Дьявольская сила - Фриц Лейбер

Перед глазами Джонса плясал ужасающий образ проклятой восковой твари, виденной им на фотографии. Нет, ее просто не могло существовать на Земле! Ведь это именно она свела его с ума!

Пока Джонс думал об этом, новое доказательство его собственного безумия со всей очевидностью предстало перед ним. Теперь он слышал, как кто-то гремит щеколдой с той стороны закрытой двери. Затем раздались какие-то шлепки, царапанье и тихий стук. Постепенно удары становились все сильнее и сильнее. Зловоние было просто ужасным. И наконец началась упорная, ожесточенная атака на эту прочную массивную дверь, напоминавшая работу стенобитного орудия. Раздался жуткий треск, полетели щепки, мастерскую накрыла волна совершенно нестерпимой вони, и вот сквозь разбитую дверь просунулась черная лапа с крабовидной клешней на конце.

— На помощь! Спасите! Господи! А-а-а-а-а!!! — не своим голосом завопил Джонс, дико вытаращив глаза на представшее перед ним существо.

Позже он едва мог вспомнить, как его тяжелое оцепенение сменилось неистовым порывом к спасению. То, что он сделал тогда наяву, напоминало бегство от смертельной опасности в ночных кошмарах. Джонс одним прыжком преодолел разгромленную мастерскую, рванул наружную дверь, с грохотом захлопнул ее за собой, одним махом перепрыгнул через три каменные ступеньки и со всех ног кинулся прочь от этого места через вымощенный булыжником двор, а затем по пустынным улицам Саутворка.

На этом его воспоминания обрываются. Джонс не в силах был объяснить, как он добрался домой. Не осталось никаких свидетельств того, что он поймал такси или воспользовался каким-то другим видом транспорта. Скорее всего, он проделал весь путь бегом, ведомый слепым инстинктом самосохранения — через мост Ватерлоо, вдоль Стрэнда и Черинг-кросс, и далее по Хэй-маркет и Риджент-стрит уже до самого дома. Когда Джонс немного пришел в себя и смог уже вызвать доктора, он все еще был одет в свой причудливый костюм из музейного реквизита.

Через неделю врач разрешил ему встать с постели и выйти на свежий воздух.

Однако Джонс мало что рассказал врачам. Ведь это приключение было покрыто завесой безумного кошмара, и он чувствовал, что в его положении молчание — самый лучший выход. Когда же он наконец немного оправился, то внимательно просмотрел все газеты, скопившиеся за полторы недели, прошедшие с той ужасной ночи, но, к своему удивлению, не нашел в них никаких упоминаний о музее. Ему не давал покоя вопрос, что же все-таки случилось тогда на самом деле? Где кончается реальность и начинается игра больного воображения? Неужели его разум совершенно помутился в ту ночь в темноте этого проклятого выставочного зала, и вся схватка с Роджерсом ему только привиделась? Джонс решил, что придет в себя скорее, если сможет разрешить эти мучившие его вопросы. По крайней мере, ту злосчастную фотографию восковой твари он видел наверняка, поскольку никто, кроме Роджерса, не смог бы вообразить себе что-либо подобное.

Прошло две недели, и Джонс отважился вновь посетить Саутворк-стрит. Он отправился туда в середине дня, когда в районе музея кипела нормальная будничная суета вокруг магазинов и окрестных складов. Вывеска музея была на прежнем месте, и, подойдя ближе, Джонс увидел, что экспозиция открыта для посещения. Привратник вежливо кивнул ему, узнав недавнего завсегдатая, и Джонс, собрав все свое мужество, вошел внутрь. Внизу, в мрачном сводчатом зале, служитель, завидев его, приветливо тронул рукой фуражку. Возможно, все, происшедшее в ту страшную ночь, было всего лишь сном. Но отважится ли он постучать в дверь мастерской и спросить Роджерса?..

В этот момент к Джонсу подошел Орабона и тепло поприветствовал его. На смуглом гладко выбритом лице ассистента застыла легкая усмешка, однако выглядел он вполне дружелюбно и тут же заговорил со своим едва заметным акцентом.

— Добрый день, мистер Джонс. Давненько вы у нас не были. Вы, наверное, хотите видеть мистера Роджерса? Сожалею, но его сейчас нет. Ему пришлось срочно отправиться по делам в Америку. Да, он уехал очень неожиданно. Поэтому пока его замещаю я — и здесь, и дома. Я, разумеется, стараюсь поддерживать высокий престиж коллекции мистера Роджерса, пока он не вернется.

