«Если», 2000 № 01 - Владимир Медведев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурмен предпринял попытку, с одной стороны, максимально близко к тексту пересказать Канон — без отсебятины и «лакировки» Круглого Стола. А с другой, постарался наполнить старые меха новым вином — мыслями и образами, которые принес XX век. Кровавая бойня брутальных феодалов в прологе идет под музыкальную тему знаменитого траурного марша из вагнеровской «Гибели богов», и музыка немецкого романтика сопровождает зрителя весь фильм, рождая разнообразные аллюзии. Как и запоминающаяся сцена (она идет под музыку из «Кармины Бураны» Карла Орфа), когда кавалькада рыцарей отправляется на поиски Грааля, а природа оживает им навстречу — снежные хлопья на глазах превращаются в яблоневый цвет!
В этом богатом постановочном кинематографическом эпосе, длящемся два с половиной часа, всего немного чересчур. Крови, блеска доспехов, мистики, почти религиозного пафоса, возвышенной, почти неземной любви — и грубого, под стать временам, секса… Но оказывается, что именно так, сознательным перебором, и достигается ощущение той невзаправдашней, сказочной, фэнтезийной, горней Англии, о которой, видимо, и грезили все эти долгие века читатели, а затем и зрители.
А на другом конце спектра — безудержный стеб известной «банды» интеллектуальных хулиганов во главе с Терри Гиллиамом: фильм-пародия «Монти Питон и Священный Грааль» (1975). И в этой картине камертон зрительского восприятия настраивается в самом прологе: мы видим, как из-за гряды сначала появляются древки копий, затем шлемы, потом торсы разодетых в латы рыцарей, и под конец… деревянные палки-лошадки», на которых рыцари вприпрыжку отправляются «граалить»!
И в заключение — еще одна культовая картина, где основные сюжетные линии артуровского эпоса смело перенесены в современность. «Рыцари на колесах» (1981) режиссера Джорджа Ромеро — это еще один честный пересказ истории о братстве Круглого Стола, только на сей раз рыцарями-утопистами выступают современные американские байкеры, мечтающие о превращении своей страны, погрязшей в практицизме Бесплодной Земли, в цветущий сад!
Нет, воистину легенда не кончается. И пусть сам символ мира и согласия на поверку оказался во многих отношениях «угловатым» да еще и изрядно порубленным в разгоравшихся за ним драках, сама потребность в подобном символе, видимо, сегодня не менее актуальна, чем тысячу лет назад. Как и поиски Грааля: для каждого рыцаря — своего… □
Владимир Михайлов
ВЕК УХОДЯЩИЙ
2000 год — последний год двадцатого века и второго тысячелетия от Рождества Христова. Многие увлечены подведением итогов прошедших времен. Но мы решили подвести итоги… грядущего столетия! И потому обратились к нашим фантастам с просьбой взглянуть на будущий век с точки зрения историка. Месяц за месяцем они широкими мазками нарисуют картину прекрасного или ужасного нового мира. Первым в роли пророка выступит ветеран фантастического цеха России, один из самых уважаемых российских прозаиков.
«ЧЕМ ТЫ ИНТЕРЕСНЕЙ ДЛЯ ИСТОРИКА…»Каким же был минувший двадцать первый?
Нелегким. Еще более противоречивым и взрывоопасным.
Почему?
Потому, что за уходящее столетие планета еще более обеднела. Выпустила в трубу значительно больше богатств, чем за двадцатый век. Он в этом смысле был всего лишь временем разбега, и к концу его цивилизация вошла, как говорится, во вкус мотовства. О катастрофических последствиях господства современной энергетики предупреждали давно, однако реальных шагов к сокращению хотя бы тепловых выбросов сделано не было. Предотвратить потепление климата человечество в двадцать первом веке не успело. В борьбе за экологию были, конечно, достигнуты некоторые успехи: отравлять атмосферу и воду промышленность научилась в меньшей степени — но достижения эти так и не приобрели планетарного характера.
Достигнуть глобальных улучшений помешало, надо полагать, продолжение и усиление социального разлада в мировом, как любили говорить в свое время, масштабе. Разлада в политике и экономике.
