Отцовская скрипка в футляре (сборник) - Иван Сибирцев

— К Бочонку? — переспросил Стуков. — Это к Жадовой, что ли? Впервые слышу от тебя…

— К ней, — замялся Касаткин. — Теперь я уж вам, как на духу…

Еще со времен службы в армии Касаткин усвоил правило: не мельтеши перед глазами начальства, понадобишься, оно само найдет тебя, возвысит, покарает. Так Степан и работал в своем гараже, за спины товарищей не хоронился, но и не высовывался, дорогу не заступал никому. А потому январским вечером два года назад, когда он припозднился на работе и к нему вдруг подошла с тяжелой сумкой в руках неведомо как очутившаяся в гараже Надежда Гавриловна Жадова, Степан растерялся. Была Надежда Гавриловна, по таежногорским меркам, начальством немалым — командовала железнодорожной станцией.

Хоть станция и не шибко велика и расположена не на магистрали, а на тупиковой ветке, а все-таки ворота в белый свет. С этой станции, пусть с пересадками и перевалками, в любой конец податься можно.

— Машина у тебя на ходу, Касаткин? — как всегда властно спросила Жадова.

— Вроде тянет, — неопределенно ответил Степан и с досадой подумал о том, что сейчас Бочонок — так звали Жадову в поселке — отправит его, на ночь глядя, невесть куда, а Клава наказывала близнецов взять из яслей.

Жадова так же властно распорядилась:

— Свези меня, Касаткин, домой.

Степан облегченно вздохнул: дорога не дальняя, успею за ребятами обернуться. Он поставил сумку Жадовой в кузов, распахнул дверцу кабины. Надежда Гавриловна грузно села рядом, искоса осмотрела Степана, и машина тронулась. Не знал, не гадал тогда Касаткин, что недальняя эта дорога обернется такой долгой…

Степан остановил машину у дома Жадовой и, позабыв про сумку, совсем было собрался распроститься с пассажиркой, но Надежда Гавриловна опять осмотрела его и сказала насмешливо:

— Может, занесешь в дом поклажу? Мужик ведь…

В доме Надежды Гавриловны прямо у порога в кухне лежала ковровая дорожка, да такая яркая, какой Степану видеть не доводилось. Ступить боязно — наследишь на этакой красоте.

— Ну, чего ты, Егорыч, как петух на насесте топчешься? — почти пропела Надежда Гавриловна. И Степан подивился, каким переливчатым стал вдруг ее басовитый, почти мужицкий голос. — Зашел, так проходи.

«Не иначе мается бабьей дурью…» — встревожился Степан.

— Спасибо за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Дома Клава дожидается меня, ребятишек надо взять из яслей.

— Ничего, потерпят и Клавдия твоя, и пацаны… — вроде бы шутливо, но и начальственно отрезала Надежда Гавриловна и вдруг призналась не без лукавства: — Именинница я сегодня, Степан Егорович. День рождения у меня. А какой по счету — не скажу. А ты, Егорыч, в такой день у меня дорогой гость.

От этих слов у Касаткина язык к гортани присох. С чего бы это вдруг он стал дорогим гостем на именинах такой персоны. Однако же, когда Надежда Гавриловна цепко взяла его за руку и потянула за собою в глубь дома, он не посмел противиться. Ему ли противиться воле, пусть даже прихоти такого значительного лица? Надежда-то Гавриловна Жадова ведь не просто заблажившая невесть почему баба. Она — сила! Чуть меньше по значимости, чем Федор Иннокентьевич Чумаков. И Степан покорно позволил ей расстегнуть и стащить с него полушубок и, как бычок на веревочке, послушно поплелся в парадную горницу, откуда в кухню долетали голоса, смех и приглушенная музыка.

И опять Касаткин замешкался на пороге, жмурясь от яркого света тяжелой люстры под потолком, блеска хрустальных ваз и салатниц, разноцветия ковров на полу и на стенах.

— Степан Егорыч Касаткин, — будто в кинокартинах про старые времена, объявила Надежда Гавриловна. — Мой уважаемый всеми сослуживец…

От этих слов Степану стало вовсе неловко, и он почти не заметил, как оказался сидящим за столом, и только потом рассмотрел своих компаньонов.

Напротив Степана, развалясь в кресле, не то дремал, не то шибко задумался Валентин Павлович Пряхин. Несмотря на то, что ему было уже порядком за сорок и должность он занимал по местным меркам заметную — состоял у Надежды Гавриловны Жадовой заместителем по вагонному хозяйству, никто за глаза не величал его Валентином Павловичем, а все называли Валькой Пряхиным. Причиной тому была легкость его характера, постоянная готовность выпить, приволокнуться за любой юбкой, потрепаться, помыть зубы, потравить похабные анекдоты. В поселке злословят, что с хозяйкой дома Вальку крепче крепкого связывает не только служба…

Касаткин кивнул Пряхину. А вот расположившемуся на диване Игорю Петровичу Постникову Касаткин улыбнулся обрадованно и даже рукой помахал приветственно. По своим шоферским делам Касаткин часто встречался с этим автомехаником из колонны высоковольтников, искренне уважал его: башковитый мужик, с понятием.

