Замок тайн - Симона Вилар

Стены и потолок в библиотеке были побелены ослепительной белизны известкой, что придавало помещению особую легкость и делало его еще светлее; от этого высокие книжные шкафы мореного дуба, выстроившиеся вдоль стен и простенков окон, казались особо темными. Все полки были уставлены книгами. Огромные фолианты и толстые рукописные книги, сохранившиеся со времен аббатства, занимали отдельный шкаф. Был там даже экземпляр Вульгаты[13], прикованный цепью из-за неимоверной его ценности. В отдельных шкафах стояли переводы античных авторов, особо любимые Рэйчел — переводы басен, творения Гомера, речи Цицерона, Овидия, Вергилия, Плавта и особо почитаемого ею Плутарха. Были и «Основы античной геометрии» Декарта, и приобретенный гораздо позднее экземпляр «Об обращении небесных сфер» Коперника. Одно из первых печатных изданий «Легенды о круглом столе короля Артура» соседствовало с целым рядом душещипательных рыцарских романов позднего времени, а далее стоял шкаф, в котором покоились тома по законодательству и еще множество книг с надписями на корешках «Дела графства». Они велись полтора столетия, с тех пор как Робсарты стали владельцами Сент-Прайори.

Рэйчел прошла мимо них. Подол ее платья шелестел по плитам пола, словно сухие листья. Она остановилась возле шкафа, где стояли тома Шекспира и Бена Джонсона, любовные сонеты Ронсара — с превосходной рифмой и хитроумными поворотами сюжета, которыми она так зачитывалась долгими зимними вечерами. Здесь же лежал томик с романом мадам Скюдери — Стивен Гаррисон подарил его своей невесте, но Ева так и не удосужилась прочитать книгу. Рэйчел зачитала ее до дыр и нашла восхитительной. Но сейчас девушка отодвинула стоявшие корешками в рад книги и достала из-за них небольшой томик, на темном переплете которого была вытеснена золотом коленопреклоненная фигура перед аналоем. Надпись гласила «Августейший лик». Это была запрещенная правительством книга, которую барон Робсарт приобрел из-под полы, и стоила она огромных денег. В книге заключались молитвы короля-мученика Карла I и его воспоминания о своей жизни, начиная с созыва Долгого парламента и до его бегства на остров Уайт. А заканчивалась книга рассказом другого автора, и там суд над королем сравнивался с судом над Христом.

Рэйчел прочла ее этой зимой, и книга потрясла ее до глубины души. Но сейчас она не знала, зачем достала ее. Рэйчел села за конторку со склоненной столешницей и заточенными перьями возле чернильницы. Книга лежала перед ней, но она ее не открывала. Даже «Августейший лик» не мог ее отвлечь от мысли, что Стивен Гаррисон здесь и ей безумно хочется пойти к нему, но рассудок приказывает оставаться на месте.

Стивен!.. Рэйчел казалось, что она любила его всегда. Она была еще ребенком, когда стала особо выделять его из многочисленных поклонников старшей сестры. Еве тогда было восемнадцать лет, она считалась первой невестой в округе, а Рэйчел еще была нескладной девочкой-подростком, сильно вытянувшейся в свои одиннадцать лет, с длинными руками и ногами и еще без намека на женственность. Странная дурнушка, которую уже тогда сторонились дети окрестных дворян, а их матери делали за ее спиной знак, предохраняющий от сглаза. Возможно, оттого, что сверстники в лучшем случае избегали ее, а бывало и оскорбляли, гнали прочь, едва не кидая камни, она так рано осознала свою отверженность, стала дикой, озлобленной, нелюдимой. А рядом была приехавшая из Лондона красавица-сестра — такая веселая, жизнерадостная, блестящая. Она чуть поддразнивала дикарку Рэйчел, но была с ней добра и часто смешила ее. Рэйчел восторгалась Евой, просто обожала ее, и была благодарна, что та не уделяет Стивену Гаррисону особого внимания. Стивен тогда был веселым, общительным парнем. Вообще мир был другим, еще не запретили ярмарки и нарбдные праздники. Рэйчел знала, что Стивен любил принимать в них участие — он выигрывал призы в соревнованиях стрелков, вызывался бороться с медведем. Он был очень сильным. Она запомнила это с того момента, когда однажды чуть не слетела с лестницы, споткнувшись в потемках, и он ее поймал. Сильные, горячие руки, которые прижали ее к себе, так ласково гладили, успокаивали.

