаря. Каковы же наиболее типические черты того образа, который возник еще в самой античности, был создан современниками и ближайшими потомками?

Цезарь в глазах людей той эпохи — видный деятель примерно такого же масштаба, как Марий, Сулла, Помпей. Подобно им, а быть может, в значительно большей степени, чем они. Цезарь прежде всего полководец, причем именно эта сторона его личности доминирует над всеми остальными, определяет его историческое значение. Как вытекает из предыдущего обзора, современники и ближайшие потомки не признавали Цезаря великим государственным деятелем или реформатором. Такое же отношение господствовало и в эпоху принципата. Истинным преобразователем государства почитался не Цезарь, но Август. В качестве же общего вывода можно смело утверждать, что суждения современников и ближайших потомков, даже учитывая все свойственные им неизбежные недостатки, значительно сдержаннее, трезвее и реалистичнее, чем неумеренные восторги некоторых новых и даже новейших историков.

* * *

Каков же образ Цезаря, созданный новым временем? Поистине каждая эпоха знала своего Цезаря. Для той эпохи, когда вдруг проснулся страстный и восторженный интерес к античности, для эпохи Возрождения, Цезарь не стал еще любимым героем. Данте избирает своим руководителем Вергилия, Петрарка преклоняется перед Цицероном и оживленно беседует с ним как с современником. Не блеск и победы римского оружия, не мощь и сложная организационная структура империи отвечали духовным запросам того времени, но диалоги Платона, резец Праксителя, ораторское искусство Демосфена и Цицерона и, наконец, нечто не очень ясно определяемое, но всем близкое и понятное, что последователи Петрарки — Колюччо Салютати и Леонардо Бруни впервые обозначили заимствованным у того же Цицерона словом humanitas.

Так называемое второе Возрождение античности относят обычно к последней трети XVIII — началу XIX в. Оно непосредственно связано с Великой французской революцией, с ее предпосылками и ее итогами. Не случайно К. Маркс говорил о том, что «революция 1789–1814 гг. драпировалась поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи», а ее деятели «осуществляли в римском костюме и с римскими фразами на устах задачу своего времени». Наступила эра действия, вставал вопрос о власти. Потому — то теперь вместо образа гуманиста, образа интеллектуала и мыслителя выступает на первый план фигура деятеля — политического, а если требует обстановка, то и военного вождя. На историческую сцену вызываются теперь духи совсем иных героев — «все эти Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь».

Цезарем, конечно, интересовался и не мог не интересоваться Наполеон, а его племянник даже написал трехтомный труд «История Юлия Цезаря». Вскоре на растущий интерес к Цезарю откликнулась и историческая наука. Правда, Нибур, бывший восторженным поклонником Цицерона, не сумел оценить Цезаря ни как полководца, ни как государственного деятеля, но зато это обстоятельство вызвало весьма определенную реакцию Друманна, который характеризовал обоих названных деятелей диаметрально противоположным образом. Он был первым из европейских историков, кто в своей — кстати сказать, панегирической — оценке личности и деятельности Цезаря выдвинул на передний план его черты государственного человека и политика.

Но пожалуй, наиболее характерной особенностью построения Друманна следует считать крайний телеологизм: по его мнению. Цезарь вынашивал планы достижения единовластия и установления абсолютной монархии с юношеских лет — еще при жизни Суллы он понимал, что республика себя изжила. Красс и Помпей были лишь пешками в его руках, а завоевание Галлии предпринято как сознательная подготовка гражданской войны и захвата единоличной власти.

Друманн в своей оценке Цезаря был до известной степени предшественником Моммзена, а Моммзен, несомненно, должен рассматриваться как создатель мифа о Цезаре в европейской историографии. Дело в том, что образ, или, лучше сказать, апология Цезаря, с необычайной силой и темпераментом развернутая в «Римской истории», долгое время оказывала — да, пожалуй, и продолжает оказывать — большое влияние на всю западную историографию. Это не означает, конечно, что все последующие исследователи безоговорочно присоединялись к Моммзену, но почти все воздавали должное яркости и «неотразимости» его характеристик, а тот, кто пытался дать иную оценку личности Цезаря, все же был вынужден в своей полемике отталкиваться от образа, созданного Моммзеном.

Цезарь для Моммзена — беспримерный творческий гений. Он великий полководец, оратор, писатель, но все эти свойства вторичны, дополнительны, всем этим он стал только потому, что был в первую очередь и в полном смысле слова государственным человеком (Staatsmann). Основная же особенность его государственной деятельности и его личности — полнейшая гармония. Потому ему и удавалось то, что было недоступно другим политическим деятелям: сплочение под своей властью самых разнородных элементов и «коалиций», т. е. проведение над сословной, надклассовой политики, результатом которой было возрождение как эллинской, так и римской «нации». Его цель — восстановление древней царской власти; одновременно он сумел сохранить верность своим юношеским идеалам демократии.