Убийство души. Инцест и терапия - Урсула Виртц

На этом этапе процесса терапевт еще может сослаться на то, что он ведет себя так открыто и искренне в рамках традиций гуманистической психологии. Возможно, его также успокоит, если он прочитает, что все, что происходит в терапии, выражает отношения и не является переносом. Самораскрытие служит, в его понимании, большей целостности отношений. Клиентка заметно изменилась в положительную сторону, что убеждает терапевта в правильности своих действий. В своем новом статусе понимающей слушательницы она чувствует себя более ценной и сильной; ее собственные проблемы отошли на второй план. Почти незаметно оба скользят ко все большей интимности. Близость между ними настолько ощутима, что граница между душевным родством и физическим выражением их взаимного доверия кажутся такими искусственными!

Я надеюсь, что из этой зарисовки стало ясно, как сильно терапевты рискуют накопить большой нарциссический дефицит. При сексуальных эксцессах в терапии речь часто идет не столько о сексуальности и еще меньше о любви и терапии, сколько о непреодолимой тоске и поиске самоутверждения, о нехватке интернализованного опыта принятия или о смаковании власти в зависимых отношениях. Эти терапевты потеряли подлинный контакт со своими клиентками; они вышли за рамки терапевтического контракта и нарушили все те обязательства, которые первоначально взяли на себя.

Меня всегда ужасали коллеги, которые сообщали, что работают больше десяти часов в день. Как они могут быть при этом живыми в анализе? Социальная некомпетентность и нарушенность контактов в сочетании с фрустрированными потребностями в зависимости часто встречаются среди терапевтов и инцестуозных отцов. Если терапия становится заменой всей остальной жизни, если клиентки являются единственными людьми, с которыми есть отношения, то риск злоупотреблений возрастает. Если больше нет частной жизни, которая дает достаточно удовлетворения и равновесия, то человек использует своих анализандов, чтобы позаимствовать ощущение жизни у них. Мне также кажется сомнительным, когда в своем рабочем безумии человек впадает в грандиозную фантазию, что он — великий целитель.

Насколько трудно в ходе исследований сделать типологию инцестуозных отцов, настолько же трудно описать типичного эксплуатирующего терапевта. Здесь я кратко напомню различные попытки охарактеризовать отцов, склонных к инцесту, и перечислю некоторые ключевые слова: нарциссический дефицит, опыт покинутости в их собственном детстве, фрустрированная потребность в зависимости, нехватка мужской идентичности, слабое Эго, дефекты эмпатии, слабый контроль импульсов, низкая толерантность к фрустрации, социальная некомпетентность, паранойяльная установка на ревность, нехватка самокритичности, вины и раскаяния, мощные защиты, такие как отрицание, рационализация, обвинение.

Изучение личности терапевтов, которых обвиняют в сексуальном насилии, все еще находится в зачаточном состоянии. Тем не менее, исходя из известных случаев, можно обнаружить большое сходство между двумя типами преступников. Не говоря уже о более тяжелых личностных расстройствах терапевтов (которые, на мой взгляд, явно проявляются в тех случаях, когда ситуации сексуального насилия произошли с несколькими пациентками и снова повторяются в ходе профессиональной карьеры и/или принимают крайне садистские формы), многое указывает на расстройства нарциссической сферы у терапевтов. Для обеих групп преступников важную роль играет аспект повторения. Судя по всему, терапевты проделывают с пациентками то, что было сделано с ними самими в детстве. Будучи однажды изнасилованными, они становятся насильниками. Из предыдущих глав этой книги мы уже знаем такую особенность детской травмы, как ее повторение в жизни вновь и вновь. А. Миллер пишет: «То, что человек пережил как несправедливость, унижение, надругательство и насилие, не исчезает без последствий вопреки распространенному мнению»[168].

При психоаналитических интерпретациях обнаруживается сильная ненависть преступника к матери, которая бессознательно проживается при сексуальном контакте с пациенткой, это как бы запоздалый акт мести, в котором терапевт, наконец, побеждает мать.

Примечательно, что используются одни и те же защитные механизмы — характерные проекции и приписывание вины.