Прогнозируемое увеличение населения Земли до 9 миллиардов человек было достигнуто в основном за счет Юга и Востока. В то время как четыре пятых мировых благ оставались в собственности и пользовании Запада. Его помощь голодающим и больным — не людям, но народам — так и не вышла за рамки благотворительности. Иной метод потребовал бы прежде всего перехода на иные идеологические позиции. Но это для Запада было и остается табу.
ЧЕЛОВЕК ПРОСТОЙ ИЛИ СЕТЕВОЙ?Противостояние усилилось и обострилось, потому что людям Запада XXI века — с их имплантированными с детства биокомпьютерами, уже вошедшим в практику продлением жизни на столетие и более в результате генетической революции, с переходом на сетевое образование и сетевые же методы работы, с максимальной автоматизацией и роботизацией производства, практически уже стопроцентной — все еще противостояли те, кто и в двадцатом веке жил на уровне средневековья (если говорить о питании, образовании, здравоохранении, характере труда и достатке). Уходящий XXI век не принес им практически ничего хорошего. При этом 90 % населения благополучного Запада все более исповедовало изоляционизм — по принципу «Всех не пожалеешь». Могло ли улучшиться взаимопонимание между одними и другими? Сомнения в этом были еще в конце века двадцатого и, к сожалению, оправдались.
«МЫ — МИРНЫЕ ЛЮДИ, но…»Единственное, в чем «остальной мир» не уступил Западу — вооружение. Первоначально его приобретали для решения местных конфликтов, но перенацелить его всегда было делом простым. Говоря о вооружении, я имею в виду и средства массового поражения, которые в первой половине века стали массовыми и по распространенности. Численно же Запад в 2100-м относится к остальному миру, как 1:7–1:10. Приходится сделать невеселый вывод: первое столетие третьего тысячелетия не очень-то смахивает на эпоху всеобщего мира и братства. И еще менее — всеобщего благоденствия.
Неотвратимо нараставший в глобальном масштабе антиамериканизм (о его происхождении говорено уже предостаточно) достиг своего пика где-то в начале второй четверти двадцать первого века. К тому же к 50-м годам XXI века главенство США в мире сошло на нет — не в последнюю очередь в результате политических и экономических неурядиц в самой стране. Не стоит также забывать о том, что к этому времени окончательно созрело общее представление о христианстве как о религии сытых и благополучных; роль же веры бедных и обиженных стал играть ислам — в особенности после того, как внутри этого вероучения мумины, продолжая исламскую реформацию, одержали верх над вооруженными фанатиками и просто бандитами. Исламское миссионерство на Западе многократно усилилось, и Америка ощутила это раньше остальных.
ЧТО ПОЧЕМ?Экономический кризис перепроизводства, с одной стороны, и обнищание мирового потребительского рынка — с другой, выдвинул в середине века перед богатым меньшинством множество новых проблем. Одна из них заключалась в том, что наиболее высокооплачиваемыми в этом обществе по-прежнему являлись профессии, не делающие ни малейшего вклада в материальный — да и духовный тоже — потенциал (шоу-бизнес, профессиональный спорт). При возникновении первых же признаков экономической неустойчивости сторонники равенства (ведь идеи социализма, вопреки печальному опыту некоторых реально существовавших его моделей, не умерли, но завоевывали, пусть и не быстро, все больше новых сторонников) не смогли пройти мимо этого противоречия, выпячивая на подобных примерах социальную несправедливость.
КТО ЖЕ В ДОМЕ ХОЗЯИН?Обстановка на Западе еще более осложнялась тем, что произошло достаточно хорошо просматривавшееся и ранее разделение власти (и ее распределение) между национальными администрациями и транснациональными компаниями. Экономическая география все менее согласовывалась с политической, подобно тому, как политическая лишь в редких случаях считается с физической. Изоляционизм правительств противоречил деятельности компаний, заинтересованных не только в территориальном расширении рынков, но и — чем дальше, тем больше — в повышении его платежеспособности, особенно после уже упомянутого мирового экономического кризиса, подобного американской Великой депрессии, но куда более сильного. Это сделало неизбежными некоторые экономические впрыскивания со стороны транснациональных корпораций в экономику бедных стран — не столько в форме кредитов, сколько — строительства, например, сборочных предприятий для увеличения занятости и платежеспособности населения. Прибыль от работы этих предприятий получали, естественно, компании — а у национальных правительств чем дальше, тем больше возникало стремлений к переделу собственности; еще одна бочка масла, подлитого в огонь.