Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 - Customer
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оно управляет мной, моим Словом Созидания, которое тоже управляет — этим миром. И я создаю огнедышащих чудовищ, огнедышащие войны и огнедышащую реальность. От них по земле тянутся серые щупальца хаоса, они множатся, вытесняют живое, но я не могу ничего поделать, я слушаю Слово Хаоса в моей голове, оно говорит мне, что жизнь, порожденная мной, отвратительна и грязна, недостойна существования и никогда не исправится, никогда не будет совершенна настолько, чтобы не позорить родителей, а иногда и порадовать своими жалкими успехами…
— Эй!!! — ору я, задрав голову к потолку. — Я поймала сигнал! Ко мне, кэп! Мы нашли ее!
Подземному озеру, конечно, далеко до моря. Но это те же воды, что плещут в море Ид, и потрепанная яхта Морехода уже движется к нам, огибая сталагмиты и сталагнаты, растущие из черной воды.
— Ну чего ты орешь? — укоризненно выговаривает мне с борта капитан. — Я что, за тридевять морей от тебя сбежал? Хотя, пожалуй, стоило…
— Ты отвезешь меня к НЕЙ? — Я отмахиваюсь от его ленивого ворчания, точно от разомлевшей летней осы, и приступаю сразу к делу. К самому важному делу в своей жизни. — На ЕЕ остров?
— Одну тебя? — уточняет Мореход. В его голосе звучит отчетливый намек — я распознаю его и подчиняюсь.
— Всех. Они должны знать, с чем имеют дело.
Вот я и начала вести себя в эдаком надмирном стиле. Никого ни о чем не спрашиваю, никому ничего не объясняю — просто веду туда, где все, кому на роду назначено, увидят и поймут. А потом закинут мечи за спину и отправятся выполнять мою волю. Потому что выбора нет — ни у одного из нас, если разобраться…
Хорошо, когда исполнители твоей воли — солдаты. Или хотя бы принцы с принцессами. Они люди опытные. Знают, что несвоевременные расспросы — пустая трата слов, а главное, времени. Я бы так не смогла. Я бы непременно принялась выяснять, куда, зачем, почему и надолго ли. Из богов дерьмовые солдаты.
* * *Снова это море, эта осточертевшая рябь от горизонта до горизонта, это чувство бескрайности мира и бесполезности тебя. Но широты, широты другие.
Там, где я бывала с Мореходом, стояла зима без конца и края, ледяные ветра, дикие шторма и самый навязчивый из попутчиков — холод. Даже на Лидо наш с Мореходом договор мы заключали осенью, и от солнечной ласки у пляжа осталось лишь теплое воспоминание. Не говоря уже о ледниковом гостеприимстве Ёкюльсаурлоун.[51] Видать, все МОИ острова намертво скованы льдом и навылет пронизаны ветром.
Но сейчас, когда из-за сверкающих вод нам навстречу вот-вот выплеснется картинка с компьютерных обоев, я начинаю понимать, почему так. Я начинаю понимать ЕЕ. И чем ближе берег, тем острее это незнакомое ощущение мира, совсем другое, совсем новое, совсем… упоительное.
Запретов нет. Нет запретов. Никаких. Потому что запрет, который можно обойти — не запрет вовсе. Так, фикция. В мире, наполненном фикциями, настоящее только удовольствие. МОЕ удовольствие.
Комфорт и власть. Власть и комфорт. Никаких чаш на весах — прибавить одного, убавить другого, уравновесить, приглядеться, затаить дыхание, снова перекладывать, снова уравновешивать, добиваясь идеального баланса… Ну уж нет! Намертво привязать одно к другому и выпустить в небеса стрелой геометрической прогрессии. А там дело моей изворотливости — не дать стреле воткнуться в землю.
