Убийство души. Инцест и терапия - Урсула Виртц

Здесь нуминозность трансперсональных энергий используются лично аналитиком в собственных интересах и потребностях.

Причины, по которым терапия может вернуть жертв инцеста к тем же отношениям, разнообразны. Я уже описывала, что им трудно различать интимность и сексуальность. Если уже в детстве близость могла быть пережита только в сексуализированной форме, то желание быть ближе к аналитику также принимает сексуальную форму.

Аналитическая работа будет состоять в том, чтобы прояснить, о чем же действительно идет речь, если клиентка ищет сексуальности у аналитика. За стремлением к сексуальности скрывается потребность быть принятой как женщина в ее человечности. Она ищет способ быть принятой и признанной, которая должна исходить от внутренней женственности аналитика. Сексуальная реакция является неверным ответом, который не может исцелить ни ее раненую женственность, ни ее человечность.

По данным американских исследований можно увидеть, что одиссея сексуально использованных женщин не заканчивается в терапии, в которой также происходит сексуальная эксплуатация. Большинство женщин ищут другого аналитика, так что возникает вопрос, на что обращать внимание, когда мы работаем с женщинами, которые ранее пережили насилие в терапии.

Как и с жертвами инцеста, часто только в ходе анализа, когда уже установились надежные, доверительные отношения с аналитиком и уже стало можно говорить о травме инцеста, может пройти довольно много времени, пока в этом анализе будет отдано должное использованию женщины аналитиком в предыдущей терапии. Я считаю, что это очень важный и деликатный момент в аналитическом процессе, потому что теперь клиентка становится особенно уязвимой, так как раскрылись все старые раны. Женщины описывают, что ощущают себя голыми, когда нарушили молчание, и часто они затоплены страхом, что сейчас произойдет что-то ужасное и непредвиденное. Заботливое сопровождение в этот момент более важно, чем когда-либо. Опять самым главным становится доверие. Может ли клиентка быть уверена, что ей верят и терпеливо слушают, не осуждая сразу и не диагностируя? Действительно ли терапевт открыт происходящему и свободен от предрассудков? Может ли терапевт выдержать то чудовищное, что пережито, без того, чтобы прикрываться терминологией, чтобы эксплуатация казалась менее опасной? Уважается ли потребность клиентки поделиться лишь настолько, насколько она готова, или терапевт попытается вытянуть из клиентки ту информацию, которая кажется важной ему?

Позволит ли терапевт клиентке определять, когда и как она будет работать над этой темой или установит собственный темп и навяжет ей свои убеждения? Любой вид настойчивого поведения означает еще одно нарушение границ. Терапевт должен быть очень осторожен, чтобы не выйти из своей роли и не стать судьей. Это всегда трудно, когда роли смешаны и терапевт становится юрисконсультом. Для женщины полезнее обсуждать правовые аспекты с другими специалистами, чтобы избежать путаницы ролей.

Сложно переоценить, насколько фатальными являются последствия сексуальной близости между психотерапевтом и клиенткой. Часто поиск женщины-терапевта кажется единственным способом выжить, последним шансом исцелить утрату души.

«Я ушла от него, потому что не могла больше выносить те страдания. Я выбирала между самоубийством и новой попыткой найти жизнь. Я решилась на скитания в сопровождении женщины-аналитика».

В то же время подозрение, что еще раз произойдет разочарование, не искоренить. Терапевты должны донести до клиентки, что сексуальная близость исключается, что границы в отношении физических касаний в терапии являются ясными и обязательными для обоих.

Особенно важным мне кажется то, чтобы терапевт, мужчина или женщина, осознавал собственные чувства по отношению к сексуальному насилию в терапии. Если они не могут представить себе теневую сторону своей профессии, если оглядка на отношения с коллегами предотвращает конфронтацию с этой темой, то и некоторым женщинам предлагалось забыть прошлые обиды и сосредоточиться на «здесь-и-сейчас». Это очень напоминает проблематику инцеста, когда отношение терапевта к собственным детским травмам является решающим, возникнет ли вообще эта тема и будет ли она прорабатываться в терапии. В терапии может быть допущено лишь столько травмирующего материала, сколько способен выдержать терапевт.

Конечно, возможны очень разные реакции контрпереноса. Во время моих супервизий коллег-женщин я заметила, что образ сексуально эксплуатирующего терапевта вызывает волну возмущения и гнева в сочетании с мощным процессом идентификации женщины-аналитика с травмированной клиенткой. В ходе этого тяжелого процесса женщины-терапевты часто впадают в мощное отыгрывание, пытаясь убедить свою клиентку дать показания против того терапевта, недостаточно уважая амбивалентные чувства клиента. Велика опасность того, что под влиянием гнева, шока и морального негодования женщина-терапевт станет давить на клиентку, чтобы та приняла меры против эксплуатирующего терапевта. Нередки случаи, когда апеллируют также к чувству ответственности перед другими женщинами, к возможности защитить их от сексуального насилия, что реально, только если терапевт будет привлечен к ответственности.

