Царство небесное - Елена Хаецкая

Ги и Сибилла были теперь удалены от обоих собеседников на огромное расстояние, и там, вдали, что-то происходило между этими двумя людьми, между королевой и ее возлюбленным.

— Она босая, — влюбленно прошептал Гвибер.

Гуфье бросил на него досадливый взгляд.

— Уверен, это ей коннетабль присоветовал.

— Нет, она сделала это потому, что хочет раскаяться во всех своих грехах и принять помазание чистой…

— Да нет же, говорю тебе, это все коннетабль, — повторил Гуфье. — Этот пройдоха знает толк в женщинах и в том, как им лучше обольщать мужчин. А принцессе Сибилле требовалось обольстить не одного только своего мужа, и без того ею плененного; она затеяла посеять любовь к себе в сердцах всех мужчин Королевства!

Гуфье был прав: именно Эмерик дал Сибилле дельный совет — снять обувь. «Это изменит вашу походку, дорогая сестра, так что вы будете парить над камнями, точно беззащитный ангел. Завидев вас, они испытают сильнейшее волнение и очень не скоро поймут его причину…»

И Сибилла доверилась коннетаблю — так же, как доверялись ему и Изабелла, и Ги.

— Вас я избираю своим господином и владыкой земли Иерусалима, — услышали оба шепчущихся собеседника громкий голос королевы и увидели, как она — в невероятной дали — возлагает на своего мужа королевские регалии, делая его королем и одновременно с тем особым служителем Господа (недаром на нем было облачение диакона). — Да не разъединят человеки того, кого соединил Господь!

— Вот и все, — сказал Гвибер, странно улыбаясь. В просвет между сухими, треснувшими губами глянули зубы, желтые и кривые, как раненые воины, что выходят из битвы опираясь друг на друга, так что улыбка Гвибера производила болезненное и даже катастрофическое впечатление.

— Ты не смог убить его, — проговорил Гуфье, — и теперь Королевство погибнет.

— На эту смерть не было Божьего соизволения, — возразил Гвибер.

— А ты ведь много знаешь о Божьем соизволении? — поинтересовался Гуфье, впервые давая волю своим чувствам.

— Может быть, — отозвался Гвибер.

— Нет, этого не может быть! — зашептал Гуфье. — И еще не все потеряно!

— Увидишь, — сказал Гвибер.

И вдруг уставился на Гуфье так, словно заметил его только что и недоумевает: что делает рядом с ним этот непонятный цистерцианец, которого он, Гвибер, видит впервые в жизни?

— Кто ты такой, а? — спросил он, кривляясь. — Ты откуда? Из Тивериады? Там, на одной колонне, есть резная капитель, а на той капители сидит черт и ест грешника… Не твоя ли образина торчит из его пасти?

Это было неправдой. Невыразительное лицо Гуфье никогда не могло бы послужить источником вдохновения для художника, и несчастный пожираемый грешник всегда устрашал Гвибера сходством с ним самим.

Гуфье тоже вспомнил эту колонну. Она находилась ближе всех к выходу из храма — как раз в том месте, где обычно и стоял Гуфье, поскольку он не любил находиться в церкви и всегда был готов выйти из нее. Оскаленное лицо Гвибера обрело пугающее сходство с тем, на колонне, и Гуфье, отшатнувшись, торопливо стал пробираться через толпу монахов — прочь от безумца.

Гвибер перестал смеяться, погладил себя по лицу ладонью и обрел некоторое благообразие. Затем тряхнул головой, чтобы вернуться из мира своих грез в мир чужих сновидений, и увидел, что король и королева, прекрасные, как на картинке в Часослове, которую когда-то, очень давно, он подглядел в покоях у графа Раймона, шествуют среди баронов и духовенства. Праздничный свет плясал над их головами, и в скрещении лучей угадывался голубь в треугольнике. И еще в этих лучах, невесомые и едва заметные, плясали частички песка пустыни, и потоки расплавленной жары, неопасной для тех, кто находится внутри опрокинутой чаши Храма.

И вместе со всеми Гвибер закричал, не жалея глотки:

— Vivat Rex in bona prosperitate!

— Любимая…

Изабелла открыла глаза в темноте, слушая этот шепот.

— Любимая, проснитесь…

Тепло разлилось по ее рукам. Еще несколько мгновений она не двигалась, а затем медленно потянулась и обхватила своего мужа за твердую шею и притянула к себе.

Он оказался полностью одетым.

— Что случилось? — тихо спросила она.

— Нужно бежать…

Изабелла села в постели, быстро переплела волосы и потянулась за платьем. Онфруа опустился на колени рядом с нею, чтобы помочь.

В темноте их руки, спеша, сталкивались. Один раз она обхватила его ладонь и пальцем провела по серединке, заставив мужа смешливо поежиться.

— Перестаньте, — сказал он, высвобождаясь. — Что вы делаете?

— Куда мы бежим? — спросила она.

— В Иерусалим.

Она отодвинулась от него. Даже не видя ее лица, Онфруа понимал, что Изабелла нахмурилась, надула губы — обиделась.

— Зачем же нам бежать в Иерусалим? Там моя сестра. Не очень-то она будет рада меня увидеть!

И тотчас подумала о коннетабле — вот кто обрадуется! А Изабелла очень любила тех, кто любил ее.

Муж взял ее за талию обеими ладонями — широкими и крепкими. Он был костляв и оттого казался немного нескладным, но силен, и от его прикосновений Изабелла теряла голову.

Бароны во главе с графом Раймоном пригласили Онфруа и его супругу на заседание Великой курии. Онфруа не мог не приехать — он был одним из важнейших сеньоров Королевства. И женат на сестре покойного короля. Он молча слушал, пока они выступали один за другим, и весь этот словесный поток не имел для него большого смысла, потому что с самого начала он понимал, о чем они говорят и для чего все это говорится.

Ги де Лузиньян — трус и ничтожество, выскочка, едва только приехавший в Святую Землю и обманом завладевший сердцем Сибиллы.

Сибилла Анжуйская — незаконнорожденная дочь…

Не внуку ли коннетабля-героя Онфруа Второго — Онфруа Четвертому, мужу Изабеллы, следует отдать корону? Не в том ли состоит воля всех баронов Королевства? Кроме, конечно, трусов и предателей…

Все выходило гладко и складно, но — как и Бальян — Онфруа слышал чутким сердцем дребезжание в серьезных, важных речах.

И это дребезжание все яснее складывалось в одно-единственное имя: Раймон.

Граф Раймон не желает видеть на престоле Ги де Лузиньяна. Граф Раймон не желает видеть рядом с будущим королем своего личного врага — великого магистра тамплиеров, бешеного голландца Ридфора. Граф Раймон желает усадить на трон мальчика Онфруа и девочку Изабеллу и встать за их спинами — опытный кукловод, только тогда и любящий королей, когда они малы или умирают. Человек, который знает, что потребно Королевству. Рослая серая тень, всегда слитая с полумраком дворцовых залов.