Неамериканский миссионер - Андрей Кураев

Диакон Андрей Кураев

Неамериканский миссионер

Материалы к реферату на тему «Религия и наука»

Вопросы, уводящие от стереотипов.- Чего нет в Библии? – Аскетизм и наука.- Доброе слово об инквизиции.- Вера научных революционеров .

Уже века этак полтора светские школы выращивают тараканов для подселения их в головы учеников. Один из самых откормленных тараканищ – это тот, который окапывается где-то в районе левого уха и своими усами раздражает ту нейронную цепочку, с помощью которой вышколенный человек твердит: «Наука и христианская догматика несовместимы!!! Наука рождалась, преодолевая яростное сопротивление церковных мракобесов! И только по мере высвобождения людей от оков средневековой схоластики родилась научная мысль!».

Этот словесный поток настолько привычен (ибо начал он свое журчание еще в дореволюционных школах, тем самым и готовя «великий переворот»), что желания поверить его кажущуюся «гармонию» с помощью «алгебры» (то есть логики и истории) не возникает.

А ведь даже в этих привычных штампах есть доля истины, которая – при серьезном отношении к ней – способна освободить сознание от чар атеистической пропаганды. Эта доля истины в том, что наука и в самом деле рождается по мере выхода человечества из Средневековья.

Ну а теперь – вопросы.

Первый – если наука рождается в некую эпоху, значит, она не всегда сопутствовала человечеству? Человек же ведь вcегда интересовался окружающим его миром. Всегда старался познать его. Но научный способ познания мира появился не с рождением человека, а с рождением науки. Значит, наука есть не просто стремление что-то узнать о мире, а познание с помощью определенных методов. Значит, есть несколько методов познания мира человеком, и наука – лишь один из них. Этот метод замечательно эффективен. Но – универсален ли? Подходит ли он для разрешения всех проблем, возникающих при познании человеком своего места в мире?

Второй вопрос – если наука родилась на некотором этапе исторического развития человечества, может ли она находиться лишь в отношении конфликта с тем миром, который ее и породил? Конечно, в определенную минуту ребенок прилагает усилия, чтобы выбраться из лона матери, а мать прилагает усилия к тому, чтобы вытолкнуть ребенка из себя. Но значит ли это, что отношения ребенка и его матери должны быть описываемы только в терминах конфликтологии? Если наука родилась на выходе из мира Средневековья, значит, именно в этом мире она как минимум была зачата и выношена…

Третий вопрос – наука рождается в минуту выхода из Средневековья всего человечества или только некоторой части его? Если только части – то, может, средневековая история именно этой части была в чем-то специфична? Если наука рождается на исходе именно западного мира из своего Средневековья, не значит ли это, что в западном Средневековье (в отличие от индийского или арабского) было что-то, что способствовало рождению науки?

Четвертый вопрос – если наука противоречит именно христианству, то отчего же другие культуры не привели к рождению науки? Отчего только христианство с его якобы глубочайшей антинаучностью создало культуру, в которой и произошла научная революция XVI-XVII веков?

Пятый вопрос – если научная революция происходит на исходе европейской культуры из Средневековья, то на выходе к чему же она именно произошла? Ведь мало сказать, что нечто произошло при выходе из молельной комнаты. Интересно узнать, что за комната начиналась за порогом молельной. Был ли там танцевальный салон или библиотека, ванная или лаборатория? Куда шел выходящий?

Все эти вопросы сводятся к одному: почему Коперник, Галилей, Ньютон и Декарт были христианами? Почему не буддистами? Не мусульманами? Не конфуцианцами?

Наука – не там, где человек просто интересуется природой. Наука – не там, где человек даже верно фиксирует те или иные природные феномены или высказывает гипотезы, которые потом оправдываются. Оленевод едет по тундре и поет песнь, слагая ее по принципу «что вижу – о том пою». Все в этой песне может быть верно: снег и в самом деле белый, а олешки и в самом деле быстрые… Но, несмотря на всю правдивость этого текста, назвать его научным нельзя. В науке принято демонстрировать не только пойманную щуку, но и удочку и наживку, на которую рыба была поймана.

