Неамериканский миссионер - Андрей Кураев

И вообще, ни к чему говорить о конкуренции между детскими книгами. Речь идет о войне между клиповой культурой и книжной традицией.

– Да, но речь идет в особенности о дискриминации отечественных сказок.

– А дети могут читать отечественные сказки? Ведь именно народная сказка, в том числе и русская, обращена отнюдь не к детям. Эти сказки слушала вся семья, а перед определенными эпизодами тех же самых сказок детей просили удалиться и иконы к стенкам отворачивали. Так что для того, чтобы русские народные сказки, как и сказки любого народа, сделать специальным детским чтением, их нужно было подвергнуть очень серьезной литературно-авторской обработке, что и было сделано в XIX веке. Кроме того, сказки Ролинг обращены к тем детям, которые сказок давно уже не читают. Неужели четырнадцатилетний парень будет про Бабу Ягу читать? Так что аргумент насчет вытеснения отечественных сказок пришлым очкариком несерьезен.

– Существуют характерные примеры новой авторской сказки, которую можно назвать христианской. Прежде всего Клайв Льюис, да и Толкиен тоже. На Западе это уже определенная традиция, представленная несколькими значимыми именами. В России, по-моему, ничего подобного нет. Что Вы можете сказать о такой ситуации?

– Да, к сожалению, есть такая серьезнейшая лакуна в традиции русской православной литературы. У нас нет литературы неназидательной. Литературы, которая не давила бы на читателя, позволяла бы улыбаться. Здесь, я думаю, следует в очередной раз проявить всечеловеческую открытость русской души и принять тот вклад в развитие христианской культуры, который появился на Западе,- сказки Льюиса, эпос Толкиена, детективы Честертона. К этому же разряду, точнее, к разряду христианского фэнтези, относятся даже некоторые повести Клиффорда Саймака.

– Представляете ли Вы себе современную православную сказку, которая не была бы назидательной и была бы адекватна времени?

– А почему нет? Между прочим, развитие в этом направлении идет. Уже появилась русская писательница,- правда, живущая в США,- которая пишет в жанре православного фэнтези. Это Юлия Вознесенская. Я не читал этих книг и не могу оценить их литературного уровня, но сам факт меня радует. Меня радует, во-первых, то, что в православной культуре появляется все больше женских имен, а во-вторых, то, что осваиваются новые жанры.

– По некоторым сайтам Интернета создается впечатление, что поттеромания постепенно приобретает черты какой-то псевдорелигии. Там, например, написано: in Harry Potter we trust – «веруем в Гарри Поттера».

– Да, и это одна из причин, по которым я вмешался в эту тему: важно, чтобы простая поттеромания не переросла в религиозную.

Чтобы помешать этому – я и написал свою книгу, в которой прошу сказку читать именно и только как сказку, не превращая ее ни в религию, ни в магическую инструкцию.

– Ну, а как Вы относитесь к увлечению подростков сказками Толкиена и их киноверсиями? Нужно ли это нашей молодежи?

– В России движение толкиенистов стало языческим, и в этой мутации российского толкиенизма есть доля и моей вины: я десять лет держал «Властелина колец» на полке не раскрывая. Знал, что книга прекрасная, христианская, но всё руки не доходили. Все надеялся, что кто-то из церковных публицистов обнажит ее христианские смыслы… И в итоге – нас опередили всякие «ники перумовы». Что ж, как сказал блаженный Иероним, «нашими грехами сильны варвары» [260].

Дело в том, что Толкиен – христианин, католик кстати. В Англии это мужественный поступок: в протестантском окружении хранить более древнюю традицию своей матери, как это случилось с Толкиеном. «Властелин колец» ориентирован на читателей, которые хорошо помнили основные сюжеты Библии. Но затем эта книга попала в руки к советским варварам, которые не могли понять ее библейские намеки.И язычники начали спекулировать на христианской книге. Некто «Ник Перумов» даже переписал книгу Толкиена с откровенно сатанинскими акцентами. Я не хочу, чтобы с «Гарри Поттером» получилось то же самое. Поэтому считаю, что церковному человеку неплохо бы вместе с детьми читать эту книгу, придавая ей ту религиозную перспективу, которая бывает незаметна для самого подростка. И вот моя задача заключается в том, чтобы сделать толкиенистов бОльшими толкиенистами, рокеров бОльшими рокерами, то есть попробовать показать религиозный фон, который есть за этими произведениями. Подростков я призываю не просто «тащиться» под музыку, а думать – о чем поет Шевчук, почему Кинчев использует такой образ, а также почему Дамблдор сказал Волан-де-Морту (в пятом томе), что худшее из всех заблуждений – это мнение, будто нет ничего хуже смерти. И именно это неверие Дамблдор считает самым слабым местом своего врага.

