Купол на Кельме - Петр Оффман

Я сомневался. По-моему, заросшая протока скорее была похожа на болото. Между тем перед нами лежала прямая дорога по широкой и спокойной реке. Я считал, что не надо сворачивать.

Подъехав ближе, мы обнаружили все же течение. Но, кто знает, может, это просто небольшой приток. Не потеряем ли мы напрасно дня два, исследуя никому не нужную речонку. Не знал я, что можно заблудиться на реке.

– А вот и сломанная сосна. Ларион велел сворачивать от сломанной сосны, – заметил Маринов.

И мы вошли в протоку, все еще сомневаясь, туда ли мы плывем. Мелкая, заросшая травой речка сливалась с окружающим болотом. Раздвигая осоку, лодка оставляла за собой извилистую водяную дорожку. Дно было мягкое, илистое. Шесты вязли в нем. В лодке у нас было две доски, можно было бы соорудить нечто вроде весел. Но не хотелось задерживаться.

Километров через восемь протока резко повернула на восток. Топозеро – цель нашего путешествия – находилось на севере. Видимо, мы не туда плыли. Я предложил вернуться к реке и поискать правильную дорогу. Но Маринов верил в сломанную сосну Лариона.

– Справа я вижу холмистый гребень, – сказал он. – Попробуй добраться туда, Гриша. Может быть, ты увидишь озеро впереди. И ружьишко захвати. А то мало ли кого встретишь в тайге.

Я с удовольствием вылез на берег. Приятно было размяться после долгого стояния в лодке. Прыгая с кочки на кочку, я переправился через болотце и вступил в еловый лес. Мрачная, торжественная тишина ельника охватила меня. Ели стояли плотно, их низкие, тяжелые ветви не колыхались от ветра. Трава не росла под ними. Ноги бесшумно ступали по мягкому ковру многолетней хвои.

Я двинулся вдоль опушки на запад, выбирая подходящее дерево, чтобы взобраться на него. Но не успел я пройти и двухсот метров, как меня остановили странные звуки: своеобразное цоканье, клекот и хрип.

От Лариона я слыхал, что глухари здесь токуют иногда поздней осенью, и, признаться, не верил. Но сомневаться было невозможно. Ни один охотник, хоть раз слышавший любовные призывы глухаря, не спутает их с другими звуками. Глухарь – редкая и лакомая добыча, в особенности для нас, пробывших неделю на утиной диете. Определив направление, я двинулся в чащу. Но тут глухарь замолк и заставил меня простоять целую минуту на одной ноге. Пока он токовал второй раз, я продвинулся еще на два шага. Минутная пауза – прыжок. Охота на глухаря – серьезное испытание выдержки. Прыгнул – и замри! Примерно на двадцатом прыжке я провалился в какую-то норку. Как раз в этот момент глухарь закончил трель и смолк, так что я не знал, спугнул я его или нет.

Затаив дыхание я ждал в неудобной позе – одна нога в норе, другая на кочке, левой рукой я держался за еловую лапу, в правой балансировало ружье. Так я выстоял минуты три, проклиная сучок и собственную неосторожность, оплакивая улетевшее жаркое и все еще надеясь… Но в это время глухарь снова зашуршал и зацокал у меня над головой. Я разглядел на дереве темный силуэт, неторопливо прицелился… И грузная птица, ломая ветки, упала к моим ногам.

Охотничья гордость переполнила меня. Я мысленно смаковал, как покажу добычу Маринову, как он будет удивлен и обрадован. Ведь это единственный глухарь, которого мы встретили в это лето. Даже у самого Маринова не было таких трофеев.

Я привесил к поясу глухаря (в нем было килограмма четыре, как в хорошем гусе) и вышел снова на опушку. Мне надо было найти подходящее дерево, чтобы залезть на него и осмотреться… Но и с дерева озера не было видно. Во все стороны тянулся синеватый лес с проплешинами болот. Правда, и реки я не разглядел. Только пестрая полоса ивняка намечала ее направление.

Я слез с дерева, пошел к реке напрямик. По моим расчетам, надо было пройти около километра – спуститься с холма, пересечь низину и заросли кустарника на берегу. Однако на полпути я встретил болото. Я решил его обойти справа, но и там было болото. Сейчас, после дождей, воды прибыло. Я сунулся было напрямик, но тут же увяз по колено и с трудом выполз на сухое место, чуть не потеряв глухаря.

Тогда я решил вернуться по своим следам. Пошел обратно к холмам. Но почему-то лес оказался здесь не еловый, а лиственничный. Наверное, еловый остался левее. Я повернул налево, двинулся по опушке. Местность шла под уклон, холм закончился лесистым мысом, а мыс уперся в болотистую низину. Надо было снова поворачивать назад. Но куда на этот раз? Ведь я уже поворачивал назад трижды.

И тут впервые у меня возникла тревожная мысль: «А не заблудился ли я?»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Заблудился!

Я не сразу осмыслил это зловещее слово.

Кругом нас тайга. В тайге два человека: Маринов и я. Мы можем искать друг друга два месяца и все же не найти. Ближайшие люди где-то на Топозере, километров тридцать от нас на север, или на северо-восток, или даже на восток. Озеро не так велико, можно пройти и мимо. Помощи ждать неоткуда. С ружьем и десятком патронов я как-нибудь выберусь на Лосьву. Я-то выберусь, а Маринов? Он же будет искать. Я – его, он – меня. Я даже заскрежетал зубами от злости.

Что же делать, куда идти?

«Прежде всего, – сказал я себе, – не волнуйтесь, товарищ Гордеев. Хуже всего растеряться, бегать туда и сюда, это верное средство окончательно заблудиться».

Я крикнул и долго прислушивался. Ответного крика не было. Выстрелил. Безмолвие. Может быть, Маринов не слышал, а может, полагал, что я охочусь, и поэтому не стрелял сам.

– Подумаем спокойно, – сказал я вслух, стараясь подбодрить себя звуком голоса. – Судя по карте, мы плыли в основном на север. Я вылез на восточный берег. Сначала я шел параллельно реке, потом повернул в лес и отклонился южнее. Потом гнался за глухарем, вышел на опушку, обходил болото и сбился с пути. Но, так как я кружил, едва ли за эти два часа я ушел от реки дальше, чем на три – четыре километра. Река где-то на западе от меня. Компас есть. Буду идти на запад, напрямик, через болота.

Я надел на шею ружье; глухаря и патронташ с драгоценными патронами приладил на спину, а в руки взял две палки и решительно полез в болото.

Вскоре мне пришлось встать на четвереньки, но, опираясь на палки – мои ручные лыжи, я. благополучие перебрался через топкое место. «Только не горячись! – твердил я себе. – Завязнешь – вытаскивать некому. Тут и останешься».

Я знал, что рискую жизнью, но не волновался. Тяжелая работа поглощала все внимание. С трудом я вытаскивал руки и ноги, то плыл, то полз, отгребая грязь палками и яростна мотая головой, когда мошка донимала меня.

Руки, ноги, живот, все лицо было у меня в грязи. Грязь ползла в рот, скрипела на зубах. Тяжела дыша, я с тоской посматривал вперед. Там виднелся лес – сухое место. Я знал, что большие деревья не растут на болоте. На сколько еще ползти до леса? Мы привыкли смотреть на мир стоя. Нам трудно определять расстояния, плавая, лежа на животе или ползая, как я, по болоту.