Наука есть там, где предлагаются четко осознанные, отрефлексированные методы сбора и проверки информации и суждений. В исследовании природы первыми такими методами стали метод экспериментирования и метод математического моделирования физических процессов. И оба эти метода появляются как раз на стыке XVI-XVII веков.

Так почему – не раньше? Почему – не в другом месте, а именно в Европе? И – в какой Европе? В Европе еще христианской или же в Европе уже светской, «расхристанной»?

Чтобы понять то, что происходило в Европе XVI-XVII веков, надо обратиться ко временам гораздо более древним.

Мы знаем, что культура Средневековья была христианской. Что значит – в ее основе лежала Библия. А вот в основе Библии лежит весть о том, что единственно значимой связью (религией) является связь души и Бога. Бог Библии надмирен, то есть надкосмичен. Он не часть космоса и не олицетворение его стихий. Он – не Солнце, а Создатель Солнца. Он – не Луна, а Творец Луны.

Библейские пророки предостерегают от идолопоклонства, то есть от поклонения тому, что тварно, тому, что не-Бог. Язычник же в каждом природном процессе предполагает душу и действие некоего божка. Чтобы отучить людей от анимизма («все полно богов»), Библия решает в жертву религии принести эстетику. Не любуйся миром, не увлекайся им. Сначала пойми, что мир и Бог – не одно и то же и что твоя первая любовь должна быть ко Творцу. Ни одной пейзажной зарисовки, ни одного портрета нет на страницах Библии. Ее мир создан скорее инженерами, чем художниками: есть инструкция, как построить Ноев ковчег – но нет его описания; есть инструкция, как построить храм Соломона – но нет импрессионистских заметок о том, как он «смотрелся»; есть описание того, как в шесть дней был построен мир – но нет описания прелестей этого мира.

Нет в Библии астральных мифов, которые столь органичны в мире языческих религий. Нет рассказов о том, куда уходит Солнце на ночь, чья рожица на Луне, о том, кто пролил молоко на Млечный путь, и о том, от кого же у Большой Медведицы появился медвежонок. Так что, «когда христианство приравнивают к самым диким мифам, я не смеюсь, и не ругаюсь, и не выхожу из себя, я вежливо замечаю, что тождество нельзя считать полным» [1].

Вот текст с первой страницы Библии: И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной [для освещения земли и] для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый (Быт. 1, 14-19).

О чем этот текст? – Ну что за вопрос: конечно, это библейский миф о творении Солнца, Луны и звезд. А вот и не «конечно». Это не миф, а полемика с мифом. В Египте и Вавилоне, Финикии и Ханаане Солнце и Луна – это величайшие боги. А с точки зрения библейского автора, их религиозный статус столь малозначителен, что даже по именам их можно не называть. Так, «два светила». Две шпаргалки для людей, чтобы те знали, когда на какую работу надо выходить и когда праздновать Единому Богу, создавшему эти лампочки. То, что в этом тексте не употребляются слова «Солнце» и «Луна», означает, что это профанирующий текст. То, о чем миф говорил поэтическим языком, о том Библия говорить отказывается вообще, демонстративно переходя на инженерную терминологию: «А еще встроил архитектор две системы освещения – одну основную (“в начале дня”), а другую аварийную (“в начале ночи”)». Все! После этого ни малейшего желания поклоняться лампочкам уже не возникает. Светила – для людей, а не человек – для светил.

И более ничего о звездах из Библии узнать нельзя. Что и позволит Галилею напомнить инквизиторам, что в Библии даже не перечислены по именам «семь светил», а посему «Библия учит нас тому, как взойти на небо, а не тому, как устроено небо» [2].

Итак, именно потому, что Бог Библии надкосмичен, Библия не содержит в себе догматов о природе и ее законах. Что и делает библейскую традицию чрезвычайно пластичной в решении вопросов науки. Ибо ничто так легко не согласуется с чужими и новыми взглядами, как молчание. Библия же о природе именно молчит.