Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы - Ярослав Галан

Фрау Мильх.Вам пришлось долго ждать, леди. Пло­хо работает газ. Того и жди — совсем погаснет.

Норма(словно проснувшись).Что? Что вы сказали? Погаснет?

Фрау Мильх.Я говорю, плохо подают газ. Это не жизнь, а мученье. Бывает и так, что выключают на целую неделю, а то и на две. Тогда приходится топить углем, а вы знаете, какой это сегодня дефицитный товар. Один бог знает, когда все это кончится.(Вытирает платком глаза).И за что? Скажите, леди, за что?

Норма.Вы бы лучше подумали, фрау Мильх, за что в эту минуту, может быть, идет на смерть русский человек Ан­дрей Макаров.

Фрау Мильх.О леди! Моя совесть чиста, как слеза. (Крестится).Я вам все, всю истинную правду, как перед богом, сказала. Что ж еще может сделать несчастная одинокая жен­щина...

Норма.Довольно, ради бога, довольно...

Фрау Мильх.Хорошо, леди, я буду молчать. Это единственное, что мне разрешено.

Входит Дуда.

О!.. Вас уже искали...

Дуда (прижал палец к губам).

Фрау Мильх опустила голову. Дуда подходит к Норме и останавли­вается за ее спиной.

А вот и я, леди.

Норма(порывисто встала).Боже мой! Наконец-то...

Дуда.Что с Макаровым?

Норма.Остался час до казни. В двенадцать часов дня...

Дуда(снял пилотку и вытер лоб).Значит, успели. Как говорится, в последнюю минуту.

Норма.Что? Вручили?

Дуда.Офицеры нашей миссии уже здесь — приехал вместе с ними. Они пошли к Петерсону, но, видно, не застали его и поехали к коменданту города. Ну, Петерсон, смотри!..

Норма.Боже мой! Наконец-то сердце успокоится.

Дуда.Тяжело Макарову в эту минуту, но еще десять — двадцать минут, и сердце его успокоится. Теперь уж они не посмеют сказать нашим офицерам: «Макаров — убийца».

Норма.Сегодня утром на минутку выскользнул из ла­геря Мальцев и рассказал, что сброд Цуповича шныряет по лагерю, вчера двоих избили до крови. Шестнадцать человек из арестованных увезли неизвестно куда под конвоем неме­цких и... американских полицейских. Вчера вечером комендант лагеря ходил по баракам с револьвером в руке и угрожал но­выми арестами, а на рассвете прочел у себя под окном: «Будем как Макаров!»

Дуда.Когда я вернусь на Украину, на развалины род­ного Тернополя, и застану в живых свою мать, я скажу ей: хоть я и тяжко болен, мама, но душа моя здорова, как ни­когда раньше: хотя она и видела бездну подлости, но видела и вершины благородства, имя которому — советский человек. Встречай, мама, своего воскресшего сына.

Норма.Я завидую вам, вашим руинам и вашему сча­стью, мой мальчик.

Дуда. «Медвежья лапа»!

Норма.Спокойно. Он...

Боб(входит, слегка запыхавшись, и с отвращением вытирает ладони рук о перчатки).Да разрази меня гром, если он раньше чем через месяц соберет свои гнусные кости!(Заме­тив смущенного Дуду, он поднял руку).Сиди, малыш! Сегодня я уже не «Медвежья лапа», а такой же перемещенец, как и ты.(Налил стакан джина, поднес ко рту, но, подумав, вы­плеснул джин на пол.)Мистер Петерсон перемещает меня в Китай. Слыхал? Ему кажется, что там я перестану цара­паться. Как же!.. Да поглотит меня ад, если в мире есть сила, способная вырвать из моей груди обиду, нанесенную этому русскому!..(Норме.)Кстати, вы еще не узнали, леди?

Норма (после короткого колебания).Остался еще час... (Нервными глотками пьет кофе.)

Боб. Говорят, русская миссия приехала выручать своих. И, видно, правда: наши офицеришки так и забегали по городу, словно их блохи закусали. При одной мысли о красных у них поджилки трясутся. О-го! Хотел бы я видеть, если бы дошло до чего... Вот был бы спектакль, пропади они все пропадом! (Ходит по сцене, останавливается перед Дудой.)А ты, малыш, за кого? За Макарова?

