Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти - Майкл Муркок

Глориана блистала в роли Милостивой Государыни с энтузиазмом, черпаемым из непривычной злости на несправедливость своего положения. Монфалькон настоял на ее присутствии, приводя все обеты, что она давала ему даже до восшествия на трон, напоминая о наследии Альбиона, значении и ценности сего наследия. Совесть ее была им пробуждена – но не дух. Она видела смысл в его настойчивости, но, тем не менее, ею возмущалась. В течение прошедших двенадцати лет она неизменно наслаждалась церемониями своего Дня Восшествия, достигавшими апогея в Маскераде, где исполняла главную роль, однако исчезла Уна, исчезла Мэри, исчез добрый, глупый сир Танкред, и она лишь острее ощущала их отсутствие и горевала по ним, улыбаясь, болтая и время от времени поднося беспечную руку к окну.

Ее словно предали – невиновная Уна, хитроумный Монфалькон, Совет, компаньонки и подруги, – ибо теперь у нее не было друзей, только подданные, вассалы, ее слуги, ее тайны. Подобные чувства породили в ней яркие всплески остроумия. Она уже не была собой. Она играла Глориану в полный рост, и немногие предполагали, что вскоре она может сломаться, и из сих немногих мало кого сие волновало. Она была как величественный флагман, поднявший всякое ветрило для ловли ветра: знамена все полощутся, медь и дерево, позолота и краска блещут в лучах солнца, Глориана приветствуема любым наблюдающим за скольжением ее по волнам, и никто не ведает, что под ватерлинией нет у нее ни руля, ни якоря.

Начался первый поединок на особом ристалище, возведенном на большом искусственном острове посреди декоративного озера, дабы у всей народной массы имелся отменный вид на происходящее.

Сир Тимон с Моста Гравени, юный рыцарь в синем и белом, состязался с более опытным сиром Паломнием из замка Килколман, причем сир Паломний спешился, взял две пики и, помогая антагонисту встать, протянул тому одну, дабы продлить схватку, пока один не падет или не преломятся пять пик. Рыцари в обременительной, чудной сшибочной броне, в закрытых шлемах и полных доспехах передвигались по площадке неспешно и избирательно и, уподобясь танцорам древней пантомимы, наносили удары один другому со стилизованной грациозностью. Над ними, окружая их, притихла толпа, что обливалась потом в августовском зное и понимала неудобство паладинов, медленно изжаривающихся в ходе боя.

Убаша-хан поймал взгляд Королевы, отвернувшейся от сей сцены. Он улыбнулся и поклонился, и она крикнула:

– Добрый милорд, придите и посидите со мною. Мы с вами давно не беседовали.

Высокий татарин в золотой накидке и серебряной кольчуге, церемониальном костюме аристократа его страны, приблизился и поцеловал Глориане руку.

– Я озабочен, – молвил он негромко, – благополучием графини Скайской.

Королева притянула его, дабы усадить на кушетку подле себя.

– Как и мы все, милорд. – Она говорила не без легкости.

– Я изрядно восхищался сей леди.

Глориана не ослабила бдительности, но уверилась в том, что читает в темных восточных глазах искренность.

– Как и я, Убаша-хан.

– Идут разговоры, что она погибла.

– И разговоры, что она бежала. И разговоры, воистину, милорд, что она уехала жить с вашим же господином, в Татарию, в вашу Московийскую столицу.

Татарин улыбнулся самыми кончиками губ:

– Лучше бы она так и сделала, Ваше Величество.

– Кажется, вы не считаете ее убивицей.

– Мне все равно. Если она жива, я бы ее нашел.

Глориана изумилась такому напору, но осталась церемонной Королевой.

– Се ответственность лорда Рууни и лорда Монфалькона.

Убаша-хан прошептал секрет:

– Мои люди тоже ищут.

– В Альбионе?

– Повсюду, Ваше Величество.

– В таком случае вы, конечно, сообщите лорду Рууни о чем-либо услышанном, милорд.

– Сообщу, разумеется, Ваше Величество. Но странно то, что мы ничего не слышали. Нет доказательств того, что она вообще покидала дворец.

– Ах, в самом деле? – Столь болезнен был предмет разговора, что Королева отвернулась, имитируя скуку, дабы скрыть истинные свои чувства, свою заинтересованность.

– Мы длим поиски.

– Мы слышали, милорд, что татарские купцы успешны в торговле, – молвила Глориана чуть громче обычного, – с народами наших провинций Восточных Индий, особенно с горными государствами Патанией и Афганией. Ваше купечество разбогатело?

Он также сделался политиком и сказал:

– Купечество богатеет или гибнет, Ваше Величество. Иные разбогатели, несомненно.

