Цепь в парке - АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН

— Что ты убежишь со мной на край света!

— Мне не до шуток, Пушистик. Она сказала, что три месяца назад получила письмо, и в нем было написано, что daddy, подожди, я должна точно вспомнить, слово в слово… и она смеялась, понимаешь!

— Я поколотил тетку Марию, потому что она говорила гадости про моего отца.

— Почему ты никогда не говоришь папа?

— Потому что…

Он замолкает, ведь даже про себя, ночью в постели, он никогда не произносил этого слова.

— Он пропал без вести где-то над Германией. Вот что она сказала, слово в слово. Это значит, что он умер, а она смеялась с чужими людьми.

— Что ты, мой золотистый мышонок! А парашюты? Уж твоя-то мать про них знает лучше, чем кто-нибудь. Летчики опускаются на землю, как большие бабочки, и сразу прячутся. Скоро ты наверняка получишь о нем весточку.

— Это она получит. А мне ничего не скажет, ведь ей это все смешно.

— Ладно, сегодня вечером мы убежим на край света, на этот раз на тебя, кажется, можно положиться.

— Можно, можно, Пушистик. И я ничуть не боюсь. Клянусь, чтоб у меня язык отсох!

Он останавливается посреди тротуара и пристально глядит на нее сквозь внезапно набежавшие слезы; она такая красивая и хрупкая, что в это трудно поверить, и такая чудовищная несправедливость, что им не разрешают остаться у мамы Пуф, а сегодня они, наверно, в последний раз играют вместе в кругосветное путешествие, другой возможности у них просто не будет, и он не может ничего от нее требовать, он не имеет права, потому что у нее все-таки есть мама, и хотя ее мама странная и холодная, совсем как старая дева, но все-таки она красивее их и разговаривает совсем по-другому, и вообще всякая мама хоть немножко да любит своего ребенка, даже если не всегда это показывает. Он торжественно протягивает ей руку и объявляет дрогнувшим голосом:

— Ты должна укусить меня до крови, и мы больше никогда не расстанемся.

— Но я не могу тебя укусить, Пушистик! Я тебя люблю!

— Как раз поэтому. Мы должны скрепить наш союз кровью, пожениться. А тебе я просто расцарапаю комариный укус на руке. Потом ты помажешь его моей кровью, а я помажу твоей то место, куда ты меня укусишь. Кусай, если ты меня любишь.

— Не могу, Пьеро. А может, есть другие способы?

Он прижимает свою руку к ее влажным губкам и ждет, закрыв глаза. И почти не чувствует ее зубы.

— Ты не кусаешь, а целуешь. Кусай сильней! Клянусь, мне совсем не больно.

Она делает еще одну попытку, но на его руке остается лишь едва заметный след ее зубов.

— Ты что, нарочно? — злится он. — Ну представь себе, что ты ешь, обжора!

И в ту же минуту ее острые беличьи зубки вонзаются в его руку и прокусывают ее до крови, которую она поспешно слизывает.

— Прости меня, Пьеро. Ты ведь сам просил.

— Обычно надрез делают ножом, так лучше. Но ты бы все равно не смогла.

— У тебя такая вкусная кровь, как микстура от кашля.

— Ты просто вампир, перестань лизать мою кровь! Нам не хватит, чтобы помазать твой укус.

— Сам ты вампир! Это еще кто такой?

— Не знаю. Кажется, какая-то птица, вроде совы, она пьет только кровь. Да, какая-то ночная птица. Ну, теперь моя очередь.

Она протягивает ему руку и так крепко зажмуривается, что от ее лба ничего не остается.

— Я же не буду тебя кусать. Что ты гримасничаешь?

Он царапает ногтем комариный укус, и сразу же выступает кровь.

— Так не считается, я ничего не почувствовала.

Он разглядывает каплю крови и понимает, что волосы у нее вовсе не красные, да и веснушки тоже. Потом проводит по ее руке своей, но крови совсем чуть-чуть, и он не очень уверен, совершился ли их брак.

Серьезная и просветленная, словно принимая первое причастие, она благоговейно целует его.

— Когда мы бежим? Завтра?

— Сегодня вечером. А то они догадаются…

Он произносит «сегодня вечером» и вдруг с удивлением замечает, что солнце почти скрылось и уже зажглись фонари. Наверно, он вернулся после своей прогулки на галерею гораздо позднее, чем ему казалось.

— Сегодня вечером? — дрожа спрашивает Джейн. — Но ведь я с собой ничего не взяла. А где мы будем ночевать?

— Ты что, собиралась чемоданы с собой тащить, чтобы все сразу поняли что к чему?.. Ночевать будем в нашем доме.

— В нашем доме? Это где?

— У меня есть дом, — коротко отвечает он с таинственным видом.

— И ты мне до сих пор об этом не сказал?

На ее желтое платье падает тень, а красные руки кажутся медными в тусклом оранжевом свете, слабо освещающем улицу.

