S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник) - Игорь Вардунас

На грохот выскочила его всклокоченная жена Алька, уперла руки в боки и разразилась потоком ругани. Колян ее не слушал, он думал, что два бочонка вина – все-таки много. Мерещится всякое. Поднявшись и подтянув штаны, он обернулся: Эны и след простыл. И хорошо, а то застала бы его Алька без штанов, да рядом с порченой девкой, точно из дома выгнала бы.

Эна пряталась за кустами розмарина ровно напротив дома Прорвы, в нескольких метрах от тополя, где он мочился. Она вытянулась вдоль обрыва, вцепилась в корни, вжалась в землю. Голосила Алька, бурчал пьяный Прорва, лаяли всполошенные собаки. Вскоре Прорва перестал огрызаться, и Алька успокоилась. Заскрипели ступени, хлопнула дверь. Эна приподняла голову, подтянулась и села, выжидая, когда хозяева задуют лучину.

Но спать они не собирались: звякала посуда, тонко, на одной ноте кричал младенец, доносились монотонное рокотание Прорвы и тихая Алькина колыбельная.

Воровато оглядевшись, Эна покинула убежище. На цыпочках скользнула к ступенькам, нырнула в подворотню и вздохнула с облегчением, когда мрак окутал ее.

Простые люди не любили темноту, Эна же видела сотни ее оттенков. Темнота нежна, прозрачна и изменчива, она позволяет проявиться даже лучику далекой звезды. А еще ночью, в тишине, пробуждаются пугливые бабочки мечтаний и расправляют крылья. Спят надоевшие за ночь овцы, спят люди, никто не шарахается от Эны, как от зачумленной.

Узкими улочками, мимо старинных стен, увитых плющом, Эна вышла на набережную, где нос к носу столкнулась с хорошо поддатым Юрцом, хозяином таверны. Он повесил на деревянную дверь огромный ржавый замок, сунул руки в карманы кожаных, растянутых на коленях брюк. Завидев девушку, вскинул руку в перчатке, погладил черные усы, торчащие в стороны, и зажег фонарь. Отражая трепещущий огонек, его прищуренные глаза сияли.

Эна помахала ему и, обхватив себя руками, побрела по разбитой набережной. В Балаклаве все, кроме дома Близнецов и башен, создано в Золотом веке. Дом Близнецы возвели пару лет назад, когда целые кончились. А башням вообще много столетий, сколько – никто не скажет точно.

Спиной Эна чувствовала взгляд Юрца – он не побрезговал бы ею. Всех балаклавских баб перепортил, все ему приелось, а тут… Следует проверить, на самом ли деле эти, с червоточинами, не вполне люди.

Эна ускорила шаг, но даже когда темнота скрыла ее, взгляд Юрца остался – липкий, назойливый, как коровья муха. Началась часть набережной, некогда вымощенная плиткой. Плиты отвалились, оставив выбоины и колдобины, вода в бетоне пробила дорожки. Но Эна не боялась споткнуться: она приходила сюда каждую ночь и знала все неровности. В нескольких местах бетонный монолит треснул, и в рукотворных гротах плескалась вода. На долю секунды Эна замерла, завертела головой, но никого не увидела и поспешила туда, где она каждую полночь ждет Парус.

Про Парус ей поведала покойная бабушка, эту историю, пересказанную на разные лады, знали все местные девчонки. Некоторые даже не боялись головы Эрр-Кхаа и бегали на Утес. Эна не могла ждать Парус днем: она пасла стадо, и потому приходила ночью. В ее воображении Парус был не алым, а серебристо-белым, расшитым блестящими нитками.

Ровесницы вышли замуж, у многих родились дети, и Эна с легким сожалением смотрела на спешащих на встречу с Парусом голенастых девчонок, которых она помнила совсем крошками. Все ее бросили. Она осталась одна со своим ожиданием и всеобщей ненавистью.

Зеркало бухты мерцало отраженными звездами, от Венеры по воде тянулась голубоватая дорожка. Поселок молчал, вдалеке монотонно рокотало море. Бухту от него отделяли два мыса, расположенные друг за другом, и штормов здесь не бывало.

Над горами на том берегу бухты с криком носились вспугнутые чайки, но вскоре они стихли, и воцарилась тишина. Подсвеченный серебром звезд, темнел окруженный ореолом Утес, похожий на голову исполинского чудовища, уткнувшегося мордой в море. На смоляном фоне белел силуэт хрупкой девушки. Вытянувшись по струнке, она напряженно вглядывалась в черноту. Услышав слабый всплеск, вздрогнула, завертела головой и на цыпочках побежала не своим обычным маршрутом к тропинке на Утес, а вдоль набережной, за вылизанную морем пристань, к развалинам старинных домов, куда редко кто осмеливался хаживать.

Плитка здесь уцелела, поросла мхом и походила на сплошной ворсистый ковер. Девушка ступала по нему бесшумно, и если бы кто-то увидел ее сейчас, то подумал бы, что перед ним бестелесный дух, скользящий к своей обители – гиблому месту в недрах Утеса, где часто кто-то стонет, а в безлунные ночи, подобные этой, вспыхивают и гаснут красноватые огни. В такие моменты издали казалось, что окаменевшее чудовище разомкнуло веки.

Девушка на миг задержалась возле мраморных дверного проема и колонны – всего, что осталось от старинного дома, двинулась дальше. Заозиралась и метнулась к расколу в набережной, где угадывалась куча водорослей. Села возле нее. И тут куча зашевелилась – Эна отпрыгнула, но убегать не стала. Она не боялась ни чудовищ, ни Эрр-Кхаа, ее пугали только люди.

Вскоре куча приобрела очертания человека – он поднял голову. Его высокий лоб перечеркивали прилипшие пряди мокрых волос, а широко распахнутые глаза сияли двумя звездами. Лицо его было настолько белым, что светилось в темноте, а каждая морщина чернела маленьким оврагом. Уставившись на Эну, он прохрипел:

– Помоги мне.

Девушка посмотрела назад, затем – на склоны горы. Перевела взгляд на мужчину, шумно вздохнула и метнулась к нему, ухватила его протянутую руку, помогла ему подняться и всхлипнула, приложив руки к щекам: его бедро было перетянуто белой тряпкой.

– Помоги. Они хотят меня убить, – продолжал хрипеть тот.

Море в ноябре еще теплое, и у незнакомца вполне могло хватить сил, чтобы переплыть бухту. Что он вылез из моря, не вызывало сомнений: его ледяные пальцы дрожали, длинные волосы облепили шею, мокрые штаны – бедра. С ножен, откуда выглядывал эфес сабли, капала вода.

– Пожалуйста, – прошептал он. – Они будут здесь с минуты на минуту.

Эна отстранилась, уставилась в черноту на другой стороне бухты – там двигались тени. Думала она недолго, приложила палец к губам, присела и поманила гостя за собой. Незнакомец зашагал, припадая на раненую ногу.

Девушка направлялась ко второму разваленному дому. Он сохранился хорошо – прохудилась только крыша, даже деревянная дверь уцелела и, вздувшаяся от влаги, болталась на одной петле. Дом стоял в гиблом месте, куда не отваживались забредать даже самые смелые рыбаки. Мелкие камни валялись у стен, будто выбитые зубы.

Распахнув дверь, Эна погрузилась во мрак и двинулась по коридору. За ней топал незнакомец, тяжело дыша. От него тянуло морем, прохладой и липким, черным отчаяньем. Девушка то и дело останавливалась и поводила плечами. Ей чудилось, что непроглядная тьма сгущается и тянет лапы к ее шее.