Дуда.Я за справедливость.

Боб.Гм... Так вот что! Каюсь, горько каюсь, места себе не нахожу, но... если б кто-нибудь из вас знал тогда, что тво­рилось в моем сердце. Я, старый дурак, не туда целился, не туда! Ну, что ж! Теперь настало время расплатиться за свои грехи и расквитаться за свою слепоту. Так будьте же вы, небеса, и вы, леди, и ты, малыш, моими свидетелями: иду на край света, но и там расквитаюсь за вас, за себя и за севастопольца!(Упал на стул и, спрятав лицо в ладони, закачал головой в бессильном гневе и отчаянии.)

Дуда.Не убивайтесь, сержант. Куда бы судьба ни за­бросила вас теперь, я уверен, вы не будете одиноки. Ведь это только одному все непонятно, тяжело и страшно. Макаров — там, но в этот тяжелый час он знает, что нас — многомил­лионный легион, а он — его рядовой солдат. Он знает, что мы с ним, мы думаем о нем и мы за него, за нашего товарища и брата, отдали бы...(Оборвав, отвернулся к стене.)

Пауза. Захрипели часы, выскочила кукушка и прокуковала один­надцать раз.

Норма(прижимая руки к груди).Еще час...(Глаза ее сухи, губи сжаты болью, гневом и ненавистью.)

Резкий телефонный звонок.

(Норма бросилась к аппарату).Капитан Майлд? Я вас слушаю. Что?!(Смотрит на часы.)Что?! Что...(Повесила трубку. Шатаясь, как пьяная, подошла к стойке и обессилен- но оперлась на нее).Они... на час... ускорили казнь... Макаров умер мужественно...

Дуда(кричит).Убийцы!!

Пауза. Спина Боба затряслась от сдавленных рыданий.

Федь Пискор, Адам Ружинский, Анна Робчук, Андрей Ма­каров — дети великого народа. А он — ничего не забудет и никому не простит...

Пауза.

Норма. Благословенна жизнь, и во сто крат благословен­на страна, что простым сердцам открывает путь в бессмертие. Дуда (опускает монету в музыкальный ящик).

Зазвучала знакомая нам песня. Дуда снимает пилотку.

Жил советский моряк, один из многих, и его гордое сердце,

даже в неволе, тянулось к песням, в которых много любви

и веры в то, что правда и тут, в царстве петерсонов, должна

победить! И она победит, Андрей Макаров!

Свет постепенно гаснет. Песня, поддерживаемая аккордами орга­на, звучит все громче и шире и, как бы подтверждая слова Дуды, заполняет собой все.

Занавес

1947

ЛЮБОВЬ НА РАССВЕТЕ

Действующие лица

Петрич Штефан.

Баба Олена — его жена.

Петрич Варвара — учительница, дочь покойного брата Штефана — Петра.

Воркалюк Мыкола — районный агроном, зять Штефана.

Лука — его сын.

Негрич Иван — председатель колхоза.

Негрич Семен — его сын.

Параска — приемная дочь Варвары.

Отец Юлиан — сельский священник.

Федор Квитка — письмоносец.

Действие происходит в одном из небольших Прикарпатских сел, вблизи Гуцулыцины, весной 1949 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Просторная крестьянская хата. Посредине — настежь раскрытые одностворчатые двери, выходящие на крытую галерею. За ними — огороженный жердями двор, далее тропинка, пересекая старое клад­бище, проходит мимо полуразрушенной хаты и исчезает в ольшанике. На дальнем плане виднеются холмы с пятнами букового и елового леса; а совсем вдали — покрытые еще снегом карпатские вершины. Справа от двери — большая крестьянская печь, налево — маленькое окошечко, за которым виден куст сирени с набухшими почками. Налево — стеклянные двери в комнату Варвары, направо — в ком­нату агронома Воркалюка. Стены беленые, балки на потолке почер­нели от времени и дыма. Над печью висят на жерди шерстяные разноцветные коврики и гуцульский полукафтан из грубой шерстяной ткани со стоячим воротником.