Дело о Сумерках богов - Георгий Персиков

Неожиданное оживление Ледянской удивило и немного расстроило Родина. Было заметно, что дама не собирается так просто его отпускать, и планы на утро несколько менялись. К тому же меньше всего Родину хотелось говорить о непонятных историях и восточных сказках, с которыми он так внезапно связался.

– Что ж вам такое рассказать? – улыбнулся он, протягивая листик с рецептом. – Вот, следуйте неукоснительно, – шутливо-серьезно добавил он.

– Непременно, – ответила Елизавета Николаевна таким же тоном. – Так что же там с загадками? Вдохновите меня, Георгий! – она снова взглянула на него с таким выражением, что Родин чуть не вздрогнул. – Я клянусь, что моя книга будет посвящена вам и вашим приключениям!

– С чего начать… Собственно, ничего особенного не происходит. Мне рассказали презабавную легенду, подтверждение которой я хотел бы найти. Думаю, она вам понравится, – улыбнулся врач. – Жило где-то в крымских степях некое безымянное племя кочевников. Они славились среди соседних племен своей непобедимостью. Говорили, их хранит сам шайтан – по-нашему, Сатана. И однажды это непобедимое племя завоевал крымский, скажем так, главарь другого племени, Ахмет-бей. И выяснилось, что племя было непобедимо потому, что у него была бесценная волшебная штука – «Зеркало шайтана».

– Как интересно! – воскликнула Ледянская, пододвинувшись ближе.

– Оно было, по легенде, создано самим шайтаном. Говорят, что когда человек в него смотрится, то видит все свои грехи и умирает от ужаса, и в древности им пользовались в боях, чтобы косить целые армии. Но именно тогда за Ахмет-беем гонялся наш казацкий атаман Червень, хотел отбить своих пленных и отомстить басурманину за грабежи и разбои. Почему-то турок в бою зеркалом не воспользовался, может, не успел узнать его. Тем не менее он сумел сбежать вместе с «Зеркалом шайтана» и замуровался в своей сокровищнице в крымских скалах. Как ни пытались казаки, но открыть эту сокровищницу не смогли. Огромная дверь закрывалась ключом, который остался где-то у визиря, и не поддавалась никаким возможным и доступным способам взлома. Казаки атамана Червеня отметили место этой сокровищницы на карте. Позднее и ключ, и карта попали к следующим охотникам за сокровищами, но они тоже не смогли открыть дверь: она была защищена каким-то непонятным секретом, о котором никто не знал.

Родин замолчал.

– Какая удивительная история! – Елизавета Николаевна весь рассказ не отрывала от Родина глаз. – А что же дальше? Как вы об этом узнали?

– А как давно вы были в нашем музее? – хитро улыбнувшись, спросил Георгий.

– Не помню… Профессор Смородинов, руководитель музея, признаться, немного меня раздражал… Хотя я помню этот скандал, когда он откопал какую-то фигурку, а потом ее украли… но к чему это вы?

– Золотой ключ в виде статуэтки витязя, найденный Смородиновым и украшающий зал восточных древностей, как поговаривают, именно от этой сокровищницы!

Ледянская восторженно ахнула.

– И такое чудо – вот тут, у нас, в глухой провинции?

– Говорят, что да. Ну а моя скромная миссия – проверить, откуда взялся наш ключ и что еще интересного вокруг этой истории можно найти, – внезапно поставил точку Георгий.

– Погодите! Ведь именно тогда вы помогали полиции с расследованием дела об убийстве нашего миллионера Стрыльникова! И говорят, к нему приложила руку иностранная разведка! Британская!

– Разное болтают люди, – уклонился от ответа Родин.

– Но ведь вы вместе с представителями полиции отправились в Крым?

– Да, было что-то подобное.

– Послушайте, это так интересно и вдохновляюще!.. – Елизавета Николаевна собралась было что-то продолжить, как в дверь громко постучали.

– Прошу прощения.

Родин подошел к двери и крикнул:

– Кто там, Дуняша?!

– Гаврила Михайлович Торопков к вам, – оповестила та.

Родин вернулся к обиженно нахмурившейся Елизавете Николаевне.

– Прошу прощения, вынужден вас покинуть, – отрапортовал он. – У меня неотложные дела, и времени на светские разговоры, увы, не остается. С вашими мигренями мы все выяснили, не правда ли? – Родин улыбнулся, пытаясь ободрить помрачневшую даму.

– Да, надеюсь, – сверкнула глазами она. – Что ж, спасибо за удивительный рассказ! Жаль, я так и не узнала, чем все кончилось, но тем лучше! Ведь вы непременно мне все расскажете! Даже не знаю, как теперь удержаться от волнений! – Ледянская подошла к Георгию совсем близко.

