Молитва - Филипп Янси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недавно я получил весточку от врача-миссионера, три последних года прожившего в Эквадоре. Среди прочего он пишет о том, как много огорчений доставляет ему изучение испанского языка. Проведя в Эквадоре три года, он все еще делает детские ошибки в грамматике. Общаясь с носителями языка, он нередко попадает в неловкое положение и лишь с трудом, запинаясь, способен выражать те мысли, которые так легко рождаются у него в голове. Он утверждает, что для него беседа на испанском языке — это непрерывный урок смирения. Да, конечно, определенный прогресс есть, но каждый день ему приходится констатировать: он опять выразился неточно, он в очередной раз не смог различить тонких оттенков речи собеседника.
В изучении чужого языка я вижу определенную параллель с молитвой. Чтобы научиться бегло говорить на иностранном языке, я должен выделить время для занятий, и, несомненно, ради этого мне придется от чего-то отказаться. Сперва обучение будет трудным, но, несмотря на это, нужно продолжать работу. Я не бросаю начатого если хочу достичь поставленной цели. И ведь почти все сколько-нибудь стоящее — спортивные занятия, обучение игре на гитаре, приобретение навыков работы на компьютере — требует такого же отношения.
Моя молитвенная жизнь по-прежнему связана с борьбой. То же самое я могу сказать и о прощении. И о любви к ближнему. И о помощи нуждающимся. Я не отступаю, потому что все это — Божьи заповеди, и я верю: исполнять их — благо для меня, даже если я его не всегда ощущаю. Более того, я верю, что моя настойчивость каким-то непостижимым образом приятна Богу. Мы должны всегда молиться и не унывать — так учил Христос.
Вот в чем еще я нахожу некоторое ободрение. Ученики Иисуса тоже не знали, как надо молиться, и даже после нескольких месяцев следования за Ним просили: «Господи! Научи нас молиться» (Лк 11:1). Поддерживает меня и пример христиан, которые, весьма продвинувшись в духовной дисциплине, все равно ведут подобную борьбу. (Если вы сомневаетесь, почитайте жизнеописания католических монахов-траппистов, вся жизнь которых посвящена исключительно общению с Богом. Они сталкиваются с теми же препятствиями, что и мы, мирские люди, уделяющие богообщению лишь часть своего времени.) Как научиться молитве? «Молитесь… — отвечала на этот вопрос мать Тереза. — Если вы хотите молиться лучше, молитесь больше».
Великий английский проповедник Лесли Уезерхед, прозванный «врачевателем душ человеческих», испытывал то же, что и многие:
«Мне всегда было трудно молиться. Часто молитва напоминает мне бесплодную игру в прятки — Бог прячется, а мы его ищем. Я знаю, Господь очень терпелив со мной. Если бы не Его терпение, я бы давно отпал от веры. Но, честно говоря, мне тоже приходится быть терпеливым с Ним. Я перестал бы общаться с любым из друзей, если бы он отвечал мне так тихо и так скудно. Однако долго обходиться без молитвы я не могу. Мои нужды побуждают меня молиться. И еще у меня есть ощущение, что Бог имеет веские причины, чтобы прятаться, и что мои поиски в конце концов обернутся бесконечно ценной находкой… Я хотел бы получать от молитвы больше удовлетворения, но поисков мне не избежать. Иисусу тоже порой бывало нелегко молиться. Самые отчаянные Его молитвы остались без ответа. Тем не менее, молиться Он не переставал. Честно говоря, мне трудно рассказать что-нибудь впечатляющее о своих молитвах, но я не перестаю молиться, потому что «жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс 41:3), и я твердо знаю, что вне Бога нет ничего, кроме смерти».
Маленькое оконце
Немецкий богослов, иезуит Карл Ранер, способствовавший обновлению католической теологии в двадцатом веке, в работе «Молитва: необходимость и благословение» воспел повседневную молитву:
«О, ежедневная молитва! Ты скудна и слегка потрепана, как сами будни. Для тебя трудны великие мысли и сильные чувства. Ты — не торжественная симфония, звучащая под высокими сводами собора, а скорее задушевная песня, льющаяся из сердца, добрая, немного монотонная и наивная. Но ты, молитва каждого дня, — оплот верности, надежды и бескорыстия. Ты служишь Великому Богу, не ожидая награды. Ты приносишь свет в самые серые наши дни и делаешь великими обыденные мгновения. И ты — человек, молящийся каждый день, — творишь молитву не для себя, а для славы Господа. Ты молишься не ради результата, а ради веры. Порой ты движешься устало, но все же продолжаешь путь. Подчас твоя молитва исходит не из сердца, а лишь из уст. Но не лучше ли славить Господа хотя бы устами, чем вовсе оставаться немым? И разве нет надежды, что слова, сошедшие с уст, не откликнутся в сердце? И в дни, бедные молитвой, когда мы ругаем себя или других за то, что молимся одними лишь устами, очень часто наши молитвы — это все же голос сердца, нищего, но верного сердца. В молитве сердце, несмотря на слабость и усталость, на потаенную досаду и недовольство, упрямо стремится вверх. Оно старается пробить хотя бы маленькое оконце, чтобы сквозь него в душу, заваленную будничными заботами, упал тонкий лучик вечного света».
Какое молитвенное правило выбрать?
В середине самого сложного и смутного периода своей жизни Генри Нувен, который тогда преподавал в Йельском университете, взял годичный отпуск и провел семь месяцев в траппистском[42] монастыре на севере штата Нью-Йорк. Там он задал вопрос своему духовнику: как достичь глубины в молитве, если ты постоянно занят? Нувен жаловался на то, что когда он пытается молиться, его мысли постоянно отвлекаются на множество вещей, которые представляются более важными и срочными, чем молитва. Наставник порекомендовал Нувену составить расписание для молитвы, и в отведенное время считать ее делом более важным, чем все остальное. Он предложил молиться один час утром, перед работой, и полчаса перед сном — правило гораздо менее жесткое, чем у самого наставника-монаха.
Нувен выбрал более реалистичный вариант — полчаса в день. Сначала его мысли разбегались, словно дикие звери. Но он не отступал, говоря себе: «Раз уж я отвел эти полчаса для молитвы, я буду молиться». Со временем ему стало легче: иногда он чувствовал, что его душа настраивается на более спокойный лад. «Вначале кажется, что когда молишься, ничего не происходит, — замечает Нувен. — Но по мере того как
