Узнай меня - Галина Романова

Он схватил телефон и набрал номер сына. Гудки пошли, но сын трубку не брал. Павел Сергеевич набрал охранника. Того, кто сливал ему всю информацию. Тот ответил сразу:

– Да, Павел Сергеевич.

– Иван где?

Он вдруг почувствовал, что начинает задыхаться. От страха, от предчувствия.

А может, придумал все? Может, потому ему душно, что влажно здесь? Зимний сад, который организовала еще его жена, разросся. Крохотные саженцы давно превратились в тропические деревья, упираясь кронами в стеклянный четырехметровый потолок. Лианы с громадными мокрыми листьями, цветущие орхидеи. Красиво, конечно, но дышать тут нечем.

– Иван в здании, Павел Сергеевич.

– Все нормально?

– Да, все в штатном режиме, – доложил охранник.

– Ничего подозрительного вокруг нет?

– Да нет. Все, как всегда. Все чисто, Павел Сергеевич.

– Внимательнее, – буркнул Кадашов и отключился, проворчав: – Чисто у него там…

И некстати вспомнилось, что Игорю Забузову каждый куст казался подозрительным. Всегда сто раз перестрахуется. Не выйдет из машины, не проверив каждый угол. И машину подгонял так, чтобы, выходя из здания, в открытую дверь машины упереться.

Как-то теперь дела обстоят?

Он поднялся с диванчика, поставленного в этот угол его покойной женой. Пошел из оранжереи в кухню. Надо отдать распоряжения насчет обеда. Заодно узнать, не явилась ли на работу помощница повара Лиля. Будто приболела она несколько дней назад. Взяла отгулы.

Она нравилась Ваньке. Очень нравилась. Он, как отец, это сразу почувствовал. И хотел переговорить с ней. Хотел попросить ее быть к нему благосклоннее. Мальчик заслужил награду за свой первый рабочий день после долгого перерыва.

– Добрый день, Павел Сергеевич. – Шеф-повар, которого Павел Сергеевич отжал у своего лучшего друга, вытянулся с половником над большой кастрюлей. – Какие будут распоряжения?

– Что у нас сегодня? Понедельник? Все как обычно по понедельникам, друг мой. – Павел Сергеевич повертел головой. – Помощницы твоей не вижу.

– Болеет, – последовал скупой ответ.

– И как долго болеть собирается? – Он раскинул руки, упираясь ими в притолоку кухонной двери.

– Не знаю, – пожал плечами повар, сдвинул высокий накрахмаленный колпак со лба, почесал надбровья. – Звонил. Телефон вне зоны.

– Что так?

– Не могу знать. На адрес ее прописки послал человечка, а там никого. А соседка говорит, что она редко в своей квартире появлялась. Будто у нее парень какой-то был.

– Парень? – Кадашов насторожился. – Что за парень? Почему мы ничего о нем не знали?

– Так говорила она всем, что одна. Что у нее никого нет, – принялся оправдываться повар. – Всем и всегда говорила. И ей никто никогда не звонил, это точно. И она никому не звонила.

– А парень все же был? – Кадашов прищурился, нехорошие предчувствия снова заворочались, заворочались, обдавая холодом. – И о нем никто не знал?

– Ну да.

– А соседка видела парня?

– Говорит, один раз видела. Он за Лилей как-то приезжал. Грузил ее вещи. Но давно это было.

– Ты не тяни, не тяни, что за парень? На какой машине приезжал?

– Машину соседка не видела. Парня тоже не рассмотрела в лицо. Спиной он к ней стоял. Высокий, говорит, широкоплечий. Стрижка короткая. Лиля его Гошей называла.

– Гошей?

– Да. И еще, Павел Сергеевич, тут такое дело. Даже не знаю, как сказать. Может, это мои выдумки, но…

– Что ты тянешь тут, как тесто на лапшу! – воскликнул Кадашов, хватая со стола пустую чашку и наливая в нее ледяной воды из кулера. – Говори!

– В общем, соседка парня-то не разглядела, Гошу этого самого. И машины его не видела. Но хорошо разглядела его брелок, который он на пальце накручивал. Удивительный брелок. Такие, уверяет она, не продаются с прилавка. Такие, с ее слов, на заказ делаются.

– Ты будешь говорить или нет?! – взревел Кадашов, запуская чашкой в повара. – По слову из тебя тянуть, что ли?!

Чашка пролетела над головой повара в пяти сантиметрах и благополучно приземлилась в кастрюлю с бульоном, булькнула, утопая. Повар, проследив за ней, со вздохом полез в бульон черпаком, который все еще держал в руках.

– Игоря Забузова это брелок, Павел Сергеевич. Три дельфина из янтаря, инкрустированные золотом, на золотой цепочке. Я, кстати, тоже такого брелока больше ни у кого не видел. А живу давно.

– То есть ты хочешь сказать… – Взгляд у Кадашова застыл, сделался страшным. – То есть ты хочешь сказать, что Лиля встречалась с Игорем?! Моим охранником? Моим помощником в самых важных делах?

– Выходит, так.

