Федор Толстой - Елизавета Аносова

Толстого - и в этом тоже его близость романтизму - всегда увлекало новое. Стремление романтиков уловить прекрасное не только в античности, но в разных временах, культурах и у разных народов близко Толстому, чуткому ко всему, что появлялось в литературно-художественной жизни, к новым веяниям и вкусам, "...изучая по силам моим все, что просвещенному художнику знать необходимо, я восхищаюсь в душе произведениями истинно великих дарований, я, однако ж, пошел и иду, ни мало не придерживаясь и не подражая ни одному из них своею собственной дорогой..."[1 Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 76.] - признавался он.

Сцены из рыцарских времен могли бы стать иллюстрациями рыцарских романов. Толстой, действительно, был чуток к особенностям разных эпох, но, обращаясь к ним, каждый раз воссоздавал по-своему и мир Греции, и готики, и Ренессанса.

В работах зрелых лет мастера появляются новые образы.

Время всесильно, порой изменяют

немногие годы

Имя и облик вещей, их естество

и судьбу[2 Античная лирика. M., 1968, с. 198.],

- заметил философ и поэт Платон.

В рисунках Толстого Сатурн косит древний мир (1843), Сатурн, скосив пышные дела древних народов, сложил их в стог и продолжает косить наш век (1844) появился символ неумолимого течения времени.

Но юность и красота не исчезают и в поздних рисунках Толстого. "Под игру Амура Юность предается забавам, а Время засыпает" - неспешный ритм куп деревьев, пологие холмы, пруды с целующимися лебедями, вечное цветение и тишина. Прекрасны танцующие юноша и девушки. Стройные, с изящными движениями рук, с гирляндой цветов, с развевающимся легким шарфом, чуть касающиеся земли, они кажутся парящими. Складки легчайших одежд, естественно повинующиеся движениям фигур, превращены художником в чарующую игру линий. Толстой выбрал для рисунка золотисто-коричневого цвета бумагу, чуть рыхлая поверхность которой создает впечатление мягко сияющей бархатистости. Рисунок на этой бумаге обретает драгоценность тисненого бархата.

Перевернем еще одну страницу воображаемого альбома.

Всматриваешься в Архитектурный пейзаж под прозрачной бумагой (1837), удивляешься - как просто! - но не можешь оторвать восхищенных глаз.

У окна в лунную ночь. 1822.

Гуашь.

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Средневековая композиция. Сцена в лоджии. 1827.

Акварель.

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Полупрозрачный листок помят. Неловкие или нетерпеливые пальцы сдвигали бумагу, и следы этих движений - складки, морщинки - придали ей еще большую зрительную реальность. Чьи-то пальцы приподнимали лист и не смогли справиться с его хрупкой тонкостью. Листок оказался чуть надорванным, а исчезнувший, увы, оторванный уголок листа дал возможность увидеть краешек скрытого рисунка, часть подписи автора с изящным росчерком и дату.

Созданные магией белил и туши на белом листе бумаги смутно различимые очертания деревьев, старинных зданий, чьих-то одетых в белое фигур, манят своей таинственностью, вызывая желание приподнять закрывающий их лист бумаги. Но увидеть то, что скрыто листком, не дано. Что было важнее для художника: иллюзия реальности листка, сквозь который чуть виден пейзаж с башнями, или сам архитектурный пейзаж, который лишь чуть угадывается и должен остаться тайной?

Архитектурный пейзаж под прозрачной бумагой. 1837

Гуашь

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Aethea Frutex. 1837

Акварель

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Покрывало, скрывающее тайны бытия и открывающее их в редкие минуты прозрения художнику или поэту, - излюбленный образ романтиков. Легкий занавес, созданный талантом Толстого, не откроется никогда, навечно оставляя чувство восхищения мастерством художника, так естественно соединившего иллюзорную точность и выразительность изображения с романтической недосказанностью, увлекающей в мир невоплощенного.

