Соперник Византии - Виктор Алексеев

Эти мысли занимали Святослава всю дорогу, и еще - как поступить нынче? Сейчас он стал понимать, что страх - это единственное средство от измены и теперь без жестокости не обойтись. Надо наказывать тех, кто ему мешает, мутит сознание простых людей, кому любо служить интересам империи. После битвы с печенегами князь убедился, что прав был Калокир, что нашествие на Киев было организовано Никифором Фокой, он купил согласие Кучума напасть на город, а послы даже передали убрус с изображением города. Что дальновидный Никифор не только хотел, но и готовил войну с ним. Так вот он ее и получит!

Задумчивость князя не тревожил никто. Манфред на белом коне с черными чулками, подаренном ей Тиу-Тау то приближалась к нему, то отставала, видя его глубокую задумчивость. Она появилась в Киеве в день похорон княгини Ольги в черном платке, как и все женщины, но в лице что-то изменилось, оно похудело и будто вытянулось. Он не подал вида, что узнал ее, но спустя день приказал найти и привезти в терем. Она была коротко пострижена, и это так не шло ей. Они долго сидели, молча глядя друг на друга, будто с трудом узнавая. В конце продолжительного молчания Манфред сдернула косынку и расплакалась:

- Я знаю, что выгляжу очень плохо, но почему ты не спрашиваешь о дочери?

- Еще полгода назад в Болгарии мне сообщили, что в Ладоге был мор, и дед, ты и дочка умерли.

- Меня спас Тиу. Он появился, когда дедушка и дочь уже были мертвыми, а я на грани смерти, в забытьи. Он унес меня в какие-то земли, купал в источнике, поил травами. Когда я чуть-чуть пришла в себя, то узнала, что дочки и дедушки нет. Мне уже самой захотелось умереть, но опять Тиу окружил меня людьми, брахманами именуемыми, они пели песни, рассказывали и даже танцевали так забавно, на одном месте, а женщины там самые красивые в мире. Там такие животные, прыгающие по деревьям, горбатые и огромные, как дома. И мне вдруг захотелось жить, и это желание появилось в тоске по родной земле и по тебе. И я упросила Тиу вернуть меня и вот оказалась в Киеве в печальный для тебя день.

- И все-таки я жалею, - сказал Святослав, - что ты тогда не отдала мне дочь. Здесь мора не было, и она бы осталась жить. Мать бы согласилась воспитывать ее в княжеском доме.

- А обо мне ты не подумал? Как бы я жила без дочери и без тебя. Я бы потеряла ее еще раньше, как Малуша сына. Где она?

- Была в Ботутино, мать отписала ей деревню на кормление. Больше я не спрашивал. Владимир, как и другие мои сыновья, сейчас под присмотром дядек. У Владимира Доброта, брат Малуши.

Они помолчали, а потом Святослав вдруг улыбнулся:

- А ты напрасно сказала, что плохо выглядишь. По мне, ты стала еще краше. А что это у тебя за родинка на лбу, ее никогда не было?

Манфред смутилась, потрогала ее.

- Она появилась, когда я болела. Брахман, которому Тиу поручил смотреть за мной и лечить также, сказал мне, что это божественный знак, что я отмечена и под покровительством его Бога.

Они провели ночь в княжеском тереме, а утром, уходя, она сказала, что пойдет со Святославом в Болгарию. И он решил, что не будет брать с собой гречанку Афродиту, это еще один подарок старшему сыну.

Встреча Святослава с войском, ушедшим из Переяславца и Доростола, произошла у устья Днестра. Улеб шел навстречу с братом, понурив голову, а Волк бодрым шагом, готовый все объяснить Великому князю, но успел только поклониться и вымолвить: «Великий князь...» - как получил такую затрещину, что еле устоял на ногах.

- Почему ты оставил Доростол? Почему ты не защищал его до живота своего? Это кто? - Святослав указал на воинов, выходящих из лодий, - это вой Руси или поганые хазары и трусливые греки? Это стадо баранов, а где гепарды, львы и тигры, с которыми я брал Хазарию?