— Ну как, кровопролитие окончилось? Индейцы заключили мир? — Это Папапуф, который сидит на крылечке своего дома, шутка ему удалась, и он может посмеяться. — Что за таинственные вещи совершаются у меня под носом! Да не волнуйтесь, я никому ничего не скажу. Я ведь тоже когда-то обручился таким способом. И не с мамой Пуф, конечно. Так что могила!

— Если ты все видел, тогда это не считается. Придется начинать все сначала, а я больше не смогу его укусить, никогда не смогу.

— Ничего, ничего! Белкам полагается кусаться. Он должен к этому привыкнуть. Мы тебя долго ждали, Пьеро! Решили устроить пикник на острове Сент-Элен. Думали, ты поедешь с нами.

— Без меня! — негодует Джейн.

— Бедный мышонок, не можешь же ты поехать одновременно и на виллу богачей, и на остров бедняков. Все мои разболелись, не то перегрелись на солнце, не то объелись мороженым, а может, напились из реки. Только такой крепыш, как я, и устоял.

— Да пригласи же их войти, невежа! — кричит мама Пуф в оставшуюся приоткрытой дверь.

Она показывается на пороге, заполняя собой весь дверной проем, и рядом с ней Папапуф кажется еще более хлипким.

— Ох, мышонок, до чего же ты хорошенькая! Тут и до греха недалеко. Будь ты моей дочерью, я бы запирала тебя на ключ и запрещала болтать с такими старыми проходимцами.

— А что, если бы не Пьеро, мы могли бы с тобой прогуляться, да, белочка?

Папапуф встает, и голова его оказывается чуть выше колен мамы Пуф, которая стоит на крыльце. Лицо его хмурится, и он говорит, обращаясь только к маме Пуф, но они все слышат:

— МП разъезжают на мотоциклах. Первый раз такое вижу. А этот долговязый псих пронесся на своей черной машине, как дьявол из пекла. Он, кажется, и не думает скрываться. Как там старуха?

— А ты надеялся, что он отсюда уберется? Старуха спит. Изабелла тоже. Ее опять рвало.

— Да входите же, дети! Не знаю, может, мы все здорово перегрелись, но меня даже знобит. Вы ели?

— Да, — поспешно отвечает Пьеро, даже слишком поспешно.

— Иди-ка перекуси немного, врунишка, — говорит мама Пуф. — Вот она бы так никогда не ответила. Потому никогда и не останется голодной.

Тереза дремлет в кухне, лицо у нее все обгорело, и сквозь полуоткрытые веки виден только белок.

— Тереза, мне страшно, закрой глаза, — кричит Джейн.

Тереза медленно открывает глаза и ласково им улыбается, не иначе как она видела во сне сонмы ангелов и гору шоколада. Джейн уже сидит за столом и что-то грызет.

— Мы идем смотреть, как отплывают пароходы. А есть нам некогда.

— Неужели ты собираешься вести ее на реку в одном бумажном платьице? Да она замерзнет! Девочки, которые все время едят, чуть что, сразу умирают. Ты сегодня похожа на бабочку, мышонок! Возьмите с собой одеяло, оно лежит на моем стуле в саду.

— Ах ты, бабочка! Хотелось бы мне посмотреть, как ты сумеешь взлететь, — шутит Папапуф, но глаза его не смеются и вид озабоченный — тут он ничего не может поделать. Да и на лице мамы Пуф то и дело вспыхивает тревога.

— Я перегрелась, и коленки вспухли еще больше… — Добрый, как хлебный мякиш, голос звучит жалобно и чуть звонче обычного. Она знаком зовет Джейн в спальню.

— Жерар, отвезешь их в порт? — кричит мама Пуф через калитку сада.

— Скоро можно будет ездить на «бьюике». Жерар достал динамо, правда, еще с месяц будет его налаживать.

Мама Пуф собирает им в сумку еду.

— Возьмете с собой. Тут остатки нашего пикника, надеюсь, не отравитесь. Ну идите, уже поздно. И не забудьте одеяло.

Джейн возвращается одна, без Терезы, вид у нее загадочный, словно ей только что открыли невероятную тайну.

Сапожник провожает их в сад. Жерар вытирает масляные руки прямо о штаны.

— Ты сегодня весь день провел один, тебе, наверно, было несладко. — Папапуф треплет его по плечу. — Но мы вспоминали о тебе, я обязательно поговорю с дядей. Не волнуйся.

Жерар включает зажигание, мотор тарахтит, и Папапуф напоследок грозит им пальцем:

— Не вздумайте уплыть в свадебное путешествие. Ты еще плохо знаешь ее, Пьеро, она такая злюка. Повремени.

Крепко сжимая руками руль, Жерар смотрит вперед, лицо у него бесстрастное, но ведет он машину с удовольствием, это сразу заметно даже по тому, как он тормозит на красный свет.

— Уже отплыли! — разочарованно говорит Джейн.

Один пароход под мостом, его огни сверкают гораздо ярче, чем в прошлый раз, и вода вокруг кажется гораздо темней; другой только что отошел от пристани, и видно, как люди на палубе машут руками. Жерар высадил их на маленькой улочке, проезд к порту был занят длинной вереницей встречных машин.