Да, а «Властелин колец» все же вышел с нормальными богословскими комментариями (в том числе и самого Толкиена). Ищите в магазинах издание «Властелина», выпущенное питерским издательством «Амфора»!

– Есть ли в миссионерском служении грань, которую человек не должен переступать, некая граница, отделяющая Церковь от мира?

– Я считаю, что мы должны использовать тактику агрессивного миссионерства. Это означает, что даже в тех слоях и произведениях культуры, которые сами не осознают себя как христианские, мы должны уметь видеть их христианские смыслы. Есть двухтысячелетняя инерция христианского воспитания, и она сказывается даже в тех современных людях, которые сами себя не считают связанными с религией. Но незаметно для себя самих они множеством нитей все же соединены с миром Евангелия. Однако то, что незаметно для них, может быть замечено взглядом со стороны. Именно так работает психотерапевт: он пробует заметить то, что в человеке есть, что влияет на его мышление и поведение, но что сам человек не замечает. Так работает культуролог: он показывает такие логические цепочки и такие ассоциативные связи, которые в культуре есть, но которые сама данная культура и ее носители могут не осознавать. Так может работать и богослов: узнавая незакавыченные цитаты из древних книг в современных литературных исповедях. Христианские подтексты и смыслы были даже в советской высокой культуре – в лучших книгах и фильмах той поры (например, в фильмах Эльдара Рязанова). Даже если в них не упоминалось имя Бога, но в них было столь доброе и глубокое вИдение человека, которое могло появиться только в пространстве евангельского восприятия человеческой трагедии.

Принцип «агрессивного миссионерства» – это не цепляние к людям на улице. Это право христианского проповедника неполемически цитировать такие произведения, которые не помечены знаком «сделано в Церкви».

И еще это значит, что если есть какие-то пространства, не до конца сожженные, не откровенно антихристианские, то эти пространства надо захватывать и брать под свой контроль. Существует известный принцип земледелия: поле, за которым никто не ухаживает, зарастает сорняками. Возьмем, например, «Гарри Поттера». Ведь легче всего испугаться этой книжки и убежать. Но в этом случае мы это поле оставляем нашим врагам, которые засеют на нем свои сорняки, и эти сорняки дадут очень хороший урожай. Так произойдет в том случае, если Церковь скажет: «Да, Гарри Поттер – сатанист». Сатанисты данное утверждение, конечно, с удовольствием поддержат, и тогда с каждым экземпляром этого издания их число будет увеличиваться, а сама книга станет их рекламой.

Вспомните: в своих Посланиях апостол трижды цитирует языческих поэтов и философов. При этом всякий раз он заставляет этих философов поддерживать те идеи, которые были им чужды. И апологеты II века столь же «неполиткорректно» обращались с первоисточниками, когда брали языческие тексты и нагружали их столь высокими евангельскими смыслами, о которых авторы не подозревали. Но тем не менее в результате получалось эффективное миссионерское оружие (очень важное прежде всего для самих церковных людей: память о созвучии их веры идеям мирских философов мешала им заболеть сектантскими комплексами).

Нечто подобное, я считаю, можно сделать с Гарри Поттером. Госпожа Ролинг, наверно, не подозревала, что из ее книг можно сделать предмет для христианских проповедей.

– Но ведь есть же такая грязь, где просто ничего не вырастет?

– Даже если не вырастет, это еще не страшно. Главное в таком случае – не дать чему-то другому вырасти там. Например, в полемике по штрих-кодам старец Паисий сказал однажды, что есть люди, которые не боятся штрих-кода на продукте и думают: «Я возьму, перекрещу и тем самым освящу его». Но он возражает и говорит, что не все может принять освящение, вода, например, может принять святыню, а мочу освятить нельзя.

Это очень красивое размышление, но оно логически не корректно, потому что мы крестим какие-то предметы не только для того, чтобы освятить, но и для того, чтобы изгнать. Есть крестная сила как нечто ограждающее, как экзорцизм. Мы что-то можем освятить в смысле «исполнить благодати», а что-то (скажем, туалет) мы кропим крещенской святой водой [XLVII], чтобы там никакое зло не пряталось, а не для потребления там святыни. Точно так же и здесь. Может быть, христианский плод на этой делянке не вырастет, но зато своей работой мы помешаем кому-то растить на ней сорняки. По принципу: «Что смогу, то съем, а что не смогу – понадкусываю». В этом смысле наше присутствие будет «собакой на сене», которая, как гласит редко кем памятуемое продолжение этой поговорки, «сама не ест, но и другим не дает».