Жена-девочка - Томас Рид

В совершенном неведении об игре, которую вели с ней мошенники, миссис Гирдвуд провела вечер в состоянии такого восхищения перед мистером Свинтоном, какого она еще никогда не испытывала к нему, а тот, в свою очередь, старался отдать ей давний долг гостеприимства и преуспел в этом.

Если у нее, возможно, и оставалось какое-то подозрение в его непорядочности, то оно развеялось благодаря эпизоду, происшедшему в течение вечера.

Поскольку этот эпизод прервал на время вечеринку, нам будет позволено описать его.

Когда гости сидели в гостиной за чаем и кофе, которые подавали им слуги — персонал, нанятый специально в престижной кондитерской, — раздался звонок от входной двери.

— Я могу сказать, кто это звонит, — сказал Свинтон достаточно громко, чтобы гости слышали его. — Держу пари, что это лорд А.

— Лорд А.!

Прозвучало имя известного пэра — проявившего себя также выдающимся государственным деятелем. Заявление Свинтона вызвало в компании трепет — хотя некоторые не сразу поверили его словам. Но у них не осталось времени расспросить Свинтона, ибо слуга, войдя в комнату, сообщил хозяину что-то шепотом.

— Вы говорите, это Его светлость? — сказал хозяин негромко, но так, чтобы эти слова достигли ушей миссис Гирдвуд. — Проводите его в кабинет. Скажите, что я спущусь через секунду. Леди и джентльмены! — продолжил он, обращаясь к гостям. — Можно мне будет попросить у вас прощения и покинуть вас на один момент — только на один момент? У меня посетитель, которому я не могу отказать в приеме.

Они, конечно, простили его, и он на какое-то время покинул гостиную.

Конечно, гости были достаточно любопытны — у них возникло сильное желание узнать, что это за посетитель, которому «нельзя отказать в приеме».

По его возвращении они расспросили Свинтона; особенно «графиня», которая со всей серьезностью потребовала от него ответа.

— Хорошо, леди и джентльмены, — сказал гостеприимный хозяин, — если вы настаиваете и хотите знать, кто потревожил меня, я полагаю, что я должен удовлетворить ваше любопытство. Я встречался со своим патроном. Это был лорд А. Его светлость просто дал мне некоторое дипломатическое поручение.

— О! Это был лорд А.! — воскликнула благородная Геральдина. — Почему же вы не пригласили его сюда? Это весьма приятный человек, как мне известно, и я уверена, что он бы зашел сюда к нам. Мистер Свинтон! Я очень рассержена на вас!

— Дорогая графиня! Мне очень жаль; я не подумал об этом, я был бы счастлив пригласить его к нам.

— Он ушел, я полагаю?

— О, да. Он ушел, как только узнал, что у меня гости.

И это была правда — чистая правда. Пэр действительно зашел в кабинет и покинул его, как только узнал, что происходит наверху, в гостиной.

Он ушел с чувством глубокого разочарования, огорченный, хотя визит его на виллу был связан отнюдь не с дипломатическими делами.

Тем не менее, безуспешный для лорда, этот визит сослужил добрую службу мистеру Свинтону.

— Тот, кто принимает в полуночный час лорда, выдающегося государственного деятеля, должен быть и сам лордом, или даже кем-то еще поважнее!

Это было сказано вдовой владельца лавки, когда той ночью она улеглась на одну из роскошных кроватей в «Кларендоне».

Ее дочь думала примерно о том же.

Глава LX. Подарок на прощание

При расставании не было никакой скандальной «сцены» между сэром Джорджем Верноном и его, по-видимому, неблагодарным гостем. Их столкновение, когда они стояли лицом к лицу под гималайским кедром, также не было бурным. Дочь сэра Джорджа сразу покинула это место, с болью в своем юном сердце, в то время как Майнард чувствовал себя униженным и не предпринимал никаких попыток оправдаться.

Под деревом было светло, и сэр Джордж мог видеть перед собой лицо человека с выражением смиренной покорности судьбе.

В течение нескольких мгновений стояла глубокая, тягостная тишина. Наконец баронет прервал молчание.

— После того, что случилось, сэр, я полагаю, мне нет необходимости указывать место, куда вы должны удалиться! Это место может быть только одно — за пределами этого дома.

— Я знаю это, сэр Джордж.

— При этом нет надобности говорить, что я хотел бы избежать скандала?

Майнард не ответил, только едва заметно кивнул в знак согласия.