При виде же соседки Постникова Касаткин обмер, как давеча на пороге при виде редкостной дорожки — рядом с Игорем Петровичем, небрежно кинув на колени руки с унизанными перстнями пальцами и жарко наманикюренными ногтями, беззвучно посмеиваясь чему-то, сидела сама Лидия Ивановна Круглова.

Молодая, дородная, из тех, кого называют вальяжными, была она, смело можно сказать, самой заметной женщиной в поселке. И собой хороша, и первая модница, и, судя по всему, при деньгах. Словом, завидная невеста. Да только не то Лидия Ивановна в чужих краях имела сердечного друга — из поселка она отлучалась по делам частенько и надолго, — не то еще какая причина была тому, только поселковых ухажеров она не жаловала и жила на виду у всех — женщина-загадка.

Скажи кто Касаткину утром, что ему доведется вечером пировать с самой Лидией Ивановной Кругловой, он бы посчитал за глупую шутку. Но похоже, доведется и за одним столом сидеть, и рюмками чокнуться, а то и перекинуться словом. Так, может быть, спасибо Надежде Гавриловне за ее приглашение. Будет потом что рассказать мужикам в гараже.

— Здравствуйте все! — громко сказал Касаткин и вопросительно посмотрел на Лидию Ивановну, но она и бровью не повела.

Зато Валька Пряхин, видно затосковавший по собутыльнику, обрадованно вскинул над столом руки и крикнул:

— А… Товарищ Касаткин! Представитель, так сказать, героического рабочего класса! Рад тебя видеть, Степан Макарыч!..

— Степан, только не Макарыч, а Егорыч, — поправила Жадова. — Кадры изучать надо. — И, ласково коснувшись плеча Касаткина, договорила ободряюще: — Сегодня на моих именинах, — она предостерегающе взглянула на привставшего Пряхина. — Ты дорогой гость. Не стесняйся, налегай, Степа, на водку и закусь. Ешь и пей в свое удовольствие.

Поесть Степан любил и понимал в еде толк. Да и Клава умела кухарничать. Но такие редкостные кушанья да в таком наборе, как на этом столе, он, пожалуй, видел впервые за всю тридцатилетнюю жизнь. Золотился на узорчатом блюде балык, в вазочке краснела икра, лежали на тарелках ломти окороков и колбас, громоздились в вазе румяные яблоки.

«Надо как-то улучить момент да стянуть пацанам и Клаве по яблочку», — подумал Степан, глотая голодную слюну.

И снова он был благодарен Надежде Гавриловне за ее приглашение и не думал уже больше о том, что стоит за ним — бабья дурь, каприз или что-то другое, — и с нетерпением смотрел, как Валька Пряхин наполнил его стакан водкой, а хозяйка щедро накладывала закуску на тарелку.

Касаткин пригладил вихры на макушке, сдернул замасленный пиджачишко, расправил на шее ворот заношенного свитера, поднялся со стаканом в руке и сказал истово:

— Что же, с днем рождения, значит, вас, Надежда Гавриловна. И всего вам, значит, хорошего в вашем труде и счастья в личной жизни! Кабы раньше намекнули об именинах, я бы подарочек припас.

— Во-во! — Валька Пряхин поперхнулся не то смехом, не то водкой. — Золотую рыбку ей, чтобы была у нее на посылках. Поскольку начальница наша — владычица морская…

— И чего ты мелешь, Валентин?! — совсем зло оборвала Жадова. — Какая там еще владычица морская? Всего лишь начальник тупиковой станции.

— А я к тому, — Пряхин виновато замигал белесыми ресницами, — что эти самые… именины в поселке сегодня, должно быть, не у нас одних. Так земляки наши разной картошкой, моркошкой, сальцем домашнего засола да еще хеком заздравные чары зажевывают. А вот этакий стол на весь поселок один. А то и на весь район. А почему? Потому что именинница наша — душа человек. И подруга у нее, Лидия Ивановна Круглова, расторопная. Раздобыла нам кушанья аж в солнечной Средней Азии. Так что давай, Степан Макарыч, за наших милых дам, за их, значит, душевное притяжение…

Лидия Ивановна прикрикнула:

— Смотри, Пряхин, не сглазь. А то ведь, знаешь… И незаряженное ружье раз в семь лет стреляет. — И, обернувшись к Постникову, стала объяснять: — Мы с Надей со школьных лет — не разлей вода. А все-таки боязно. Вдруг да между нами пробежит черная кошка. А у Валентина, как говорят, глаз дурной…