Князь из десантуры - Тимур Максютов

Но радоваться этому обстоятельству не было времени – трое побратимов и добришевский мальчишка, выбиваясь из сил, ползли через болото, погружаясь всё глубже. И ещё сильнее, чем топь, засасывал влажный холодный страх.

Когда-то не было ничего – ни деревьев, ни зверей, ни земли и воды. Лишь Свет дрался с Тьмой за пространство. И длилась эта война неизвестно сколько, потому что посчитать время было некому. Да и самого Времени ещё не было.

Но потом Свет и Тьма устали от битвы. Помирились, полюбили друг друга – и от этой первой страсти родилась Эма, богиня-созидательница, мать всего сущего.

Эма оглянулась по сторонам и заплакала – так ей было одиноко в пустой вселенной. Из её слёз возник океан и заполнил собой весь мир. Обрадовалась юная богиня, превратилась в гигантскую лягушку и стала плавать в океане. А чтобы было ещё веселее – выдумала себе товарищей: рыб и китов, водяных змей и ракушек. Свет и Тьма, любуясь успехам дочери, договорились по очереди приходить в мир – так возникли день и ночь, и родилось Время.

Так как время пришло, то из невозможных глубин океана всплыл на поверхность злой дух Курат. Увидел он новый мир, страшно позавидовал Эме и поклялся испортить его, чтобы богиня пожалела о сделанном. Притворился гибким водяным драконом и целый день играл с создательницей, резвясь в солёных волнах. Устала юная Эма, заснула – тогда Курат овладел ей тайком и спрятался в глубинах.

В назначенный час Великая Лягушка начала метать икру. А в икринках зрели страшные уродцы – низколобые, кривоногие, злые и поросшие шерстью. Разгневалась богиня, бросилась поедать икринки – и уничтожила всех, кроме одной. Посмотрела, как зарождается жизнь – и вдруг пожалела несчастное создание. Спрятала последнюю икринку во рту, берегла её, пела ей добрые песни – изменился уродец, лишился шерсти и запомнил слова, сказанные матерью. Но когда пришло время вылупляться – забарахтался первый человек по имени Меес в море-океане, начал тонуть, потому что не было у него ни жабер, ни плавников.

Эма тогда велела всем водяным жителям принести землю с океанского дна. Исполняя приказ, киты и тюлени, рыбы и морские коньки ныряли в страшные, тёмные глубины, но не смогли достичь цели – очень далеко она была. Некоторые так старались, что превратились в настоящих чудовищ – колючих, с огромными глазами, видящими в вечной тьме глубин, и не стали возвращаться на поверхность, боясь гнева богини. Тогда дракон Курат поднялся с самого дна и принёс ил и песок.

Эма простила дракона за дерзость и велела ему принести всю землю, какая есть на дне, чтобы создать сушу. Она поселила Мееса на твёрдой поверхности, приказала некоторым рыбам превратиться в зверей и птиц, чтобы человеку не было одиноко. Из своих ресниц сделала деревья, чтобы сын мог построить себе жилище, а из старой кожи – облака, чтобы Меес смотрел на них и мечтал.

Но человек загрустил и попросил мать свою найти ему подругу. Пока Эма выбирала кандидатку из самых красивых и добрых рыб, злобный дух Курат превратился в женщину по имени Лилли, что означает «цветок», соблазнил Мееса и родил от него множество детей, которые разбрелись по суше и основали все человеческие племена.

Со временем народы расплодились так, что им стало тесно, и они начали драться между собой. Заплакала Эма, видя, как её дети убивают друг друга, и решила, что суши мало. Она призвала из глубин Курата и спросила его:

– Скажи мне, подлая тварь, всю ли землю ты принёс из океанских глубин?

Дракон кивнул, не говоря ни слова, потому что во рту он спрятал последний найденный им ил.

Богиня поверила Курату и решила разделить твердь между людскими народами. Три дня и три ночи длился этот труд: кого-то Эма отправляла жить в леса, кого-то в горы, кого-то – в горячие пески. Наконец, кончились и земля, и народы, а Эма облегчённо вздохнула, что так всё хорошо у неё вышло.

Но тут раздался грохот шаманского бубна, перед ней появился народ сарашей и попросил землю для себя.

– Где же вы были раньше? – удивилась породительница мира.

– К нам пришёл водяной дракон и угостил мухоморами, – объяснили сараши, – и мы гуляли по Тайным Небесам три дня да три ночи без перерыва, поэтому опоздали.

Разгневалась богиня, схватила Курата за горло – тот и выплюнул оставшийся во рту ил. Но эта земля была отравлена ядовитой слюной, совсем жидкая, и на ней мало что могло расти – так появились болото, или «сарана», что значит «земля сарашей».