- Позволь молвить слово, князь, - молил Волк.

- Молвить будешь на кмете! - Святослав еле сдерживал гнев, он-то думал, что крепость Доростол осталась за ним. Откуда можно было бы начинать новую войну. Он оглянулся и громко крикнул:

- Кмет здесь, где я стою! Всех воевод и сотников сюда!

Забегали слуги, клали камни, а на них доски. Только Святославу принесли складной походный стульчик. Когда все собрались и уселись, не различая ни положения в войске, ни достоинства, князь приказал Волку:

- Говори!

Волк уже пришел в себя. Он понял, что от того, как он изложит событие, зависит его жизнь. Князь хмуро опустил голову на руку, так что клок волос его упал на глаз и серьгу с белыми жемчугами, закрыв их, и казалось, что Святослав приготовился слушать непомерную глупость, которую совершило его войско, спасая свою шкуру при обороне Доростола. Волк сразу начал с сути:

- Еще ты, князь, наставляя меня, говорил, чтобы не чинили мы препятствий люду духовному, монахам и монашенкам, убогим и нищим. Так вот, под видом монахов и убогих в город проникли банды, а когда подступило войско болгар и мы обороняли крепость, в спины нам посылали стрелы. Стреляли отовсюду: из окон, дверей, проулков. Вой гибли и на стенах, и в городе.

Тут поднялся великан Икмор, он со Сфенкелем сопровождал Святослава в Киев и бился с печенегами.

- Если вы знали, что банды в городе, так ты что, Волк? Только ушами хлопал? Почему ты их раньше не прихлопнул?

- Мы узнали об этом за день до прихода болгарских войск. В основном банда поселилась в монастыре, и князь Улеб вызвался уничтожить их, но когда появился там, они все исчезли. Видимо, их кто-то предупредил. До сих пор ломаю голову. А с утра начался штурм крепости. Вой стали гибнуть на стенах и в городе. На кмете мы решили уходить, иначе все погибли бы и город не удержали. Я спасал войско, князь, а не шкуру свою!

Наступило молчание. Потом поднялся Шивон. За все время войны в Болгарии он ничуть не изменился. Так же был пестро одет, в широченных шароварах малинового цвета, а на голове появилась круглая шапка, похожая на блин, с разноцветным пером.

- Позволь мне сказать, князь.

Святослав кивнул.

- Мыслю я вот таким порядком. Разумно ли поступил Волк али не разумно? У меня десять хлопцев подстрелили. Они ведь исподтишка стреляли, откуда не ждешь, и тут же исчезали. Это как червь в дереве, чем дольше живет, тем больше грызет, пока дерево само не рухнет. Потому мыслю -Волк поступил разумно.

Поднялся Кол, прозвищем или именем так названный, никто не знал, но длинный, сухой, с вытянутой головой, похожий на зажженную свечу, невероятно прыткий и ловкий. Показав на Шивона, сказал:

- Вот у пивеня десять погибло, а у меня на стене из сотни восемнадцать. И стреляли, гады, в спину. Уж если виноват Волк, то виноваты и мы все.

И вдруг Шивон вскочил, как ужаленный:

- Великий князь! Прикажи им заткнуться. Не называть меня пивенем. Разве я похож на петуха? Ведь сгоряча могу и рубануть обидчика!..

Кол всегда был ядовитым человеком, ехидным, вопросы задавал ехидные и шутки отпускал ехидные. Но сейчас он, видимо, превзошел самого себя.

- Да нет, Боже упаси, - он поднял к небу свои длинные, как грабли, руки, - ты вовсе не похож на пивеня. Это петух похож на тебя!