Есть средства добиться всего, чего я хочу. Главное — помнить: чужой свободы не существует. Только моя свобода, безграничная и безусловная. Рука с пухлыми, раздутыми пальцами в перетяжечках (а когда-то они казались такими аристократичными!) протянулась и взяла из вазочки очередное несчитанное пирожное. Липкий сладкий ком перекатывается на языке, рассыпается на шоколадные, коньячные, кофейные, сливочные ноты, похрустывает карамелью, ждет, что за ним последует лавина сладостей. И она накатывает, как по заказу, пальцы непрерывно хватают и засовывают в рот все новые лакомства. Я давлюсь, глотаю не разжевывая, скорее, скорее, лишь бы заткнуть пасть зверю, грызущего мое брюхо изнутри.
Через несколько минут накатывает тошнота, чудесно сочетающаяся с кислым привкусом во рту. Ублаготворенный живот кажется мне сонным зверем, отдельным от моего тела, огромным, теплым ЖИВОТНЫМ — не зря же его так назвали. Я держу брюхо обеими руками и отдуваюсь, отодвинув кресло подальше от стола, чтобы дать зверю улечься поудобнее.
Ага. Значит, тебе досталось ЭТО. У меня разум превратился в хищника, нападающего из засады, у тебя — тело. Я не знаю, как вернуть себе ясность ума, ты оставила надежду на сохранение фигуры.
Махина, мгновенно перерабатывающая гигантские объемы жратвы, приросшая, прикипевшая ко всем горизонтальным и полугоризонтальным плоскостям, на которых можно умостить колыхающуюся, точно водяной матрас, тушу. Вечная жаркая сырость в складках, темная слоновья кожа на бедрах, непрерывный цикл голод-пресыщение-голод-пресыщение-голод-пресыщение. И насмешки. Мириады насмешек, выраженных словом, мимикой, жестом. И так будет, пока власть твоя не скует всякое лицо, всякий язык, всякую руку в твоем царстве. Пока само уродство твое не станет священным и не возвысится над примитивными стандартами красоты.
Ты с самого начала сознавала: мнение толпы, до чертиков капризное и ядовитое, можно, можно вывернуть наизнанку и использовать в своих целях. Да так использовать, что автор мнения и не чухнется, хоть грабь его, хоть убивай. В глаза заглядывать станет, руки лизать, скулить благодарственно, задом вперед выползать, когда прогоняют. Если все как следует просчитать…
Остров — молодой, вулканический, лелеющий эмбрионы катаклизмов в раскаленных недрах своих, сверху был раем. А в раю проживало племя с религией древней, как грех. Насельникам острова и мозги выворачивать не требовалось, чтобы объявить самую толстую бабу на свете земным воплощением Матери Чего-то-там. Вот только не заметили простодушные дети природы, что, несмотря на необъятное чрево, не мать это, а мачеха. И жестокие нравом, но кроткие сердцем язычники ей не дети, а сырье для опытов.
Альтернативная я, проживавшая в тропическом раю, целила не в верховные жрицы племени, для нее это был проходной этап. Она хотела власти не из-под руки богини с запущенной слоновьей болезнью. Она хотела сама быть богиней. Владычицей, над которой только стратосфера. И никакого божественного аудита.
Я не столько вслушивалась, сколько вливалась в тончайшую дымку настроений адской твари, окутавшую остров, точно психический смог.
Все ее планы, все ее амбиции разворачивались передо мной не чередою слов, а клубами видений: вот она, отвергнутая и осмеянная, окровавленными руками держит сердца своих обидчиков, со смехом вонзает обсидиановый нож в очередное дергающееся тело… нет, видит в глазах, некогда презрительных, восторженное обожание, священный трепет, жажду внимания — от нее, от нее, от уродливой расплывшейся бабищи, из тех, что в виртуальной вселенной вынуждены притворяться эфирными созданиями, выкладывая в блог чужие фотографии, потому что свои даже фотошоп не исправит… Вечное затворничество, вечное отвращение к себе, к обезображенным жировыми подушками чертам, к телу, которое само по себе компромат, нельзя такое компенсировать никакими душевными богатствами, только власть изменит это, только магия, превращающая урода в идола.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});