Последний присяжный - Джон Гришэм

Оказалось, что она родом из Брумфилда. Двумя неделями раньше она поехала туда навестить мать и в обеденное время увидела на улице мужчину, чье лицо оказалось ей знакомо. Это был Дэнни Пэджит, который гулял с приятелем. Она была так потрясена, что споткнулась о бровку тротуара и чуть не упала.

Мужчины вошли в закусочную и уселись за столик. Дарла видела их через окно, но не решилась войти: не хотела, чтобы Пэджит ее узнал, хотя не могла бы сказать точно, чего именно испугалась.

Спутник Пэджита был в форме, привычной для жителей Брумфилда: брюки цвета морской волны и белая рубашка с короткими рукавами и эмблемой «Брумфилдское исправительное учреждение», вышитой маленькими буковками на кармане. На нем были также черные ковбойские сапоги. И никакого оружия. Дарла пояснила мне, что охранники, сопровождающие заключенных к месту работы, имеют право носить оружие. А уж представить себе, чтобы белый мужчина из Миссисипи не воспользовался этим правом, раз оно у него есть, невозможно. Она предположила, что Дэнни просто не хотел ходить в сопровождении вооруженного охранника.

Дэнни был одет в модные хлопчатобумажные брюки и белую рубашку — сомнительно, чтобы такова была лагерная форма. Эти двое с аппетитом поглощали еду и, судя по всему, были хорошими приятелями. Дарла наблюдала за мужчинами из окна машины и, когда они вышли из закусочной, держась на расстоянии, медленно поехала за ними. Пройдя вразвалочку несколько кварталов, мужчины остановились у здания департамента шоссейных дорог штата Миссисипи. Дэнни вошел внутрь. Охранник сел в машину с эмблемой лагеря и уехал.

На следующее утро мать Дарлы под предлогом, что хочет подать жалобу на плохое состояние дорожного покрытия возле своего дома, пошла в департамент. Ей грубо ответили, что подобных жалоб от частных лиц не принимают, но, продолжая шумно пререкаться с клерком, женщина успела заметить молодого человека, которого Дарла ей подробно описала. Праздно слоняясь с какими-то бумагами в руках, он производил впечатление типичной бесполезной канцелярской крысы.

У матери Дарлы была подруга, сын которой работал в управлении Брумсфилдского лагеря. Он подтвердил, что Дэнни Пэджит был переведен туда еще летом 1974 года.

Закончив свое повествование, Дарла спросила:

— Вы предадите это огласке?

Я дрогнул, но в голове уже выстраивалась статья.

— Надо проверить факты, — ответил я. — Все будет зависеть от того, что удастся узнать.

— Пожалуйста, сделайте это. Ведь это так несправедливо.

— Да, трудно даже поверить.

— Негодяя следовало бы казнить.

— Согласен.

— Я стенографировала для судьи Лупаса восемь процессов, закончившихся смертными приговорами, но этот потряс меня особенно.

— Меня тоже.

Дарла еще раз взяла с меня клятву не выдавать ее и оставила свой адрес, чтобы я прислал ей газету, если мы все-таки об этом напишем.

На следующий день я вскочил с постели в шесть утра, чего ни в каком другом случае ни за что бы не сделал, и мы с Уайли поехали в Брумфилд. Поскольку в любом маленьком городке Миссисипи и «спитфайр», и «мерседес» одинаково привлекли бы нежелательное внимание, мы взяли его скромный «форд-пикап». Найти лагерь в трех милях от города не составило никакого труда. Здание департамента шоссейных дорог — тоже. В полдень мы заняли позицию на главной улице. Так как нас обоих Пэджит, несомненно, тут же узнал бы, мы постарались, насколько это возможно в городе, где все друг с другом знакомы, укрыться, не вызывая подозрений. Уайли сидел в машине, опустившись пониже, с заряженной камерой наготове. Я — на скамейке позади газетного щита.

В первый день мы вернулись в Клэнтон, так и не увидев Пэджита, но на следующий день с утра пораньше снова помчались в Брумфилд. В половине двенадцатого перед входом в департамент остановилась машина с эмблемой лагеря. Охранник вошел внутрь, через несколько минут вышел вместе со своим подопечным, и оба отправились обедать.

