Избранное. Т. 1 - Кейт Лаумер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карги можно соотнести с человекоподобными роботами в пресловутом Договоре об Охране Транспортных Перевозок середины двадцатого столетия. Карги, безжизненные машины, засланные в прошлое из Третьей Эры в ходе Второй Программы Чистки Времени, предназначались для предотвращения темпоральных последствий Старой Эры, но также для устранения еще более катастрофических последствий Второй Программы.
Третья Эра признала абсурдность исправления человеческих деяний. Специальные машины жизненного баланса оказались способны действовать, не задевая хрупкую и плохо понимаемую согласованность жизнетворного равновесия и восстанавливая целостность Темпорального Ядра.
Во всяком случае, так считали. После Великого Крушения и последовавшего продолжительного упадка из руин восстал Пекс-Центр, ознаменовавший Четвертую Эру. Координаторы Центра поняли ненужность, неуклюжесть вторжений предшествующих эпох и прекрасно осознали, что любая попытка воздействовать на реальность вопреки темпоральной самоорганизации обречена на дальнейшее ослабление временной структуры.
Латая время, приходится пробивать дыры, а залатывая прорехи, подготавливать почву для новых, еще больших заплат. Процесс развивается в геометрической прогрессии и в скором времени становится неуправляемым.
Единственный выход для Пекс-Центра — это устранить исходные причины. Первые временные возмущения, внесенные путешественниками Старой Эры, являлись простыми и беспорядочными нарушениями в структуре времени. Позднее экспериментаторы действовали более осмотрительно, ввели правила, количество ограничений росло. Однако, когда вышло первое категорическое запрещение вмешательства во временную структуру, было уже слишком поздно. Пришлось убедиться в том, что забавные пикники в палеозое оплачиваются темпоральными дискретностями, оборванными энтропийными линиями и аномалиями. Разумеется, Пекс-Центр возник на традициях прошлого. Поэтому проводился тщательный расчет достаточного воздействия. Для решения задач потребовались соответствующим образом подготовленные кадры.
Моя работа оперативного агента Пекс-Центра как раз и состояла в том, чтобы аннулировать все вмешательства предшествующих программ: хорошие и плохие, конструктивные и ошибочные; дать возможность ранам времени зарубцеваться, дабы вновь налилось соками древо жизни.
Эта профессия стоила своих жертв. Во всяком случае, так утверждали инструкторы.
Я шел вдоль берега по мокрому песку, старательно обходя лужи, оставленные отливом.
Прозрачно-голубое море плейстоцена где-то за шестьдесят пять миллионов лет до нашей эры вольно простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни пивных банок. Длинные валы Восточного океана, которому в свое время суждено стать Атлантическим, обрушивались на белый песок с тем же самым привычным шумом, характерным для любой эпохи. Мерный звук успокаивал, шептал о том, как в сущности мало значили для Отца Океана все дела человечков, суетившихся на его берегах.
Станция располагалась в четверти мили, как раз за песчаной отмелью, уходящей в море. Она представляла собой невысокое светло-серое сооружение, прилепившееся на песке и окруженное зарослями древовидного папоротника и булавовидного мха — как в декоративных целях, так и с целью маскировки. Теоретически, если дикую жизнь привлечет или испугает элемент, чуждый естественной среде обитания, то в вероятностную матрицу могут войти не отмеченные У-линии и испортить темпоральную карту, на создание которой ушли тысячелетия кропотливого и мучительного труда.
Через несколько минут предстояла встреча с Нелом Джардом, Главным Координатором станции. Он выслушает меня, задаст пару вопросов, сунет записи в сейф и предложит выпить. Затем последует быстрое и деловое обсуждение под мыслефоном, которое сотрет в моей памяти все отвлекающие воспоминания, оставшиеся от поездки в двадцатое столетие, особенно о Лайзе. После этого я несколько лет послоняюсь по станции с другими отпускниками, пока не подвернется новое задание, не имеющее никаких видимых связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили в 1936 год, какую сделку он заключил с исполнителем Третьей Эры, человеком в черном, каким узором вся эта история легла в общую мозаику великой стратегии Пекс-Центра.
Возможно, это к лучшему. Панорама времени огромна, переплетения ее слишком сложны, чтобы охватить все человеческой мыслью. Лучше думать о конкретных вещах, чем загонять сознание в тупик. Но Лайза, Лайза…
Я выкинул мысль о ней из головы, по крайней мере, попытался, и сосредоточился на чисто физических ощущениях: жарко и душно, жужжат насекомые, под ногами песок, по вискам и по спине стекают струйки пота. Не то чтобы все это доставляло удовольствие, но через несколько минут меня ожидал прохладный, свежий воздух, нежная музыка, стимулирующая ванна, горячая еда, настоящая воздушная постель…
Спустившись по пологому склону дюны, я вошел через открытые ворота под тень протопальм, где весело смеялись, беседуя о чем-то, двое отпускников. Оба незнакомца подошли ко мне и поздоровались с тем особенным дружелюбием, которое приобретаешь, проводя жизнь в кратковременных знакомствах. Как обычно, они поинтересовались, трудно ли пришлось на этот раз. Я ответил им обычной, ничего не значащей фразой.
Внутри станции воздух был прохладен и чист — еще стерилен. Стимулирующая ванна вливала бодрость, но я продолжал думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике.
Последовавший ужин вызвал бы восторг у любого гурмана: язык рептилии в соусе из гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха, холодный десерт — вершина поварского искусства, которое не усовершенствуется в течение последующих шестидесяти пяти миллионов лет, но вряд ли сравнится с охлажденным лимонным тортом под хрустящей пшеничной корочкой, который готовила Лайза. И прекрасная воздушная постель далеко не так мила, как старая прочная кровать со старой медной рамой, что стояла в душной спаленке с дубовым полом и задернутыми шторами, когда свернувшаяся клубочком Лайза прижималась ко мне…
Джард позволил мне немного вздремнуть перед тем, как вызвать с отчетом. Это был невысокий, утомленный человек лет сорока пяти, выражение его лица говорило о том, что увиденное в жизни не произвело на него особенного впечатления. Он встретил меня обычной снисходительной улыбкой, выслушал доклад, глядя в окно на тот самый пейзаж, которым любовался каждый божий день вот уже пять лет. Я удостоился похвалы за ленту с программой. Обычно каргам удавалось разрушить себя, когда их загоняли в угол, что на этот раз предотвратил мой выстрел по вычислительному блоку. Успех с лентой явился результатом тонко продуманной игры, в ходе которой мне удалось усыпить подозрения противника и заманить его в ловушку. Весь план строился на тонком расчете, но теперь я чувствовал дьявольскую усталость от сыгранной роли, от всей этой проклятой жизни.
Понятно, что это лишь временный срыв, нервная разрядка после выполненного задания. Как только прочистят память, я избавлюсь от надоедливых мыслей и раздражающей ностальгии и, отдохнув несколько дней, снова буду рваться в бой.
По крайней мере, была надежда. Почему бы и нет? Так было, так
