Первая жертва - Рио Симамото
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Госпожа Хидзирияма, – доброжелательно произнесла я. – Позвольте задать вам один вопрос.
– Нет, оставьте меня в покое!
Мой взгляд скользнул по ее левой руке, и она сразу одернула наспех закатанный рукав. Рука этой женщины выглядела еще хуже, чем у ее дочери. Все предплечье от запястья до локтя было покрыто порезами и едва заметными пятнами, похожими на следы от ожогов. Вряд ли их появление можно списать на какое-то происшествие или, например, случайный ушиб. Я в изумлении уставилась на нее. Мать Канны пронзила меня взглядом, на ее красивых глазах выступили слезы. Где-то в глубине ее зрачков таилась настолько кромешная тьма, что мне было страшно в нее заглядывать.
– До свидания, – сердито бросила женщина и уже собиралась уйти, но я остановила ее.
– Подождите, пожалуйста! Это вы сами?.. Или кто-то?..
Я вспомнила случаи из своей практики, когда матери закрывали глаза на то, что их дочери регулярно становились объектом сексуальных домогательств.
– Это уже в прошлом. Сейчас со мной все нормально.
Часто матери жертв домогательств сами в детстве сталкивались с ним или даже подвергались сексуальному насилию. И во взрослом возрасте они вновь проживали знакомый сценарий, когда с тем же самым сталкивались их дети. Я медленно закрыла глаза, затем снова открыла их и сказала:
– Если вас что-то тревожит и вы хотите об этом поговорить, поищите хорошего специалиста… Такого, которому вы сможете довериться…
– Я же сказала, со мной все нормально! Мне нечего обсуждать с чужим человеком! – резко ответила она.
Я слабо покачала головой.
– Вы уверены?
Она развернулась и быстрым шагом вышла из туалета. Я включила воду и еще какое-то время стояла, вцепившись в край раковины. Возможно, именно мать Канны больше всех боялась, что во время слушания ее дочь не выдержит и сломается. Для нее увидеть это значило бы вновь полностью пережить сценарий из собственного темного прошлого. Именно поэтому на суде она старалась не смотреть на дочь.
На заседании Канна вспомнила, что говорила о шрамах ее мать: «Отвратительно». Я тихо повторила это слово. Нет! В них нет ничего отвратительного. Эти шрамы – лишь доказательство того, что Канна смогла пережить все ужасы, которые с ней происходили. К сожалению, рядом с ней не оказалось ни одного человека, который бы ей это объяснил. Этого не сделала даже ее родная мать. Даже сейчас.
Услышать приговор пришло гораздо больше людей, чем на сами слушания. В зале суда было не протолкнуться. Передний ряд мест, предназначенных для слушателей, по большей части заняли журналисты. Наконец внутрь зашли члены судебной коллегии, и в последний раз прозвучали слова:
– Всем встать!
Затем председатель коллегии перешел к оглашению вердикта:
– Обвиняемая приговаривается к восьми годам лишения свободы.
Ее признали виновной. Она купила кухонный нож, пришла в художественный колледж к отцу, попросила прийти в пустой женский туалет и, после того как его грудь пронзил нож, сбежала, никому ничего не сообщив. Поэтому…
– Суд считает, что подсудимая имела преступный умысел. Однако условия, в которых она росла, не могли способствовать ее правильному физическому и психологическому развитию, что должны были осознавать как потерпевший, так и другие лица, взаимодействовавшие с потерпевшей. Несмотря на это, нездоровая обстановка в семье подсудимой сохранялась на протяжении установленного судом периода, что отрицательно сказалось на ее ментальном здоровье и привело к ухудшению отношений с потерпевшим. Кроме того, суд принял во внимание возраст подсудимой и выражает надежду, что после окончания срока заключения она сможет вернуться к полноценной жизни и найти свое место в обществе, – на этом оглашение приговора закончилось.
Журналисты как один вскочили со своих мест и покинули зал суда. На лицах Касё и Китано читалось недоумение. Пробиваясь к выходу, я разглядела в толпе профиль Канны. Она выглядела удивительно спокойной. Впрочем, я сидела далеко и не успела как следует разглядеть ее лицо. Пристав вновь обвязал красный шнурок вокруг ее талии и вывел из зала суда.
Мне нужно было поскорее проанализировать все, что случилось на слушаниях, поэтому я решила взять отгул на несколько дней в клинике, чтобы провести их дома за написанием книги. Был будний день, я обедала рисовыми колобками онигири, которые приготовила до этого. С аппетитом жуя рис, я вела неравный бой с горой материалов, заметок и новостных статей, которые собрала для книги. Тут раздался телефонный звонок.
В первую секунду я подумала: «Может, не брать?» Но потом вспомнила, что точно так же сделала мать Канны, когда ее дочери требовалась помощь, и все-таки подошла к телефону.
– Алло, Юки! Я подумала, что лучше не буду приходить к тебе без предупреждения, вдруг тебе сейчас неудобно принимать гостей. Вот, решила вместо этого позвонить. Как ты?
Похоже, к просьбе Гамона она все-таки решила прислушаться.
– Работаю, – коротко ответила я.
– Я так и думала. Я быстро. Мы с твоим отцом хотим переехать в Малайзию…
Я не поверила своим ушам и тут же воскликнула:
– Что, почему?! – впервые за долгое время я разговаривала с матерью без обычной холодности.
– Мы уже не молоды, а в Токио ужасная экология. Мы подумали, может, нам будет комфортнее там, в теплом климате. К тому же твой отец много раз ездил в командировки за границу, он привык жить за пределами Японии. И с языком у него нет проблем. Еще он сказал, что кто-то из его коллег уже переехал.
От слов «командировки за границу» меня всю скрутило. Я так и не смогла понять, как мать может так буднично говорить о них.
– Почему ты спокойно к этому относишься? – тихо спросила я и вся напряглась, ожидая ответа.
– Ты про что, про переезд?
– Да нет. Ты же сама рассказала мне, что раньше отец… покупал за границей маленьких девочек. Я не понимаю. Почему ты не ушла от него, почему теперь собираешься куда-то с ним переехать?
Я не могла понять мать, потому что никогда не решалась задать ей этот вопрос. Я боялась. Боялась, что мне будет больно услышать ее ответ, что мы с ней не сможем друг друга понять, что она не захочет меня слушать. Мать долго молчала в нерешительности, но наконец ответила:
– Это сейчас все спокойно относятся к разводам, а раньше решиться на такое было очень нелегко. И ведь согласись, ребенку лучше жить в полной семье. Одна я бы не