– Вы должны, – аккуратно отодвинулся он, поцеловал на прощание руку и аккуратно вывел даму из кабинета.

Торопков лежал на кушетке и стонал. В последнее время, особенно после навалившихся дел, Гаврила Михайлович страдал невыносимыми мигренями. Этот недуг стал проявляться в нем особо остро после дела о «Зеркале шайтана». Ведь он, давно не юнец, ползал, стрелял, падал и переживал. После этого приключения у него стало болеть сердце. Доктор Родин винил в этом износившиеся за годы полицейской службы сосуды и рекомендовал бокал вина либо бальзама перед сном.

Благоверная строго запрещала сыщику спиртное, но лекарство запретить не могла. Торопков был человеком хитрым и изобретательным, озорной нрав, любопытство и холерическая конституция характера его хоть и помогали в работе, но составляли ему дурную славу в провинциальном городке. Слишком часто интриги и скандалы следовали за ним по пятам, а полномочия старшего полицейского надзирателя сыскного отделения города придавали его визитам ощущение официальной неотвратимости. И все же Георгию импонировал Гаврила Михайлович, с его ворохом слухов, криминальных новостей, поразительных и загадочных историй. К тому же сыщик предоставлял неплохой поток кадаверов[3] для проведения следственных экспертиз. Когда тебе изо дня в день приходится врачевать сыпи, подагры и бессонницы, вовсе не так уж плохо разминать руки со скальпелем и ланцетом, перебирая по частям очередного убиенного бедолагу и практикуя новомодную в России следственную анатомию.

Родин накрыл Торопкову лицо мокрой салфеткой и велел полежать тихо и смирно – более шутки ради, чем для лечения. И в то же время велел Дуняше принести бутылочку польского бальзама и пару рюмок и сварить кофе покрепче. Сыщик ворочался и благозвучно стонал, под салфеткой шевелились его пышные усы. Услышав про лечебный бальзам, он замер. А через секунду, повернув голову, выглянул из-под салфетки лукавым левым глазом и заговорщически спросил:

– Георгий, душа моя, могу ли я быть с вами откровенным?

– Попробуйте, – врач ласково улыбнулся. Все-таки хитрый сыщик казался Родину весьма симпатичным.

– Это катастрофа, сущее бедствие… – Торопков взял еще одну драматическую паузу.

– Ну, что опять стряслось? – Родин решил не выказывать сыщику столь желанного ему любопытства.

– В городе паника, в жандармерии бардак, из Саратова выехала делегация Тайной полиции. Из Петербурга идут гневные телеграммы, поговаривают, что губернатора разжалуют. Это сущая катастрофа.

– Опять эсеры шалят? – попробовал угадать Родин, изображая скуку.

– Ах, если бы эсеры, если бы бомбы. Пиф-паф-бабах – и дело с концом. Ну, проворонили, отчитались – и дело с концом. Взяли мерзавцев – так медаль на грудь и статья в газете на разворот, красота, а не работа. Впрочем, нас она все равно не касается, пусть у Радевича голова болит. А тут – у-уй… – Торопков спрятался под салфетку, театрально изображая приступ мигрени.

– Так что все-таки стряслось? – не стерпел Родин.

– Похитили сына их сиятельства князя Святослава Соколовского. Прямо у нас на Пензенской улице.

Торопков приподнялся на кушетке, сняв наконец салфетку с лица. В дверях, оторопев, стояла Дуняша с бальзамом и кофе. Сыщик облизнул усищи. Георгий подумал, что через пять минут о происшествии узнают все горничные околотка, а через час и весь Старокузнецк. Телеграф и газеты не могли конкурировать с сарафанным радио, во главе которого была его Дуня. А уже через пару дней вся губерния будет гудеть о том, что сына их сиятельства убили заграничные «шпиены», отравили по приказу бомбистов или, что и вовсе крамольно, «заживо черти в пекло утащили, ибо их тятенька диаволу душу продали».

Но Гаврила Михайлович вовсе не был так раздосадован. Может, благодаря бальзаму, а может, старый плут и сам хотел распустить слушок. Надо признать, Торопков владел и традиционными методами сыскной работы, имел обширную сеть агентов, знал поименно городскую босоту, но зачем-то иногда мутил воду, распространяя слухи и небылицы, и как он потом ориентировался в народном творчестве, возникающем на этой почве, не понимал даже Родин.

Дуня быстро опомнилась, как могла, сделала вид, что ничего не услышала и поставила на низенький столик у кушетки поднос. Родин предложил Торопкову рюмочку бальзама, которую тот, немного пококетничав для приличия, с удовольствием выпил, крякнул и запил кофе. После легкого медикаментозного лечения они расположились поудобнее, смакуя терапевтический эффект наливки.