Наступила тишина, потом еле слышный хлип, потом хихиканье, а уж следом хохот, даже князь повернулся, пытаясь скрыть свою усмешку. Ответ Кола уже гулял по войску, и то там, то тут кто-то пересказывал, а вокруг хохотали. Ничего не скажешь, Шивона знали все, и прозвище прилипло к нему навсегда, до смерти, и никакой князь отменить его не смог бы.

После такой разрядки не только на кмете, но и во всем войске не было смысла продолжать разговор, потому что Святославу все стало понятно. Он поднялся и сказал:

- Идем на Переяславец и Доростол, будем брать одновременно. На том стою!

И пошел к костру, на котором уже готовилось мясо, стеля по земле аромат жареного, и стоял откупоренный бочонок с вином. Все участники кмета потянулись за князем.

Переяславец спал, как и Доростол. Только на стенах крепостей кое-где горели факелы. Умением незаметно подплыть или приблизиться к врагу или зверю отличались русы. В корне своем звероловы, охотники, скалолазы, неутомимые ходоки, они покоряли весь мир природы, вписываясь в нее, служа и поклоняясь ей. И духи природы помогали им. На стенах крепости стража ходила от факела к факелу, где встречалась и порой беззаботно болтала, чтобы скоротать ночь. А ночи в Болгарии черные, особо когда тучи закрывают небо. И вот когда в очередной раз стража встретилась у факела, две стрелы, очень метко выстреленные, поразили воинов, даже не вскрикнувших, и они одновременно рухнули на стены. Земля вокруг зашевелилась, и воины полезли на стены. Первыми, как и в прошлый раз, взобрались ладожане, за ними хлопцы Шивона. В бою они были ловки и юрки, как обезьяны, да и сам Шивон проявлял чудеса изворотливости.

Ворота отворились, и конница Святослава влетела в спящий город. То же самое произошло и в Переяславце, правда, с несколькими жертвами. Но отмщение было ужасным. Наступил черный день Переяславца. Триста человек, что давали клятву Святославу в верности и помощи, клялись на кресте, для них не было никакой пощады. Рубили головы и протыкали сулицами. Страх охватил Переяславец, он перекинулся на Доростол, и всю неделю продолжались казни. Но не только Доростол и Переяславец были освобождены от русов болгарами, но и все малые города по Дунаю, что считались опорой Святослава. Конечно, отряды русов, что находились там, были жестоко казнены или перебиты, но пришло возмездие - ужас охватил эти малые города, которые покрылись виселицами и трупами, на шеях которых висела бирка «Не предавай». В конце августа 969 года все Подунавье снова оказалось в руках Святослава. Теперь надо было прорваться во Фракию и Мисию, где уже шли бои отрядов венгров и половцев с греками... Центром обороны Фракии стала крепость Адрианополь, которой руководил один из замечательных полководцев Византии Варда Склир, в Мисии из крепости Фи-липполь. Свенельду угрожал стратиг Петр, тот самый, что в Азии покорил Антиохию, и единственный, который избежал яростного гнева Никифора Фоки и был назначен командующим армией в Болгарию. Он преследовал Свенельда, возвращавшегося из Македонии с дружиной в четыре тысячи воев, а у магистра-стратига Петра была десятитысячная армия с метательными машинами, которая грозила Свенельду полным разгромом. Получив от Свенельда сообщение о положении его дружины, Святослав решил спасти его, но для этого необходимо было найти краткий путь через Балканы. Князь собрал кмет и приказал найти краткий путь через Балканы, и на следующий день воевода Божан, из болгар, привел двух старцев, которые объяснили, что через Балканские горы есть два перевала: один у города Нов в устье реки Янтарь, называемый Троянской тропой [143] , другой у Шипки, что находится к западу на 50 верст. Но дело в том, что первым перевалом никто не ходил уже более ста лет, а через Шипкинский болгары ходили пять лет назад. Он легче, но длиннее в несколько раз. И выходит в часть Фракии. Ближе всего к дружине Свенельда выводит Тро-янова тропа, которая спускается прямо в Казанлыкскую долину.