Герань. 1837

Акварель

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В альбомах Толстого остались эскизы для фонтанов петергофского парка - обнаженные нимфы с взметнувшимися прядями роскошных волос, продолжением которых становились водяные струи. По двум эскизам были сделаны скульптуры для фонтанов. К сожалению, все монументальные скульптурные работы Толстого, кроме одного из надгробий на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге, не сохранились. При взрыве храма Христа Спасителя в Москве погибла последняя скульптурная работа Толстого. В 1846-1852 годах он работал над скульптурными изображениями к двенадцати вратам храма Христа Спасителя. Этот скульптурный ансамбль - 52 фигуры апостолов, евангелистов, святителей и лепные украшения - принес Толстому в 1849 году звание профессора скульптуры. Альбомы сохранили подготовительные рисунки к этому ансамблю.

Ягоды красной смородины. 1818

Акварель

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Бабочка. 1821

Гуашь

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Юнге рассказывала о методе работы отца: "Сделав эскиз какого-нибудь рисунка и испачкав его миллионами перекрещивающихся линий, в которых он один мог разобраться, он переводил его на другую бумагу и опять начинал поправки; множество раз тот же рисунок переводился, вырисовывался начисто пером, снова поправлялся. Таких перерисованных и снова измененных эскизов для медалей отечественной и турецкой войны и для дверей Спасителя были у нас целые кипы, поступавшие обыкновенно в наши детские руки и безжалостно раскрашивающиеся и вырезывавшиеся"[1 Е.Ф. Юнге, указ, соч., с. 104.].

В 1838 году у Толстого, большого любителя музыки и театра, появился новый замысел - поставить балетный спектакль. Толстой сочинил по мотивам скандинавских преданий трагическую историю любви дочери владыки замка Мальвины и поэта Арминия и назвал балет Эолова арфа. Известно более шестидесяти рисунков пером и тушью, в которых были представлены не только эскизы декораций и костюмов. Толстой разработал и хореографию балета. Сочиненные им позы и движения солистов должны были передавать характер героев и выражать их чувства. Он разработал сцены состязаний юношей в силе, борьбе,стрельбе из лука, искусстве владения копьем и мечом, а также сцены поединков и сражений, общие групповые танцы и игры племен. Четкий рисунок определял позы танцующих, а легкие штрихи - развевающиеся одежды, парящие шарфы, придавая рисунку впечатление легкости, воздушности, которое должен был создавать танец. Толстого, по-прежнему, пленял романтический танец Дидло.

Ветка винограда. 1817

Гуашь

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Стрекоза. 1822

Акварель

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В 1842 году Толстой сочинил либретто и хореографию еще одного балетного спектакля - Эхо. Сорок восемь рисунков - пейзажные декорации, танцы нимф, амуров, богов и богинь - воплощали древнегреческий миф. Богиня Немезида наказала прекрасного юношу Нарцисса, не ответившего на любовь нимфы Эхо. Он должен был полюбить первое, что увидит, и, увидев свое отражение в воде, Нарцисс не смог оторвать глаз от созерцания собственной красоты и умер от любви.

Либретто балетов и эскизы понравились царской семье. Император разрешил поставить балеты на сцене Большого Санкт-Петербургского театра. Но дирекция театра, сославшись на дороговизну постановки и на то, что петербургская публика не любит серьезных балетов, где пантомимой и мимикой разыгрываются целые драмы, отложила постановку.

В 1856 году Толстой напомнил об обещании поставить балеты на сцене.

"...Я, изучив основательно хореографию, охотно принял бы на себя как автор, наблюсти за исполнением балета собственно в художественном отношении..."[1 Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 231.] - предлагал он. Но ни на это, ни на последующие письма ответа не последовало. Мечты о балете, не осуществленные на сцене, остались в рисунках.

Перелистывая страницы воображаемого альбома, мы находим на его страницах рисунки для мозаик, наброски восточных костюмов для маскарадов; к сожалению, оставшиеся только в рисунках эскизы медалей в память архитекторов Александра Кокоринова, Франческо Бартоломео Растрелли, Джакомо Кваренги, Ивана Старова; проекты дач, эскизы для юбилейных ваз, кубков, чаш. По рисункам Толстого изготавливали золотые блюда и солонки, на которых подносились членам царской семьи хлеб-соль после коронации или по случаю бракосочетания. "Фантазером- бессребреником" называл Толстого глава купечества Петербурга И.В. Кусов и жаловался Анне Федоровне, что супруг ее опять отказался от платы за работу.