Том 1. Тяжёлые сны - Федор Сологуб

– А ну его ко всем чертям! – сердито говорил Молин. – Еще заплачет, ябедничать побежит, фитюлька проклятая!

– Жена, воскликнул отец Андрей, – где же водка?

– Евгения, Евгения, – засуетилась матушка, – дурища несосветимая, есть ли у тебя башка на плечах!

Евгения вносила в столовую горячий пирог. Кричала:

– Не разорваться!

Матушка метнулась к поставцу и в один миг притащила водку и рюмки. Евгения помчалась за супом, а Молин бубнил себе:

– Юлил за мной. До самых ворот бежал… впритруску… Ну, да я на него нуль внимания. Прикусил язычок, подрал как ошпаренный.

Отец Андрей зычно захохотал. Матушка налила водку в рюмки и придвинула одну из них Молину. Смотрела на него ласковыми, влюбленными глазами. Отец Андрей и Молин выпили, а матушка меж тем положила Молину громадный кусок пирога с говяжьего начинкою и наполнила его тарелку супом, еще дымным от горячего пара.

– Ловко! – говорил отец Андрей. – Так их, мерзавцев, и надо учить. Ну что ж, брат, по первой не закусывают. Ась, Алексей Иваныч?

– Дельно! – одобрил Молин. – Я, признаться, выпью, – в проклятом остроге пришлось попоститься.

Налили по второй и выпили. Горькие воспоминания преследовали Молина. Он заговорил:

– Если б он, скотина, был настоящий товарищ, он бы сразу должен был сунуть под хвост той сволочи. Сочлись бы!

– Известно!

– Ну, если б она не взяла, да накляузничала бы следователю, я все же был бы в стороне, – не я подкупал, мне что за дело! А то не мне же было ей деньги предлагать.

– Ну, само собой. Да и мне неловко. Я так и думал, они с теткой обтяпают! А они вон что.

– Подлейшие твари! – взвизгнула матушка.

– Ну да ладно, и даром отверчусь.

Отец Андрей вдруг засмеялся и спросил Молина:

– На экзамене-то, говорил я вам, что вышло?

– Нет. А что?

– Да, да представьте, какая подлость! – закипятилась матушка.

– На Акимова накинулся, – рассказывал отец Андрей. – Не знает, дескать, геометрии. Единицу поставил. Переэкзаменовку, мол, надо. Ну, да мы еще посмотрим. Почем знать, чего не знаешь.

– Это, знаете, из зависти, – объясняла матушка, – отец Акимова подарил батюшке на рясу, а ему – шиш. Акимов – купец почтительный, только, конечно, кому следует; ведь всякий видит, кто чего стоит. Батюшка Андрей Никитич, да что ж ты не угощаешь? Видишь, рюмки пустые.

– И то, – сказал батюшка и налил.

– Эх! – крикнул Молин. – Руси есть веселие пити, не можем без того быти.

– Евгения! – крикнул отец Андрей в открытую дверь кухни. – Ты это с кем там тарантишь?

– Да это, батюшка, мой брат, – ответила Евгения. Мальчишка лет двенадцати опасливо жался к углу кухни. Боялся отца Андрея: учился в городском училище.

– Брат? Ну и кстати. Пусть посидит там, мне его послать надо. Удивляюсь я только тому, – обратился отец Андрей к Молину, – как это наши мальчишки не устроят ему сюрприза за единицы. Пустил бы кто-нибудь камешком из-за угла, – преотличное дело! Ха-ха-ха! Матушка взвизгнула от удовольствия.

– В загривок! – крикнула она и звонко засмеялась. Молин кивнул головою на открытую дверь кухни. Отец Андрей закричал:

– Евгения, дверь запри! Ишь напустила чаду, кобыла!

Евгения стремительно захлопнула дверь. Отец Андрей тихонько засмеялся.

– Чего там? – сказал он.

– Все же неловко, – ученик, и все такое.

– Чудак, да ведь я нарочно, – зашептал отец Андрей, – пусть слышит. Скажет товарищам, – найдется шалун поотчаяннее, да и запустит.

Отец Андрей снова захохотал и налил по четвертой рюмке. Молин сочувственно захихикал и показал пожелтелые от табака зубы. Он проглотил водку и крикнул:

– Эх, завей горе веревочкой!

– Все шляется к Логину, – сказал отец Андрей.

– А, к слепому черту! Ишь ты, агитатор пустоголовый, нашел себе дурака, пленил кривую рожу. Ну, да он мастак бредки городить.

– Вожжались с Коноплевым, да расплевались, – сообщила матушка.

– Ишь ты, лешева дудка, куда полезла! Почуял грош.

– Ничего, сведется на нет вся их затея, общество это дурацкое, – злорадно сказал отец Андрей.

– А что? – спросил Молин.

– Да уж подковырнет их Мотовилов.

– Подковырнет! – с азартом воскликнула матушка.

– Уж Мотовилова на это взять, – согласился Молин, – шельмец первой руки.