Эти реакции женщин-терапевтов вызывают понимание и сочувствие, однако лишь интересы и желания клиентки должны быть на переднем плане. Ее решения нужно уважать, она одна определяет, как ей обращаться с амбивалентными чувствами к своему бывшему терапевту. Все остальное равносильно ретравматизации, потому что снова терапевт нарушает границы и пренебрегает автономией клиентки.

Принятие решения, будет ли клиентка после тщательного исследования своей мотивации заявлять в полицию, всегда является очень личным делом. Для некоторых женщин этот путь необходим для того, чтобы больше не чувствовать себя беспомощной жертвой. Многие только с помощью этих официальных действий могут ощутить, что они действительно имеют дело с нападением. Им нужна такая проверка действительности. У других есть ощущение, что иначе они не смогут выйти из «зацикленности» на том терапевте. Мотивации столь же разнообразны, как и люди, которые пострадали. Это может быть местью или обдуманным шагом, чтобы больше не позволять себя использовать, актом самоутверждения, борьбой с чувством беспомощности и беззащитности или потребностью уберечь других женщин, сестер по несчастьям, от таких страданий, которые пережиты ею. Я также встречала женщин, которые боялись, что психологические стрессы в ходе судебных процедур могут помешать им внутренне расти, им было важнее защитить себя от реакций общества и повторного травмирования.

Многие женщины считают, что для них важнее суметь говорить о своем опыте в последующей терапии и быть понятой. Они не верят, что судебные меры будут им полезны для проработки внутренних проблем. Им видится более полезным суметь проработать то, что на самом деле происходило с ними в предыдущей терапии и значение этого опыта в своей жизни. Таким образом, в последующей терапии неизбежно возвращение к тому месту, где была утрачена терапевтическая основа и началось нечто иное.

В Америке вызывает жаркую дискуссию вопрос, обязан ли терапевт, который информирован о сексуальных злоупотреблениях со стороны коллеги, довести это до сведения профессиональной ассоциации. Опрос 1423 психиатров показал, что 65 % их пациентов ранее столкнулись с насилием в терапии. И хотя эти психиатры описали последствия таких фактов в сфере сексуальности в 87 % случаев как разрушительные, только 8 % заявили об этом нарушении своих коллег. А между тем этические принципы Американской психиатрической ассоциации включают параграф, требующий от терапевта принять меры против коллег, которые ведут себя мошеннически, некомпетентно или неэтично[174]. Причины этой примечательной сдержанности различны: информация, которая была получена в терапии, должна быть конфиденциальной, то есть бездействие коллег объясняется необходимостью исполнять обязательство по ее неразглашению; потребность не ставить под угрозу репутацию коллег или профессии; страх возмездия и т. п.

Исследование, проведенное Гартреллом и Герман[175], обращает наше внимание на некоторое очень тревожащее обстоятельство. Из опрошенных психиатров — мужчин и женщин — гораздо чаще у психиатров мужского пола встречались пациентки, которые ранее подверглись сексуальной эксплуатации в терапии с мужчиной-терапевтом. И что еще более странно: терапевты, которые указывали себя как нарушителей, чаще, чем другие, работали с женщинами, которые ранее подверглись эксплуатации в терапии. Интерпретация того факта, что женщины, движимые навязчивым стремлением к повторению, бессознательно снова нашли терапевтов, с которыми смогут взять на себя привычную роль жертвы, я думаю, поспешна и сомнительна. Я вижу в этом скорее попытку найти исцеление там же, где была пережита первая травма — это поиск подлинного отца, который не злоупотребляет своей властью, обещает защиту и защищает. Также некоторые женщины вообще не могут себе представить, что вообще могут быть значимыми в жизни какой-либо другой женщины, потому что в детстве они могли получить внимание только от отца. Возможно также, мне кажется, что эксплуатирующие терапевты, чтобы разгрузить себя и не оставаться один на один с темой нарушения границ, чаще спрашивают клиенток о сексуальных нападениях в терапии, в то время как терапевт, для которого злоупотребления в терапии не являются проблемой, не задает таких вопросов. Возможно также, что коллеги знают друг о друге, кто как относится к сексуальной близости в терапии, и направляют пациенток, с которыми они были вовлечены в такие отношения, к тем коллегам, у кого они смогут найти понимание.