По многочисленным данным американских судебных процессов по компенсации ущерба от ненадлежащего исполнения психотерапевтами профессиональных обязанностей, совершенно ясно, что миф о женщине-соблазнительнице ни в коем случае не забыт и используется преступниками как отличный и приветствуемый способ защиты своей невиновности. Так же и в немногих процессах против инцестуозных преступников девочки описаны как возбуждающие лолиты, рано созревшему искусству обольщения которых не смогли бы противостоять даже самые порядочные отцы. И сегодня в судебных документах снова и снова возникают показания психиатров и психотерапевтов, что речь идет лишь об одной-единственной ошибке, хотя клиентка эротизировала всю терапию и провоцировала, соблазняя.

К рационализациям, служащим для оправдания насильственных действий сексуального характера, относится, в первую очередь, утверждение, что мы имеем дело с «любовью». В исследовании, проведенном Гартреллом и Герман, сообщается, что 65 % терапевтов считают любовь главным мотивом. 92 % из этих терапевтов полагают, что пациентка любила его[169]. В самоотчетах женщин, переставших молчать, сообщается, что отец нашептывал им, что все это делается из любви, и поэтому это нечто совершенно особенное, что он делит только с ней, потому что он любит только ее. Так же терапевты рационализируют то, что они перешли всякие границы, когда их привлекают за это к ответственности — охотно взывают к истинной любви, к глубинному родству душ, которые возникли в терапии. Любовь сама по себе должна служить объяснением сексуальной эксплуатации. Влияние Афродиты в терапевтическом сеттинге должно мистифицировать и делать простительным то, что произошло. Однако именно отсутствие любви приводит к такому ранящему и разрушительному способу обращения с собственной властью.

Я хотела бы процитировать пример из практики, который приводит Хирш[170]:

«…терапевт утверждал, что пациентка является первой и единственной, от кого он полностью зависел, и речь идет о глубокой любви. Он часто просил о свиданиях в кафе или ресторанах, где говорил о своих душевных заботах. Частые сексуальные контакты происходили в его кабинете, и за эти встречи он не прекращал брать с нее согласованный гонорар, ведь секс был для нее так же хорош. Терапевт был женат и имел детей; о более далеко идущих отношениях с пациенткой он не задумывался. В этом случае все же не стоит недооценивать участие пациентки, хотя ей не столько был приятен коитальный контакт, сколько нравилось видеть его слабым в ходе их длительных бесед. Его депрессивная зависимость, из-за которой он так часто просил дать ему возможность увидеться с ней, давала ей ощущение власти над ним».

Каким бы ни выглядело участие пациентки, это не снимает с терапевта полной ответственности, которую он несет за нарушение границ. Перераспределение вины мне кажется совершенно неуместным и не освобождает, на мой взгляд, терапевта от его вины. Хирш приводит еще один пример из собственной практики, который может привести к опасному и ложному выводу:

«В одном из случаев психотерапевт, который не завершил никакого систематического образования, цинично оправдывает практику семяизвержения с пациенткой тем, что она получила „слишком мало молока“ и теперь у нее есть способ оральной компенсации».

Здесь я считаю проблематичным указание, что этот психотерапевт не получил тщательной подготовки. Дело в том, что уровень образования вообще-то не гарантирует воздержания. Одно французское исследование прямо указывает на то, что сексуальные преступления в анализе совершают главным образом известные и опытные аналитики.

В учебных планах наших учебных заведений тематика абстиненции и злоупотреблений представлена незначительно или вообще не изучается. В известных мне случаях речь шла без исключения о полностью подготовленных терапевтах. Американские исследования доказывают, что это скорее признанные аналитики, как правило, в возрасте около 40 лет, которые часто активны как тренинг-аналитики. Было бы заблуждением поддаться впечатлению, что только молодые, плохо обученные терапевты склонны к нарушениям границ.

Молчание имеет важнейшее значение как при инцесте, так и при сексуальном насилии в терапии и является, так сказать, гарантией продолжения сексуальных нападений, и по большей части дочь не знает, что отец так же «любит» других сестер. И клиентка остается за стеной молчания с ложным представлением, что она — единственная, с кем ее терапевт погружен в такие особые отношения. Любой, кто пережил то, что чувствуют разочарованные женщины, когда узнают, что другие таким же образом вовлечены в отношения с их аналитиком, получает подлинное представление об убедительности того аргумента, что это любовь, уникальное родство душ, для которого не может быть применен формальный профессиональный закон.