– Торговля меж народами несет знание, а знание несет мудрость, милорд. Мудреет ли ваше купечество? – Она выполняла функцию, ожидаемую от нее Монфальконом, и могла не думать об Уне.

– Татарский народ славен мудростью, Ваше Величество.

– Мудрость учит нас, что торговля созидает умиротворение и процветание, в то же время война несет только бедность и дальнейшую распрю. – Она вела сознательное рассуждение, но хану мстилась полузавороженной, ибо дарила вниманием окно.

– Есть род мудрости, Ваше Величество, – продолжил он, в сущности столь же машинально, как и она, – что являет собой лишь предостережение, скрытое покрывалом софистики. Есть иной род, неукрашенный, и сия мудрость гласит, что слишком сильный упор на нужды купечества порождает нацию, слабую морально и телесно, добычу для народов сильнее.

– С сим согласились бы и в Альбионе многие наши стоики, – молвила она. – Однако миру должно поощрять все и всяческие философии, я полагаю, и обязательство праведника – защищать слабого, содействуя сильному. – Она едва понимала, что именно сказала, ибо слова были почти зазубренными, дипломатической привычкой; однако Убаша-хан, хоть и отвечал в схожей манере, нашел их важными. – Ибо в очевидной слабости кроется значимая сила, – продолжила она, бросив очередной взгляд на Сшибку, где сражались ныне два новых рыцаря. – Разумеется, татарский народ славится проницательностью и должен сие понимать.

Посланник сказал:

– Подобное верование может стать опасным для того, кто его исповедует. Мощь может растаять исподволь.

– Если только не напоминать постоянно о необходимости поддержания сей мощи, милорд. – Она улыбнулась, встала, дабы взглянуть, как рыцари уравнивают копья и, развевая накидки, устремляются один на другого во весь опор. Столкновение, оживление: оба соперника, преломив копья, но удержавшись в седлах, возвращались на свои места к свежему оружию. – Если я, к примеру, стану слабеть, вы, как друг, будете готовы помочь мне, я уверена.

– Воистину, Ваше Величество. – Убаша-хан насладился переговорами куда более Королевы. Он осознал, на что она намекает: стягивание Татарией войск вдоль арабийских границ послужит для Альбиона сигналом тревоги. И он был удовлетворен, ибо ровно сего ожидал от дипломатии.

– Мой лорд Канзасский! – Королева приветствовала загорелое длинное лицо с неподдельным удовольствием. – Вы так пока и не вернулись на свои девствийские земли?

– Вскоре, Ваше Величество. Слишком многое меня здесь удерживает. И я не пропустил бы Сшибку. – Елейный дворянин ухмыльнулся, склонившись поцеловать ее руку в перчатке. Его облачение составляли дублет и рукава с буфами всех оттенков желтого, короткая лиловая накидка через плечо и широкополая оперенная шляпа, кою он, нагибаясь, снял.

Она его подразнила:

– Вы в высшей степени цветасты, милорд, для стоика.

– Сегодня я разоделся для Королевы, – ответил он.

– Вы делаетесь идеальным придворным, милорд. – Убаша-хан деликатно удалился, и она похлопала кушетку, приглашая лорда Канзаса присесть.

Тот оскалился, подчинясь.

– Честь по чести, мадам, я ощущаю себя фаршированной тыквой.

Она комически помрачнела.

– Вы глядитесь чрезвычайно импозантно, милорд. Радует ли вас Сшибка?

– Весьма.

– Вы не участвуете?

– Нет, мадам. Я малоопытен в церемониальных стычках, и прислуги у меня недостаточно. Не здесь.

– Вы привезли совсем мало челяди, как я слыхала.

– Привычка, мадам, ибо часто я, как вы знаете, путешествую лишь в обществе солдат.

– В Девствии тоже проводят сшибки. Я о них слышала.

– Изысканные, Ваше Величество.

– Но, как стоик, вы порицаете помпу, да?

– Я признаю потребность в ней, мадам. Здесь, во всяком случае. Я, как и графиня Скайская, – явственно жалея о нетактичности, он продолжил почти без паузы: – Предпочту более простые способы поддержать достоинство Государства. Однако они придут, я думаю, со временем. Старые воспоминания должны сокрушиться под весом галантности.

– Я разделяю сие мнение, – сказала Королева. – И завидую вашей пасторальной девствийской жизни. В Канзасе безмятежно, милорд?

– Слишком безмятежно для человека моего склада по временам, мадам. Вам ведом девствийский темперамент в общем, я полагаю. Мы довольны страной. Мы в безопасности. В мире с соседними народами и – ныне – с Альбионом.

– Восстания были не слишком многочисленны.