– Да, брат, – разъяснял отец Андрей, – ему в рот пальца не клади. С ним дружить дружи, а камень за пазухой держи.

– Шельма, шельма, одно слово! – восторгалась матушка.

– Но умная шельма, – поправил Молин.

– Да я то же и говорю: первостатейная шельма, молодец, – продолжала матушка. – Уж мой Андрей Никитыч хитер, ой хитер, а тот и еще хитрее.

Глава двадцать восьмая

Логин вернулся из гимназии рано и в вялом настроении. Сел за стол, лениво принялся завтракать. Водка стояла перед ним. Логин посмотрел на бутылку и подумал, что привычка пить каждый день – скверная привычка. Откинулся на спинку стула и продекламировал вполголоса:

Прощай вино в начале мая,А в октябре прощай любовь!

Потом придвинул к себе бутылку и рюмку, налил, выпил. Мысли стали веселы и легки.

В это время раздался неприятно-резкий стук палкою в подоконник открытого окна. Логин вздрогнул. Досадливо нахмурился, вытер губы салфеткою и подошел к окну.

– Дома, дружище? – раздался голос Андозерского. Логин сделал вид, что очень рад, и отвечал:

– Дома, дома. Ну, что ж ты там, – заходи!

– Водка есть? – оживленно спросил Андозерский.

– Как не быть!

Андозерский проворно взбежал на крыльцо. Румяное лицо его казалось измятым. Маленькие глазки были сонны и смотрели с трудом. Голос у него сегодня был хриплый. Шея страдальчески вращалась в узком воротнике судейского мундира. Он сел к столу.

– Эге, у тебя огурцы! Славно! И редиска, – еще лучше.

Логин налил по рюмке водки.

– Опохмелиться со вчерашнего треба? – спросил он.

– Опохмелялся, дружище, да мало: встал поздно, надо было тащиться в съезд, – сегодня было судебное заседание.

– Где ж ты это вчера засиделся?

– В том-то и дело, что нигде. Сидел дома и трескал водку.

– С кем?

– Один, брат, по-фельдфебельски. Столько вызудил, что и вспомнить скверно.

– С горя или с радости?

– С раздумья, дружище.

– Ой ли?

– Да, да, – решился, выбрал… Ну, да что там… Завтра все расскажу.

– Ну что ж вы, судьи неумытные, наделали сегодня?

– Наделали мы делов! Мы, брат, сегодня грозный суд творить вздумали.

Андозерский влил в себя другую рюмку водки и весело засмеялся.

– Вот теперь на поправку пошло! Знаешь Спирьку? Комичный Отелло.

– Как не знать! Только какой же это Отелло, это – Гамлет.

– Спирька-то Гамлет? Ну уж, скажешь тоже!

– Ну да, именно Гамлет: он жаждет мести и ненавидит месть, и вот увидишь – отомстит как-нибудь по-своему. Ну, что ж у вас с ним?

– А видишь, его волостной суд приговорил к пятнадцати розгам; Мотовилов жаловался, а также за мотовство и пьянство, расстраивающие хозяйство. Спирькино хозяйство!

– Ну, все же! Так вот он нам жалобу. Ну что ж, мы суд судом, дело разобрали, да и решили усилить ему, мерзавцу, наказание, всыпать двадцать!

Андозерский сказал это очень горячо и с видимым удовольствием.

– Но, однако, зачем же усиливать? – удивился Логин.

– А затем: не жалуйся!

– Ай да Соломоны! Ну, еще что натворили?

– А еще, дружище, засудили мальчишку. Пожалей, брат, ты к мальчишкам жалостлив.

– Это какого же мальчишку?

– А вот тот, Кувалдин, что в огороде Мотовилова попалcя. Его тоже волостной суд присудил к десяти ударам, а он тоже жаловаться. Ну, мы ему и накинули еще пятачек.

– Да ведь вы знаете, что он попался случайно в шалости, которая здесь в обычае.

– А кусаться зачем? Да и обычай скверный.

– Да ведь мальчика вы не могли присудить более, как к половинному наказанию? Выходит, вы закон нарушили.

– Нарушили? Ну, это буква закона, а мы… Мы, брат, новое наслоение магистратуры. Мы без сантиментов.

– Несимпатичное наслоение, что и говорить!

– Несимпатичное! А вам бы по головке гладить всякого шельмеца! Нет, брат, на наших плечах лежит важная задача: подтянуть и упорядочить. Миндальничать нечего: им дай палец, они и руку отхватят. Особенно теперь это необходимо в наших местах: брожение в народе, – того гляди, холерный бунт нам преподнесут. И так черт знает какие слухи ходят.

– Что ж, сознание законности хотите водворить в населении?

– Конечно! Давно пора. В наших селах ведь просто жить нельзя: потеряно всякое уважение к властям, к дворянству, к праву собственности, к закону.

– Постой, брат, как же это вы сумеете вбить в народ сознание законности, когда сами закон нарушаете?