– В наказание за то, что вы наивно послушались злого духа, повелеваю вам навечно жить в трясинах! – сказала сердитая Эма.

– А и славно, – обрадовались сараши.

И ушли жить на болото.

– Ложись на спину, дядя Хорь! И руки раскинь, – умолял Антон. Бродник не слышал советов паренька, а только рычал, тараща глаза – топь затягивала всё глубже.

Дмитрий занимался спасением тамплиера: протянул ему свой дрын, чтобы франк ухватился покрепче, а сам вцепился в чахлую берёзку. Начал потихоньку вытягивать побратима, когда деревце с чпоканием выскочило из бурой жижи…

Ситуация становилась аховой. Наверное, надо было самому выбираться на сухой островок, до которого было каких-то пять саженей, но бросить друзей в голову не приходило.

Хорь перестал нечленораздельно рычать и сказал:

– Всё, приехали. Идут уже за нами. Прямо по воде, аки посуху. Думал, черти так не умеют. А кто за мной ещё придёт, как не черти?

Бродник говорил совершенно ровным голосом, и от этого становилось особенно страшно: видимо, именно так люди сходят с ума от ужаса близкой смерти. Разговаривают спокойно, видят что-то своё…

Антон вдруг взмахнул своим шестом, закричал:

– О! Сараши! Тере-тере! Мы – ваши друзья, то есть как там… Сыберы!

«И этот – туда же, с глузду съехал», – тоскливо подумал Дмитрий. Обернулся и увидел: прямо через самую топь, по ровному зеркалу воды, шли полдюжины невысоких ребят. Невозмутимо так шли, неторопливо – и даже не думали тонуть.

Ярилов всхлипнул и сел в трясину. По самую шею.

Это Лондон и Париж жмутся в тесном камне, задыхаясь от собственной вони. А столичный булгарский город Биляр раскинулся просторно, лицом к яркому небу, боками упираясь в чистые реки. День и ночь скрипят уключины купеческих кораблей, день и ночь размеренно шагают прекрасноглазые верблюды – везут бесценные товары на рынки Биляра: китайский шёлк и индийские украшения, балтийский янтарь и русский мёд, фряжское стекло и сирийский булат. Из Хорезма и Венеции, из Любека и Дербента…

Булгарское царство – это мост между Востоком и Западом. Булгарское царство – это знаменитые на всю Европу кожаные сапожки, в которых щеголяют красотки на улицах Генуи и Марселя.

Тонкие пальцы минаретов возносятся в синеву, умоляя о милости Всевышнего – и Всевышний не отвергает молитвы. Великий Булгар могуч и богат, чеканит собственные серебряные дирхемы. Великий Булгар уже триста лет знает свет истинной веры. Его цари мудры, его учёные владеют тайнами мироздания, его воины в стальных доспехах, на великолепных конях непобедимы.

Государственный совет длился третий час, писари по очереди зачитывали важные бумаги: о строительстве паромной переправы через Волгу-Идель, о сборе мехового налога с черемисов, об отправке каравана с отборным зерном на Русь…

Царь Габдулла давно уже задремал под нудные речи; но писари, представлявшие разные ведомства, только радовались этому обстоятельству: если властитель не перебивает и не задаёт вопросов – значит, всё в порядке и замечаний нет.

Воин с южной границы чувствовал себя неуютно среди чиновников в расшитых серебром и золотом одеждах китайского шёлка, боясь неловко повернуться и загреметь кольчугой в благостной тишине, где речь очередного докладчика журчала усыпляющим ручейком. Но придворный этикет незнаком воякам: когда пришла его очередь говорить – вскочил, неуклюже грохнув ножнами о каменный пол, вызвав сдавленное шипение напуганных соседей.

Царь вздрогнул, проснулся. Выслушал краткую речь – рубленую, точную, без словесных украшений и многочисленных обращений к Всемилостивому. Кивнул главному везирю и ткнул пальцем в сторону гостя с границы.

Везирь поднялся и объявил об окончании заседания. Провожая царя, чиновники рухнули на колени – вояка опять замешкался и громыхнул стальными поножами, вызывая ядовитые усмешки.

Однако писарей отпустили восвояси, а посланника пограничной стражи пригласили во внутренние покои.

Голова его закружилась – то ли от волнения, то ли от густого аромата индийских бесценных благовоний. Габдулла велел садиться и повторить доклад. Несколько раз перебивал, задавая уточняющие вопросы. Нахмурясь, спросил:

– И давно на границе появилось монгольское посольство?

– Почти месяц, великий государь.