Артем - Борис Могилевский

В конце января с группой других заключенных Артем был отправлен из Харькова по этапу в Восточную Сибирь.

Короткие часы зимнего дня Артем проводил у окна вагона, всматривался в вечно меняющиеся картины родной природы. Степи сменялись лесами, равнины горами. Ритмично выстукивали свою непрерывную дробь колеса. «Какая огромная, богатая и нищая наша страна! — думал Артем. — Едешь сутки, недели, а дороге нет конца и края». Проплыл ставший родным Урал, потянулась Западно-Сибирская низменность. Рощицы чахлых березок — «колки», прикрытые снежным одеялом озера. Низко нависшее небо цвета серого арестантского сукна. В вагоне холодно, не греет собранная на воле одежка. Быстро проходит зимний день. Темно. Еле светит свеча в фонаре. Покачивается из стороны в сторону арестантский вагон. Надо уснуть, во сне легче переносится холод, быстрее текут часы.

В Иркутск прибыли в феврале месяце. В Иркутской пересыльной тюрьме Артем вторично перенес тиф. Болезнь на этот раз прошла легко, температура высоко не поднималась. Артем лежал недолго. Вскоре стал выходить на прогулку и играть в шахматы. Ходил по тюремному двору, слегка покачиваясь, словно выпил лишнее.

В Иркутской пересыльной тюрьме и в Александровском централе скопилось невиданно много этапников. Надежды на то, что скоро отправят дальше, мало. Надо терпеливо ждать своей очереди. Люди сидят здесь по нескольку месяцев.

Как жил Артем в Иркутской тюрьме, об этом он сообщает своим теперь уже далеким друзьям в России. В Сибири Россией называют земли, лежащие на запад от Урала.

Письмо Артема адресовано в Харьков Фросе Ивашкевич, которой он был бесконечно признателен за внимание, проявленное к нему при отправке:

«Здравствуйте! Получил Вашу телеграмму, как именинный пирог, и тогда же повестку на 15 рублей. Посылки пришли до моего прихода в тюрьму, и их отправили обратно. Я долго не писал. По дороге истратил марки и открытки… Никому до сих пор не писал… Напишите сестре об этом. Я не знаю еще, как долго пробуду в Иркутске. Меня, как и всех, отправляют в Киренский уезд. Он самый северный, смежный с Иркутской областью. Размерами площади превосходит Францию. До отправки буду сидеть в селе Александровском Иркутской губернии. Центральная пересыльная тюрьма. Пришедшие со мной харьковцы уже назначены. Я пока нет. Сейчас меня отправляют в Александровское. Там будем ждать партии на Лену.

Первая очередная партия идет в мае, вторая — в августе. Но между ними назначаются экстренные, если ожидается много народу. Весьма возможно, что уже в первую партию не попаду. Очень много уже назначено раньше, и Александровская пересыльная уже заполнена. Скверно только, что опять так долго придется сидеть.

В сущности, ничего нового нет, Я до сих пор не могу примириться с мыслью, что буду на воле: отвык. Нас сидит довольно много. Партии идут беспрерывно. В вагонах, вплоть до самого Иркутска, не расковывали. Книг нет, занимаемся пустяками. Публика разнообразная и гораздо худшая, чем я предполагал. В рубрике партии так и пестрят беспартийные или анархисты. Последние, известно, в тысячу раз хуже просто беспартийных. Режим для пересыльных мало чем отличается от прочих. Только и разница, что спят на нарах, под нарами и просто в проходах на полу. Прогулка не всегда и небольшая — 25 минут в день… У нас стоят морозы, утрами больше 20 градусов. Не юг. Но не чувствуем себя плохо… 10 марта 1910 года (с этапа)».

Александровский централ

Пришел, наконец, день отправки из Иркутска в Александровский централ, что в 75 верстах от города. Весь этот путь арестанты совершили пешком. До первой остановки и ночного отдыха 31 верста. Шли закованные в ручные кандалы, каждый отдельно. Идти нужно было довольно быстро: зазеваешься — получишь в спину удар прикладом винтовки До станка [22] пришли измученные, повалились в чем были на нары и уснули замертво.

Второй день перехода был тяжелее первого. Более 40 верст прошли за восемь часов. Отдыхали на морозе около 30 минут, погрызли мерзлых калачей и продрогли до того, что были едва в силах снова двигаться в путь. Почти все простудились. Артем после этого варварского перехода, слабый после перенесенного недавно тифа, снова свалился с ног, глухо кашлял, сильно болело горло…

В Александровской пересыльной тюрьме пришлось обосновываться не на один день, ждать очередной партии для отправки к месту ссылки. Кормили здесь из рук вон плохо. Политические жили коммуной по десять человек, все наличные денежные средства собирали вместе и расходовали их по мере надобности. Артема, никогда не страдавшего отсутствием аппетита, после тифа особенно сильно мучил голод. В связи с этим «волчьим» аппетитом никогда не было недостатка в остротах и шутках по его адресу.

1 Мая в Александровском централе праздновали с самодельными красными флажками. Был устроен «праздничный» обед, и Артем прочел реферат об Интернационале. Даже меньшевики были вынуждены признать, что это был отличный реферат. В Александровке вообще политическая жизнь протекала весьма живо, «издавались» рукописные журналы, в которых большевики боролись с нытиками, часто помещались карикатуры. На одной из них Артем был представлен в виде волка с широко раскрытой пастью — сие означало, что Артем вечно голоден, способен съесть все и в неограниченных дозах.

5 или 6 мая Артем послал в Россию очередное письмо, в котором обстоятельно рассказал о быте политических в Александровском централе:

«…У нас почти вся публика страстно стремится на широкий простор, чтобы зажить прежней привычной жизнью. Но почти все останавливаются перед отсутствием средств. Меня отсутствие их не остановит: я привычный бродяга, и меня лишения не испугают. У них положение иное. Не знаю или просто нервничаю и фантазирую, но у меня роится масса планов в голове, и мне кажется, что с подходящим товарищем я сумею извернуться…

…У нас сейчас тревожное время; что называется, военное положение. Мы ведем войну сразу на 4 фронта. Прежде всего со своим знакомым врагом — администрацией. Но это не самая серьезная борьба…».

Артем пишет об «особом типе ссыльных, которые деклассировались, выродились в хулиганов, шантажистов, прошистов (подающих просьбы о помиловании. — Б. М.). Всему этому противостоят коллективы настоящих, убежденных политиков. Эти коллективы вступают в конфликты с администрацией… Угрозы расправы из-за угла и смертные приговоры не действуют… Мы перенесем борьбу и в ссылку и там сумеем показать, что есть политики и политики. Вообще шумим. Результаты уже налицо: наиболее хулиганствующие изгнаны… Есть обыватели, которых пугает угроза поножовщины. Они искренне боятся всех этих хулиганов, жиганов, иванов и прочих. Они трусливо ругаются по нашему адресу и услужливо виляют хвостом по адресу горлопанов… Вообще не сидим без дела…» Артем не боялся уголовников, и те, зная это, испытывали к нему особое уважение.