Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своих статьях, направленных на свержение этой системы, Джаэль требует выравнивания здоровья: никто не должен чувствовать себя слишком хорошо[235]. И конечно, вскоре она начинает требовать контроля за языком, потому что никто не должен писать лучше других или выражаться более изысканно, чем другие. В будущем должны быть разрешены только самые простые слова[236]. Проводившуюся в Третьем рейхе кампанию против использования в немецком языке иностранных заимствований, которая была обязательной для школ, можно было бы считать предвестником этого аспекта утопии.
Анализируя некоторые книги Германа Мелвилла, и особенно его повесть «Билли Бадд», мы уже сталкивались со слепым пятном американской литературной критики в отношении любого текста, центральной проблемой которого является зависть. То же самое слепое пятно можно найти в монографии Питера Бина о Л. П. Хартли. Бин, молодой американец, провел в Англии один год во время работы над книгой, встречался с Хартли и обменивался с ним письмами. Его текст был издан в 1963 г. Почти 15 страниц в книге, в которой всего меньше 300 страниц, посвящены роману «Справедливость налицо». Бин ухитряется откомментировать и проанализировать его, ни разу не употребив слов «зависть» и «завистливый» и даже не намекнув читателю на то, что это, возможно, единственный роман в мировой литературе, который эксплицитно, страница за страницей, без околичностей исследует и критикует роль зависти в человеческой жизни и проблемы общества, стремящегося устранить ее. Бин ограничивается тем, что один или два раза поминает «справедливость», во имя которой государство лишает людей индивидуальности. Но читатель не узнает от него, с каким психологическим пониманием и в каких подробностях Хартли анализирует и последовательно иллюстрирует функцию зависти в абсолютизации «справедливости». Я полагаю, и Л.П. Хартли со мной согласен, что проявленное Бином искусство жонглирования терминами лучше всего объясняется тем, что мораль этого романа чрезвычайно неприятна для типичного американского прогрессивного либерала наших дней, чья социальная философия во многом совпадает с философией описанного в романе диктатора-эгалитариста. Поэтому Бин, выбрав своей темой творчество Л. П. Хартли и не имея возможности отступить, столкнувшись с темой романа, не нашел ничего лучшего, чем проигнорировать истинные и явные намерения автора и посвятить себя анализу периферийных аспектов сюжета.
Итак, в романе Хартли хирургические операции, которым подвергают женщин ради социально желательного результата, избегания зависти со стороны менее привлекательных женщин, – это просто наиболее очевидное средство деиндивидуализации (сатирик атакует тех утопистов – сторонников равенства, которые верят, что они создадут общество, свободное от зависти сразу, как только они уравняют финансовое положение всех граждан и их образовательные возможности). Питер Бин тем не менее обнаруживает в романе критику медицины: Хартли, по его мнению, хочет «предупредить нас о той совсем не номинальной роли, которую врачи уже играют в качестве инструмента ограничения наших свобод!»[237] Разумеется, бросается в глаза то, что диктаторы и властители могут злоупотреблять искусством медицины и врачами, так же как и другими науками и технологиями. И Хартли показывает врача, который превращает лицо Джаэль в «лицо беты» и, кроме того, лечит диктатора, в не очень привлекательном свете. Персонал госпиталя, описанного в романе, вероятно, похож на персонал любого перегруженного госпиталя в мире. Однако сложно понять, как исследователю удалось замолчать реальную критическую направленность книги, автор которой восстает против «мании равенства» в качестве ответа на потенциальную зависть, и подменить ее нападками на медицину.
Дело в том, что Бин довольно много пишет о политической философии Хартли, яркая особенность которой, отраженная в его многочисленных романах и статьях, состоит в защите индивида от требований коллектива. Например, Бин цитирует автобиографическую заметку Хартли, из которой становится ясно, что побудило именно этого писателя показать в одном из своих последних романов, что диктатура или тоталитарный режим могут сделать главным средством социального контроля обязанность человека не вызывать зависти. Хартли рассказывает, что всю жизнь он испытывал отвращение к любым формам государственного принуждения. Когда он учился в Оксфорде с 1915 по 1919 г., Герберт Спенсер, Милль и другие сторонники индивидуализма уже вышли из моды. Восхищаться следовало Гоббсом, Локком, Руссо и другими, потому что все они восхваляли какую-нибудь форму объединения людей (обычно государство, которому индивид должен был приносить жертвы). Хартли пишет: «Когда я понял, что все наши неприятности связаны с государством, мной овладел гнев – а идея, что государство имеет собственную субъектность, ради которой мы должны пожертвовать собой, чуть не привела меня в настоящее неистовство…»[238]
Чосер и Мильтон
Поэты постоянно подчеркивали в связи с завистью три основных факта, которые и должны быть определяющими с точки зрения социологии:
1. Зависть – это феномен, который порождается социальной близостью. В своей худшей форме она направлена не против князя, царящего на недосягаемой высоте, а против своего брата-рабочего.
2. Завистливые люди встречаются везде. Нет такой формы человеческого существования, которая исключала бы зависть.
3. Зависть – это длительный аффект, который подпитывается воображением и обычно связан с физическими и, следовательно, с физиологическими изменениями.
В текстах Чосера зависть упоминается больше 80 раз, в основном в «Кентерберийских рассказах». В «Рассказе священника» говорится о семи смертных грехах. Обсудив гордость, Чосер переходит к «презренному греху зависти», который он определяет, подобно Св. Августину, как печаль от процветания другого и радость от его неудач. Если человек поносит удачу, которую Господь послал его соседу, он виновен в грехе зависти, и так как Святой Дух благ, а зависть происходит от зла, то зависть – худший из грехов.
Однако Чосер видит в зависти худший из грехов еще и потому, что если почти все остальные грехи противоположны каждый одной добродетели, то зависть обращена против всех добродетелей и против всего, что хорошо. Она отрицает, как мы бы сказали сегодня, все ценности, входящие в шкалу или таблицу ценностей. Грех зависти отличается от всех остальных тем, что завистливый человек возражает против каждой добродетели и против каждого преимущества своего соседа. Все остальные виды грехов сами по себе доставляют удовольствие и до определенной степени порождают удовлетворение.