Повар выудил чашку из кастрюли, швырнул ее в раковину, помешал бульон. Поморщился. Воды в бульон попало граммов сто пятьдесят. Лишней воды. Он не любил нарушать пропорции. В этом крылось его мастерство. Придется бульон выливать. Или упаривать, чего он тоже не любил.

– Поначалу подумал, что она с ним здесь познакомилась, и закрутилось у них, – проговорил он, подхватывая кастрюлю с плиты. – Только не выходит, Павел Сергеевич.

– Что не выходит? – слабеющим голосом спросил Кадашов, пятясь с кухни.

– Лиля пришла к нам работать в начале лета, так?

– И что?

– А соседка видела ее парня давно. Может, месяцев шесть, говорит, назад. Получается, они давно знакомы. А здесь никогда даже не здоровались. Притворялись. Странно как-то.

– Да, странно. – У него вдруг онемели губы и левая сторона лица. Он еле услышал себя, когда произнес: – Врали. Они оба врали. Зачем? Чтобы работу получить?

– Это тоже вряд ли, Павел Сергеевич. – Повар выкатил нижнюю губу валиком. Помотал головой, высокий колпак закачался. – Не нужна была этой девушке такая работа.

Он повел правой рукой вокруг себя, указывая на кухонную утварь.

– Соседка удивилась, когда мой человечек сказал, кем Лиля у нас работает. Будто образованная она очень.

– Кто? Соседка? – не понял Кадашов.

Голове сделалось горячо от множества мыслей. Страшных мыслей! Игорь мудрил. Путал следы. Ездил к какой-то шлюхе в стриптиз-клуб, а сам тайно встречался с Лилей. Начал менять маршрут, намекая на слежку, которой никто, кроме него, не заметил.

Слова повара едва доходили до него.

– Лиля, Павел Сергеевич. Лиля, со слов соседки, имеет высшее образование, и не одно, знает несколько языков. И родители у нее очень образованные. За границей живут, преподают там. Зачем ей работать помощницей повара? Бред же, Павел Сергеевич.

– Ты когда?.. – Кадашов вцепился в дверь, принявшись ее раскачивать. – Ты когда, паскуда, собирался мне об этом рассказать?!

– Сразу после обеда, Павел Сергеевич. – Повар виновато двинул носом. – Сам узнал час назад.

Час назад. Час назад. Час назад он мог все еще отыграть обратно. Мог вернуть Ивана с маршрута. Мог не заставлять его ехать до конца. До последней точки, которая так паршиво расположена. Сколько? Сколько прошло времени с тех пор, как он говорил со своим охранником?

Кадашов полез в карман штанов за мобильником. Посмотрел вызов, сверил время. Господи! Да целых полчаса же прошло, пока этот недотепа повар цедил по слову! Почему тишина?! Почему Иван не звонит? И никто не звонит ему почему?!

Он тут же набрал сына. Вызовы шли, но он не отвечал. Набрал охранника, отвечающего за информацию. Недоступен! Что за ерунда?! Он снова и снова набирал номер сына. Слушал, холодея, длинные гудки и снова набирал.

Все. Это конец. Что-то случилось, понял он, когда набрал его номер в десятый раз. Иван не отвечал. Так не могло быть, так не должно было быть.

Кадашов полистал телефонную книгу. Нашел охранников сопровождения. Принялся поочередно набирать каждого. Ответил только один. Он его плохо помнил. Он был из новеньких. Пришел всего две недели назад.

– Да, да, Павел Сергеевич! – заорал в трубку не своим голосом охранник.

– Что там у вас?

Он очень старался, чтобы его голос звучал твердо, властно, авторитетно. Но сам себя не узнал.

– У нас тут жопа, Павел Сергеевич! – заорал снова охранник.

И Кадашов отчетливо услышал несколько выстрелов. Подряд несколько выстрелов. Точнее – очередь. Автоматную очередь.

– Что у вас?! – повысил он голос. – Говори, сволочь, не молчи!

– На нас напали. Когда ваш сын вышел с сумкой из здания, началось такое! Стреляли… Стреляли сразу с трех точек. Наших троих сразу положили. – Голос охранника, устроившегося всего пару недель назад, зазвенел страхом. – Двое ранены. Четверо нас осталось.

– Иван? Где Иван? – спросил он.

И скорее угадал, чем услышал:

– Его больше нет, Павел Сергеевич! Его срезало сразу! В грудь очередь. Грудь в месиво! Да что же это? А-а-а-а-а-а! – заорал парень, принявшись отстреливаться. – Они с «калашом», а у нас «пукалки»! А-а-а-а, твари!

Видимо, охранник уронил телефон. Или просто отшвырнул его, забыв выключить. И Павел Сергеевич все слышал. Крики, топот, ругань, стоны, перекрываемые автоматными очередями. Он стоял, окаменев, в темном узком коридоре между кухней и столовой. Стоял, плотно прижав трубку к уху, и слушал. Слушал жуткую симфонию, под которую умирал его сын. Или уже умер! Вспомнилась его улыбка. Он так грустно улыбнулся ему, уезжая. Почему? Что-то почувствовал? Увидел какой-то знак свыше? Покойная мать ему с небес рукой махнула?