Танго смерти - Юрий Винничук

«Это ж надо, наградил Бог человека фамилией! – подумалось мне, а потом я посмотрел на его рожу и подумал: – Это ж надо, наградил Бог рожей!» На этом мои размышления закончились, потому что комиссар подошел ко мне и залепил мне в морду, я аж ноги задрал, слетев с табурета. Мне было больно не столько от его кулака, сколько от того, что я грохнулся головой о каменный пол, голова просто кругом пошла. На губах почувствовал кровь, но решил ее не вытирать, пусть думает, что расквасил мне рожу всмятку.

– Вставай, кабаняра, – сказал вполне мягко Кайдан, – вставай и рассказывай, кто стрелял.

Ага, так это по делу атентата? А что я могу им полезного сообщить? Я встал, поднял табурет и, усевшись на него, сказал по-украински:

– Прошу пана, я працюю в бібліотеці… в Оссолінеумі… Я не знаю нікого, хто вміє стріляти. Я не знаю навіть, у кого стріляли.

Следующий удар угодил мне в ухо, и я снова повалился, задрав ноги, а надо мной нависла красная рожа Кайдана:

– Ты на каком языке отвечаешь, сукин сын? А? Ты где живешь? В Польше? Так и говори по-польски, не то голову тебе размозжу! Украины тебе захотелось? Знаешь, где Украина? Под рощей долина – в сраке Украина! Разве ты не был вчера вечером на Стрыйской?

Помня дядину установку «ни слова на языке захватчика!», я молча покачал головой, не желая снова заработать тумака.

– А до которого часа ты, кабаняра, был в библиотеке? – спросил комиссар, ухватив меня за грудки и поставив на ноги.

Я замычал что-то невнятное, будто захлебываясь кровью, и показал восемь пальцев. Комиссар посмотрел на меня прищурившись, как смотрит мясник на телка, потом сгреб со стола какую-то промокашку, утер мне резкими движениями рот, бросил промокашку в корзину, а после крикнул в дверь:

– Приведите этих тетей-мотей!

Тут же в комнату вошли две старые пани, которых я встретил возле кладбища, они уже не были одеты в черное, вид у них был куда праздничнее, будто их ожидал визит к бургомистру, обе приоделись в пестрые платья, а шляпки их были украшены декоративными цветочками и листиками, с той лишь разницей, что у одной между цветочками и листочками кокетливо выглядывали красные землянички.

– Это он? – спросил Кайдан без проволочек, показывая на меня.

– Да-да, вельможный пан, – поспешно закудахтали обе старушки, безумно радуясь тому, что им выпала такая честь – быть свидетелями, а та, которую вчера подруга назвала Аделькой, возбужденно затараторила: – Этот парень сообщил нам, что он – тайный агент полиции и выслеживает опасного маньяка. И просил нас быть бдительными. Мы ему за это очень благодарны. А потом он отважно бросился вдогонку за тем… той, которая стреляла… Мы еще ему кричали: «Скорее! Скорее!» И махали зонтиками…

– Аделька! – перебила старушка-земляничка. – Ты всегда все путаешь, это я махала зонтиком, а ты кричала: «Скорей! Скорей!», потому что у тебя зонтика не было…

– Как это у меня не было зонтика! – возмутилась Аделька. – Я с ним не расстаюсь с той поры, как пан доктор Цибульский приписал мне держаться в тени!

– Но тогда у тебя его не было, ты левой рукой держала меня под руку, а в правой несла сумку.

– Боже мой! И ты только сейчас мне об этом говоришь? Выходит, я свой зонтик забыла на кладбище?

Я бы с удовольствием еще долго слушал этих милых и добрых старушек, но комиссар был другого мнения, он засопел так грозно, что обе сразу умолкли, и сказал:

– А теперь прошу выйти в канцелярию и подписать показания. Спасибо за вашу гражданскую сознательность.

Бабушки исчезли, а Кайдан улыбнулся мне и продолжил:

– Ну что? Будем и дальше изворачиваться? – После этого он ловко, как какой-нибудь футболист, выбил из-под меня ногой табурет, а я опять грохнулся на пол и на этот раз больно ушиб локоть, хотя и не так больно, как это изображал, но ведь, в конце концов, дядя ничего не сказал о том, что я не должен извлекать из себя ни звука, когда меня будут бить, потому что легко им говорить «терпи», а я ведь не готовился к совершению покушений по примеру тех, что зажимали себе руки дверью, а для пущего эффекта еще и иголки под ногти загоняли, чтобы привыкнуть к пыткам. Тем временем комиссар уже приготовился пнуть меня ногой под ребра, но тут зазвонил телефон, он поднял трубку, вздохнул и сказал:

– Пусть заходит. – Потом сунул мне в руки промокашку: – Встать, рожу вытереть и сесть!

Едва я успел выполнить его указание, как дверь открылась, и вошла пани Конопелька в сопровождении молодого полицейского.

– Эта дама говорит, – кивнул на нее полицейский, – что он был весь вечер в библиотеке.

– Да? – улыбнулся Кайдан. – И до которого же часа?

Я замер. Сейчас она назовет какое-то другое время и на этом все для меня закончится.

– В тот день к нам поступил пакет с книгами и журналами из Праги, – начала совершенно спокойно пани Конопелька, – поэтому мы несколько задержались на работе. Пришлось их все каталогизировать и расписать на отдельных карточках. Обычно этим занимается отдел библиографии, но когда речь идет о чешских изданиях, я больше никому не могу их доверить, поскольку пан Барбарыка имеет большой опыт работы с чехами. Итак, у меня пан Барбарыка был до половины восьмого, потом я его отпустила, но еще попросила занести эти карточки к особе, заведующей Генеральным каталогом, чтобы она на следующий день распределила их по отраслевым каталогам. А так как эта особа юная и миловидная, то, сами понимаете, они не спешили. Словом, когда именно он вышел, я не знаю, я сидела в своем кабинете еще довольно долго.

Кайдан засопел так, будто собирался взлететь под потолок, пальцы его судорожно сжались в кулак, и я уже даже стал волноваться за пани Конопельку, но она держалась молодцом и бесстрашно смотрела в глаза комиссару.

– Вы дадите эти показания под присягой? – переспросил Кайдан.

– Под присягой я их дам в суде, – не дала себя сбить с толку пани Конопелька, – а сейчас подпишу протокол допроса.

– Хорошо. А та особа?

– Она тоже пришла, – сказал полицейский, который до сих пор молчал. – Вызвать?

Комиссар кивнул. Каково же было мое удивление, когда появилась Миля. Она была одета в ситцевое платье с открытыми плечами, а на ее очаровательных губках цвела очаровательная улыбка. Завидев меня, она бросилась мне в объятия с такой страстью, будто нас связывала безудержная любовь, даже сам комиссар оторопел и не сразу остановил Милю, она успела обцеловать меня, пока, в конце концов, он при помощи второго полицейского не оторвал-таки ее от меня.

– Это вам не вокзал, а он не с поезда сошел! – рявкнул Кайдан. – Когда вы его вчера видели в последний раз?

– Господи! Почему в последний раз? На что вы намекаете? Орчик! Родненький! – Тут она в отчаянии заломила руки и так артистично заголосила, что я сам чуть не разрыдался.