Иностранец улыбнулся — возможно, просто из вежливости. Джонс не знал, что ответить, однако попытался осторожно расспросить его о дне, последовавшем за его предыдущим визитом. Вопросы, казалось, позабавили Орабону, и он благосклонно отвечал на них, тщательно подбирая слова:

— О да, мистер Джонс, я помню — это было двадцать восьмое число прошлого месяца. Я запомнил этот день по многим причинам. Утром — перед тем, как сюда пришел мистер Роджерс, — вы понимаете, я обнаружил мастерскую в страшном беспорядке. Пришлось даже… провести уборку. Видимо, там допоздна шла работа. Важный новый экспонат проходил процедуру вторичного обжига. Мистера Роджерса еще не было, и мне пришлось заканчивать все самому. Да, над этим экспонатом изрядно пришлось потрудиться, но я многому научился у маэстро. Ведь он, как вы знаете, поистине великий художник. Когда же он появился, то помог мне закончить эту работу. Причем помог самым непосредственным образом, уверяю вас. Но очень скоро уехал, не успев даже попрощаться с другими служащими. Как я уже говорил, ему пришлось срочно отбыть за границу. В то утро при обработке экспоната проходили определенные химические реакции. Они наделали много шума, так что некоторые люди на улице даже вообразили себе, будто слышали пистолетные выстрелы. Забавно, не правда ли? Что же касается самого этого экспоната, то ему не очень повезло, хотя я, например, считаю его самым выдающимся шедевром мистера Роджерса. Ну, ничего — он разберется с этим делом, когда приедет.

Орабона вновь улыбнулся.

— Возникли даже кое-какие проблемы с полицией, — продолжал он — Мы выставили это произведение неделю назад, и на следующий день в музее случилось два или три обморока. С одним несчастным перед этой фигурой произошел даже эпилептический припадок. Дело в том, что она немного… внушительнее, чем все остальные. Во-первых, крупнее. Естественно, эта работа находилась во «взрослом» отделении. А на следующий день появились двое сыщиков из Скотланд-Ярда, осмотрели ее и заявили, что демонстрировать такое нельзя, поскольку это слишком сильно действует на психику. Нам было приказано убрать ее. Это просто позор — прятать от зрителей такое произведение искусства! Но я не чувствую себя вправе обращаться в суд в отсутствие мистера Роджерса. Ему бы не захотелось предавать это дело огласке. Но когда он вернется…

Вдруг Джонс почему-то почувствовал внезапный прилив беспокойства и тошноту. Но Орабона продолжал:

— Вы настоящий знаток искусства, мистер Джонс. И я уверен, что не нарушу никакой закон, если позволю вам взглянуть на эту работу в частном порядке. Возможно — если, конечно, так пожелает мистер Роджерс; — позже мы уничтожим этот экспонат. Но, по моему мнению, это было бы настоящим преступлением.

Джонс испытывал непреодолимое желание немедленно покинуть музей, но Орабона схватил его за руку и потащил за собой с одержимостью и энтузиазмом настоящего художника. «Взрослое» отделение было безлюдно. В дальнем его конце виднелась отгороженная занавеской большая ниша, и именно к ней направился Орабона.

— Вы, мистер Джонс, должно быть, догадываетесь, что статуя называется «Жертвоприношение Ран-Теготу».

Джонс вздрогнул, но Орабона, казалось, не заметил этого.

— Это огромное уродливое божество упоминается в некоторых малоизвестных легендах, которые изучал мистер Роджерс. Все это, конечно, чушь, как вы сами много раз уверяли мистера Роджерса. Существо это якобы прибыло на Землю из космоса и жило в Арктике три миллиона лет назад. Оно обходилось со своими жертвами довольно жестоко и своеобразно, как вы сейчас можете убедиться. Мистер Роджерс сделал все чрезвычайно правдоподобно, вплоть до лица жертвы.

Дрожа всем телом, Джонс схватился за латунное ограждение перед занавешенной нишей. Он протянул было руку, чтобы остановить Орабону, когда тот начал открывать занавеску, но что-то удержало его. Иностранец расплылся в торжествующей улыбке.

— Смотрите!

Джонс пошатнулся и едва удержался на ногах, судорожно вцепившись в ограждение.

— Боже всемогущий! — чуть слышно выдохнул он.

На гигантском троне из слоновой кости, покрытом нелепыми резными украшениями, восседало чудовище неописуемо жуткого вида. Оно присело на задних лапах, слегка склонившись вперед, словно готовое к прыжку, и, тем не менее, имело высоту около десяти футов. Во всей фигуре чудовища таилась какая-то дьявольская угроза. Шестиногая тварь двумя средними лапами держала нечто раздавленное, искореженное и обескровленное, испещренное тысячами отверстий и местами будто бы обожженное кислотой. Лишь изувеченная голова жертвы, висящая где-то сбоку с высунутым языком, позволяла догадаться, что эти останки принадлежат человеку.