17 июля 1977 года наша газета вышла с четырьмя крупными снимками на первой полосе: на одной были запечатлены Дэнни и его охранник, которые, весело смеясь, шли по тротуару; на второй они же, входящие в кафе «Сити гриль»; на третьей — вход в департамент шоссейных дорог; на четвертой — ворота Брумсфилдского лагеря. Аршинный заголовок гласил: «ПЭДЖИТ ВОВСЕ НЕ В ЗАКЛЮЧЕНИИ — ОН СВОБОДНО РАЗГУЛИВАЕТ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЛАГЕРЯ». Мой репортаж начинался так:

«Через четыре года после того, как был осужден за жестокое убийство Роды Кассело и приговорен к пожизненному заключению в Парчмене, Дэнни Пэджит был переведен в новый исправительный лагерь-спутник в Брумфилде. Последние три года он наслаждается всеми преимуществами его привилегированного обитателя: работает в канцелярии департамента шоссейных дорог, имеет персонального охранника, с которым подолгу засиживается за обедом (чизбургеры и молочный коктейль) в местных кафе, — кстати, посетители этих кафе не принимают его за преступника, поскольку никогда не слышали ни о нем, ни о его преступлениях».

Я изо всех сил постарался сделать статью как можно более язвительной и вызывающей. Насев на официантку, я заставил ее рассказать, что Пэджит только что съел чизбургер с жареной картошкой, что обычно он обедает в «Сити гриле» три раза в неделю и всегда уносит с собой чек. Сделав дюжину звонков в департамент шоссейных дорог, я разыскал инспектора, которому кое-что было известно о Пэджите. Поскольку тот отказался отвечать на вопросы, я изобразил его так, словно он и сам был преступником. Попытка проникнуть в лагерь оказалась столь же огорчительно неудачной, но я подробно описал ее — так, чтобы всем было ясно: все тамошние чиновники покрывают Пэджита. В Парчмене никто ни черта о нем не знал, или если знал, то не желал об этом говорить. Я позвонил уполномоченному по дорожному строительству (выборному лицу), директору Парчмена (слава Богу, назначаемому чиновнику), генеральному прокурору, заместителю губернатора и, наконец, самому губернатору. Разумеется, все они оказались слишком заняты, удалось пообщаться лишь с их прихвостнями, мелкой сошкой, которые предстали в моей статье сущими идиотами.

Сенатор Тео Мортон был, как он сказал, шокирован. Пообещал во всем досконально разобраться и отзвонить мне. К моменту сдачи номера в печать я все еще ждал его звонка.

В Клэнтоне реакция оказалась неоднозначной. Многие из тех, что звонили в газету или останавливали меня на улице, возмущались и хотели, чтобы что-нибудь было предпринято. Когда Пэджита осудили и увели из зала в наручниках, люди искренне поверили, что остаток своей жизни он проведет в преисподней Парчмена. Несколько человек не выразили никакой заинтересованности, они желали раз и навсегда забыть о Пэджите. Он был для них далеким прошлым.

Но были и такие, которые без особого возмущения, почти цинично признались, что новость их ничуть не удивила. Они с самого начала не сомневались, что Пэджиты снова пустят в ход свои чудодейственные средства, отыщут нужные карманы и подергают за нужные ниточки. Среди циников был и Гарри Рекс.

— Подумаешь, невидаль, — сказал он. — В прежние времена они и губернаторов подкупали.

Фотография Дэнни, свободно, словно птичка, разгуливающего по улице, сильно напугала мисс Калли.

— Она всю прошлую ночь не спала, — шепнул мне Исав, когда я явился к ним на очередной обед. — Лучше бы вы его не находили.

К счастью, мемфисские и джексонские газеты подхватили мою историю, и она зажила собственной жизнью. Журналисты раскопали факты, свидетельствовавшие о причастности к делу политиков. Губернатору и генеральному прокурору вместе с сенатором Мортоном пришлось вскоре возглавить движение за возвращение заключенного в Парчмен.

Через две недели после опубликования моей статьи Дэнни Пэджит был «заново водворен» в главное исправительное заведение штата.

На следующий день я получил два телефонных звонка, один — в редакцию, другой — домой, причем когда я еще спал. Голоса были разные, смысл один: я — покойник.

Я уведомил об этом оксфордское отделение ФБР, и меня посетили два агента, о чем я «проговорился» мемфисскому репортеру. Вскоре весь город знал, что мне угрожают и ФБР ведет расследование. В течение месяца шериф Макнэт круглосуточно держал патрульную машину перед входом в редакцию. Другая по ночам дежурила на подъездной аллее моего дома.

После семи лет пренебрежения опасностью я снова начал носить при себе оружие.

Глава 32

Сразу после этих событий никакого кровопролития не последовало. Об угрозах я не забыл, но со временем они стали казаться менее зловещими. Носить пистолет я не перестал — он всегда был у меня под рукой, — однако интерес к нему снова утратил. Я считал маловероятным, что Пэджиты не понимают, какой сокрушительный ответный удар последует, если они рискнут убрать редактора местной газеты. Даже если город не был влюблен в меня весь поголовно, как во всеми обожаемого мистера Коудла, шум поднимется такой, какой этому клану совсем не нужен.