Сборник летописей. Том I - Рашид-ад-дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Племя сулдус
Хотя из этого племени было много эмиров, однако мы поставили первыми тех лиц, которые известны и уважаемы, состояли на службе |А 36а, S 70| Чингиз-хана и сведения о которых более ясны. Прежде же и изложили наиболее важные события.
Однажды Чингиз-хан в то время, когда он был юношей и племя тайджиут восстало против него, а войско и подчиненные отпали от него, у его же царствования еще не проявилось полной мощи, — ехал верхом по какому-то делу. В пути он заметил камень, который поворачивался без чьей-либо помощи. Поровнявшись с ним, он стал размышлять: «это что-то весьма странное и удивительное! Пожалуй, мне не следует ехать по этой дороге!». И с час был в нерешительности — ехать ли по этой дороге, но [в конце концов], не обратив на это внимания, он, следуя стремлению сердца, отправился дальше. Случилось так, что Таргудай-Кирилтук, государь племени тайджиут, который был его врагом, настиг и захватил его. Он сделал [для него] рогатку и берег его[904]: в то время еще не было в обычае быстро убивать пленников. Была одна старуха по имени Тайджу[905]-Эгэчи[906]. Ее называли Тайджу[907] из-за того, что она была из этого племени, муж у нее был из племени меркит, имя его не известно. В эту эпоху посол каана, по имени Уджаургай, который прибыл [сюда] вместе с Иктай[908]-илчи, — из ее рода.
Короче говоря, эта старуха все время расчесывала волосы Чингиз-хана и прислуживала ему. [Поскольку] все время шея у него была до крови натерта рогаткой, она подкладывала [Чингизу] на шею немного войлока и [вообще] постоянно проявляла [к нему] милосердие. Спустя некоторое время, Чингиз-хан в один из дней нашел удобный момент и бежал вместе с рогаткой. В тех пределах было большое озеро. Он залез в него и вместе с собою погрузил в воду и рогатку, так что из [всего] его тела [из воды] высовывался лишь один нос. Отряд тайджиутов пустился его преследовать; его искали. Соркан-Ширэ из племени сулдус, который был отцом Джилаукан-бахадура, был вместе с отцом Судун-нойона среди того племени, и кибитка его также была поблизости. Внезапно его взор упал на благословенный нос Чингиз-хана. Он догадался, что это он. Тайком он подал знак, чтобы [тот] погрузил поглубже голову, и сказал тем людям [тайджиутам]: «Вы продолжайте обыскивать другие окрестности и стороны, чтобы мне здесь быть настороже!» — и этим он их рассеял [по разным сторонам]. Когда настала ночь, он вытащил из воды Чингиз-хана, снял с его шеи рогатку, отвез его в [свой] дом и спрятал на телеге под большой кучей шерсти. После этого сборище ищущих [Чингиза] проследило его следы до той местности. Они возымели подозрение, что он может быть в кибитке Соркан-Ширэ, учинили там тщательный розыск вплоть до того, что несколько раз протыкали ту шерсть вертелами [сих], но он не появился оттуда. Так как всевышняя истина возжелала его счастья, то ни разу не было причинено вреда и боли его благословенному телу; его не нашли и ушли. После того Соркан-Ширэ дал ему рыжую кобылицу, немного мяса и вертел для кебаба, а [также] дал ему кое-что из вещей, которые нужны в путешествии, как то: стрелы, лук и прочее, а кое-чего не дал; говорят, что он также не дал ему огнива и отправил его. По этой причине теперь, хотя [его потомки] пользуются большими милостями, но оттого, что [Соркан-Ширэ] не дал [Чингизу] часть из тех [нужных] вещей и огнива, то на них за это падает некоторая тень, [хотя] у него [Соркан-Ширэ] на это и имелось некое извинительное обстоятельство, а именно, чтобы этот случай не получил широкой огласки, [но вышло по арабской поговорке]: «может быть ему простительно, а ты достоин порицания».
За это время мать, жены и племя Чингиз-хана уже отчаялись в нем. Его четвертый сын, Тулуй-хан, был ребенком. В эти несколько последних дней он ежеминутно говорил: «Отец мой едет [домой] верхом на кобылице!». Мать его ругала и драла за уши [говоря]: «Что за глупости говорит этот мальчишка и ежеминутно напоминает нам о нем, терзая [этим] наше сердце!». Тот же не прекращал и попрежнему твердил [свое] до того дня, когда Чингиз-хан должен был прибыть. [В этот день] Тулуй-хан сказал: «Вот подъезжает мой отец верхом на рыжей кобылице с двумя тарбаганчиками[909] в тороках!». А мать его попрежнему говорила: «Что за навождение мучает этого мальчика!» А он настойчиво повторял: «Вот он подъезжает!». Спустя какой-нибудь час прибыл Чингиз-хан верхом на рыжей кобыле, с двумя притороченными к седлу тарбаганчиками. Люди крайне обрадовались его прибытию и предались полному веселию. Все пришли в величайшее удивление от слов Тулуя, пересказали этот случай Чингиз-хану и роздали |А 36б, S 71| милостыню и то, что полагалось по обету.
Когда Соркан-Ширэ понял, что то, что он скрыл Чингиз-хана, не останется тайным, он счел необходимым уйти из среды племени тайджиутов. Откочевав с семьей и подчиненными, он прибыл служить к Чингиз-хану. Чингиз-хан весьма хорошо относился к нему, к его детям и сторонникам и оказывал [им] полный почет и уважение. Джилаукан-бахадур, сын Соркан-Ширэ, был весьма храбр и мужествен. Однажды он неожиданно упал с коня на поле битвы, и на него наскакал враг, чтобы его прикончить. Он вскочил и пеший с копьем пошел на конного, напал на него, обратил его в бегство и гнал его около фарсанга. Чингиз-хан удивился [этому случаю] и сказал: «Какую силу должен иметь человек, упавший с коня [во время боя], чтобы встать и биться?! А если так и было, то как пеший