— Так легко и шейку свернуть, малышка, — сказал он и фамильярно потрепал ее кудрявую челку.

Рэйчел чуть не замурлыкала от удовольствия, но Стивен уже словно забыл о ней. От него пахло духами, камзол был украшен бантиками, а глядел он туда, откуда доносились перезвоны лютни и смех Евы. Он спешил к ее сестре. Рэйчел тогда еще не осознала боли ревности. Ощутила лишь счастье находиться в мужских руках. И когда Стивен, перескакивая через ступеньки, убежал к ее сестре, стояла, как дура, счастливо улыбаясь кому-то в темноте.

Потом Ева уехала, а вскоре отбыл и Стивен Гаррисон. Рэйчел скучала по нему, плакала по ночам в подушку, ненавидя эту войну, заставившую мужчин уезжать. Она никому не говорила о своей первой любви. К ней тогда была приставлена наставница — сухая чопорная мистрис Карфакс, которая должна была воспитывать девочку. Она состояла при Рэйчел с пяти лет, учила ее манерам, следила за образованием, но явно ненавидела свою подопечную. Девочка платила ей тем же: дерзила, часто убегала, забивалась в какой-нибудь закуток и с мстительным удовольствием слушала, как тонкий голос воспитательницы, разыскивавшей ее, переходит в визгливую истерику. Наставница все же чего-то добилась — обучила девочку чтению и письму, греческому и латыни. Правда, уроки шли плохо, и мистрис часто порола ее розгами. Она была женщиной сильной, и рубцы на теле Рэйчел заживали долго.

— Я выбью из тебя дьявольский дух, маленькая ведьма, — шипела мистрис, опуская на оголенные ягодицы воспитанницы смоченные рассолом розги.

При этом она словно испытывала садистское удовольствие и распалялась еще более от того, что, сколько бы она ни секла непокорную ученицу, не могла вырвать у той ни стона, ни писка.

Выгнали ее не за эту жестокость, а за то, что она распространяла слухи, будто младшая дочь барона Робсарта не обычный ребенок, а маленькая колдунья. Иначе почему она так любит гулять в лунные ночи и бегает без конца к проклятой ведьме Мэг?

Однако когда мистрис Карфакс не стало, Рэйчел даже затосковала о ней. Ибо отныне круг ее общения окончательно сузился. Мистрис Карфакс хоть брала ее с собой, когда навещала соседей или ходила в церковь. Оставшись без наставницы, Рэйчел окончательно оказалась отдаленной от всех. Дядя Энтони, с которым она тогда жила в Сент-Прайори, едва замечал ее, отец и сестра были в отъезде, а соседи и сверстники явно сторонились ее. Рэйчел стала совсем нелюдимой и общалась лишь со слугами. Именно тогда она нашла утешение в чтении книг. Теперь, когда никто не заставлял ее учиться, она сама потянулась к знаниям. Рэйчел, закутавшись в плед, просиживала ночи напролет с книгой в библиотеке. Она стала мечтательной и задумчивой. Ее духовный мир складывался под воздействием рыцарских романов и религиозных книг. За ними наступил черед Ронсара и Шекспира, и Рэйчел плакала над книгами, негодовала, Восхищалась. Потом она прочла античных авторов, и теперь целый мир греков и троянцев приводил девочку в трепет, увлекая легендами о героях, чудовищах, богах и смертных женщинах, которых небожители желали даже более страстно, чем бессмертных красавиц с Олимпа. Когда она пережила пору физического созревания собственной плоти, ее жаждущая и страстная натура открыла для себя мир любовной поэзии. Откровенные стихи римского поэта Малагра, полные чувственных признаний, а затем «Искусство любви» Овидия и, наконец, строки нескромных новелл Боккаччо и игривость поэтических намеков Чосера. Она порой отрывала глаза от книг, замирала, чувствуя, как кровь так и кипит в ее жилах. В такие минуты она думала о Стивене. Никто другой не занимал ее воображения, ничей иной образ не приходил в память. И она ждала его, как же она его ждала!