— Вы можете быть свободны, сэр, но через десять минут мой экипаж будет готов доставить вас и ваши вещи на станцию.

Это было сказано решительным тоном, но, хотя сэр Джордж намекнул, что желает избежать скандала, Майнард собирался отвергнуть любезное предложение.

Однако он оказался перед дилеммой. До железнодорожной станции было добрых четыре мили. Можно было проявить гордость, но ведь надо будет как-то добраться до поезда. Это невозможно сделать без помощи хозяина. На Майнарде был костюм, не приспособленный для преодоления больших расстояний пешком. Кроме того, у него есть багаж, который также надо доставить к станции. Не было выбора, и пришлось принять эту услугу.

Так он и сделал, сказав в заключение:

— Через десять минут, сэр Джордж, я буду готов. Мне не за что извиняться. Я только надеюсь, что придет время, когда вы будете менее строго судить меня за мое поведение.

— Вряд ли, — сухо ответил баронет, и с этими словами они расстались: сэр Джордж возвратился к своим гостям в гостиную, а Майнард прошел в комнату, в которой находились его вещи.

Упаковка чемодана заняла менее половины из отпущенных десяти минут. Не было необходимости переодеваться и снимать с себя костюм для танцев. Сюртука было вполне достаточно, что прикрыть этот костюм.

Звонком был вызван слуга-мужчина, который, взяв багаж, снес его вниз — даже он был удивлен: почему это джентльмен покидает праздник в такой час? В гостиной так весело, на столы подают роскошный ужин!

Когда Майнард, в последний раз осмотрев комнату, удостоверился, что ничего не забыл, и был уже готов последовать за носильщиком, другой представитель слуг этого дома преградил ему дорогу.

Это тоже была прислуга, но другого сорта, пола и цвета.

Это была Сабина.

— Тихо, мистер Майнард, — сказала она, прикладывая палец к губам — характерный жест, требующий тишины. — Говорите шепотом, и я скажу вам что-то такое, что вам будет приятно услышать.

— Что же? — спросил Майнард чисто механически.

— То, что мисс Бланш вас нежно любит — любит всем своим юным сердцем. Так она говорила своей Сабби — вчера и сегодня — много-много раз, снова и снова. Поэтому вы не должны огорчаться.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — спросил он, и в его голосе не было ни малейших признаков резкого тона.

Было бы странно, если бы эта беседа не доставила ему удовольствие, несмотря на краткость переданного ему сообщения.

— Сабби уже все сказала, но Сабби еще не все сделала.

— Что вы должны сделать? — спросил Майнард, заинтересованный этим.

— Я должна передать это, — ответила мулатка и ловко и незаметно, как умеют женщины ее расы, положила какой-то белый предмет в карман его сюртука.

Послышался характерный хруст гравия, экипаж подъехал и остановился у входной двери.

Майнард не мог более оставаться рядом со служанкой без того, чтобы его не заметили, и, сунув полсоверена[65] в руку Сабби, он молча спустился по ступенькам и также молча занял место в экипаже.

Слуга, несший чемодан, так и не сумел удовлетворить свое любопытство относительно причины неожиданного отъезда гостя. Дверь экипажа закрылась.

— Во всяком случае, это неплохой джентльмен, — думал слуга, возвращаясь в освещенный зал, чтобы посмотреть на полсоверена, зажатый в ладони.

В то время как он любовался своими деньгами, упомянутый джентльмен был занят более интересным исследованием. Прежде чем экипаж покинул Вернон Парк — он все еще огибал его по окружной дороге — пассажир сунул руку в карман сюртука и достал записку, которая была ему тайно и с такими предосторожностями передана.

Это был маленький листок бумаги — половинка листа, вырванного из записной книжки. Письмо было написано карандашом, всего лишь несколько слов, нацарапанных второпях, дрожащей рукой.

При свете восковых свечей, горящих внутри серебряных ламп, он без труда прочитал записку, и сердце его наполнилось радостью.

«Папа очень сердит, и я знаю, что он никогда не согласится на то, чтобы я снова увидела Вас. Мне грустно оттого, что мы, возможно, никогда больше не встретимся, и Вы забудете меня. Но я никогда Вас не забуду, никогда!»

— И я вас, Бланш Вернон, — проговорил Майнард, сворачивая листок бумаги и опуская его назад, в карман сюртука.

Он снова вынул записку и снова перечитал ее, подъезжая к железнодорожной станции; и еще раз перечитал при свете висящей лампы, когда сидел один в вагоне вечернего почтового поезда, везущего его в столицу.