Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 11. Зависть как предмет философии
Примерно до 30-х гг. нашего XX в. философы довольно часто обращались к проблеме зависти, как к одному из неизбежных вопросов человеческого существования. Они стремились дать ей точное определение и описать ее феноменологию. Эта глава не является полным обзором проблемы зависти в истории западной философии; ее цель скорее в том, чтобы продемонстрировать регулярность, с которой поднимался этот вопрос.
Аристотель
В своей «Риторике» Аристотель четко осознает, в какой степени наша зависть направлена исключительно на тех, кто нам ровня, на равных нам. Здесь существенно то, что мы сами на самом деле не желаем иметь то, чему мы завидуем, и не надеемся приобрести это в процессе нашей зависти, но желали бы видеть это уничтоженным в том, что касается другого человека. Чем в большей степени мы равны человеку, с которым себя сравниваем, тем больше наша зависть. Равенство может относиться к рождению, родству, возрасту, положению, социальным отличиям или к имуществу. На самом деле чувство зависти возникает тогда, когда то, чего нам не хватает по сравнению с другим, представляет собой нечто незначительное. Аристотель цитирует Гесиода: горшечник против горшечника. Мы завидуем тем, чье имущество или достижения отражают наши собственные. Эти люди – наши соседи, равные нам. Природа наших неудач прежде всего проявляется в сравнении с ними. Далее Аристотель анализирует соперничество, чувство, которое часто путают с завистью[245].
Фрэнсис Бэкон
Девятое эссе Бэкона, одно из самых длинных из всех 58, носит название «О зависти». В некоторых других эссе он также подчеркивает роль зависти в человеческой деятельности и предупреждает нас против нее, советуя, как лучше от нее уберечься, – например, в эссе о тщеславии, телесных недостатках, а также о восстаниях и бунтах.
Как отмечали многие из биографов Бэкона и комментаторов его «Опытов», нет сомнений, что он сам страдал от зависти других людей и наблюдал ее среди других придворных. Его размышления о проблеме зависти, в которой он видел один из неизбежных и фундаментальных факторов человеческой жизни, содержат важные правила относительно зависти и ее избегания, в то время как он излагает ее суть с поразительным социологическим чутьем.
Бэкон начинает с «дурного глаза», который, возможно, происходит от зависти и может быть ее синонимом, и привлекает внимание к связи зависти с колдовством. Невозможно, чтобы сам Бэкон считал, что зависть основана на колдовстве, как считают почти все примитивные народы; он просто напоминает об этом главном мотиве чародейства[246]. Не имеет значения, является ли это упоминание ироническим или серьезным. Поскольку завистливые действия содержат элемент колдовства, то единственный способ предотвращения зависти – это метод, который используется в случаях чародейства или заклятия. Поэтому, говорит он, «наиболее мудрые из великих мира сего появляются на жизненной сцене в сопровождении кого-нибудь, на кого можно перевести зависть, которая направлена на них самих: иногда на министров и слуг; иногда на коллег и соратников и так далее; и на этот случай никогда нет недостатка в людях жестоких и предприимчивых, которые, если у них появляется возможность обладать властью и заниматься делами, хватаются за нее при любых условиях»[247].
Тактика против зависти
Хотя тактические приемы, которые рекомендует Бэкон, по-прежнему применимы, они редко когда описывались так четко, как у него. Его убеждение, что единственный способ смягчить зависть – это искупительная жертва или заменитель, весьма показательно. Однако Бэкон советует и другой способ избежать зависти, а именно сознательное причинение себе ущерба или самоуничижение: «…В то время как мудрые люди предпочтут принести зависти жертву и пострадать, иногда сами преднамеренно устраивая так, чтобы сносить критику и терпеть неудачу в делах, которые их мало занимают»[248].
Несмотря на это, далее Бэкон замечает, что великий человек, ведущий себя прямо и открыто, будет привлекать меньше зависти, чем тот, кто будет скрытным и лицемерным. Человек, который неуклюже стремится скрыть свое величие – свое везение, репутацию и т. п. – или преуменьшить его, как будто говорит то, во что на самом деле не верит: что это судьба виновата в том, что относится к нему лучше, чем он того заслуживает. Такой человек выглядит так, как будто он считает себя недостойным своего величия и не заслуживающим его, и тем самым воистину возбуждает зависть остальных[249]. В другом месте Бэкон высказывает предположение, что враждебность завистника особенно разжигает ситуация, когда он видит, что его зависть внушила ее объекту неуверенность в себе и что он пытается умиротворить деструктивные чувства нерешительными жестами. Почему так происходит?
Косвенный ответ можно найти в том обороте, который Бэкон использует для обозначения неуклюжего избегания зависти: «отречься от удачи»; этот оборот как бы бросает тень на саму удачу. Кроме того, можно добавить, что когда те, кто должен извлекать из удачи пользу, любимцы фортуны, упрекают ее – к выгоде завистливых и с неоправданной пристрастностью, – то они разрушают заложенное в концепте фортуны или удачи неявное соглашение, которое признают и благополучные, и менее благополучные члены общества, и в результате зависть получает полную свободу.
С самого начала Бэкон различает два типа зависти: публичную и приватную. Публичная зависть – это не просто зависть, признанная открыто; точнее было бы сказать, что это зависть во имя общественного блага. Этот концепт похож на «зависть-возмущение» Э. Рега. Бэкон не мог себе представить, что через 200 лет некоторые социальные философы сумеют так закамуфлировать и вытеснить (в психоаналитическом смысле) приватную зависть, что она почти всегда будет представляться под маской защиты общего блага. То, что с XIX в. носит имя «демократической зависти», чаще всего, (хотя и не всегда), является предполагаемой совокупностью частной зависти избирателей.
Публичная зависть, которая проявляется в виде общественного интереса, – это форма зависти,
