Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Досталось в этом постановлении и соседу Зощенко по писательскому дому Юрию Герману: «"Ленинградская правда" допустила ошибку, поместив подозрительную хвалебную рецензию Юрия Германа о творчестве Зощенко в номере от 6 июля с.г.».
Что делать, пришлось Юрию Герману покаяться:
«Шестнадцатого августа с. г. я не выступил на собрании писателей… Вернувшись ночью домой и прочитав "Путешествие обезьяны", я еще раз понял, что выступить было необходимо: рассказ, разумеется, мерзейший, и я, конечно, виноват в популяризации Зощенки через печать… виноват и в тоне, и в содержании статьи…».
Для Зощенко всё в итоге как-то обошлось, если не считать исключения из профессионального союза. Правда, на несколько лет имя Зощенко стало запретным для издательств, и лишь после смерти Сталина ему возвратили статус официального писателя.
Однако через год на встрече с английскими студентами, отвечая на заданный вопрос, Зощенко имел неосторожность выразить несогласие с тем постановлением ЦК, которое отрешило его от литературы. Вполне естественно, что после этого в печати снова появились разгромные статьи о его творчестве. Коллеги пытались убедить, чтобы покаялся – вот ведь и Юрий Герман признал свои ошибки и теперь находится в первом ряду советских литераторов. Однако у Зощенко пропало всякое желание работать:
«Я могу сказать – моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын».
Дело даже не в чистоте, а в невозможности должным образом ответить всем своим обидчикам. Казалось бы, у сатирика для этого немало вариантов, но ожидание новых нападок и нежелательных оргвыводов не совместимо со званием сатирика. Сатирик должен быть свободен абсолютно, единственный цензор и критик для него – он сам. Иначе сатирический дар засохнет, испарится, ведь невозможно создавать сатиру с оглядкой на мнение начальства. Когда Михаил Булгаков писал повесть «Собачье сердце», он был свободен. Он был свободен и тогда, когда писал «закатный» роман, «Мастера и Маргариту». Но тут причина была в том, что на прижизненную публикацию он и не рассчитывал, создание романа – это было просто веление души. В отличие от Булгакова, сатира которого, по своему скрытому смыслу, являлась политической, Зощенко был сосредоточен на бытовых проблемах, на нравах обывателей. И вроде бы нечего тут опасаться – всегда можно найти сюжет, в котором при всём желании даже въедливый критик не обнаружит и намёка на крамолу. Но оказалось, что вечно писать о всякой ерунде нет никакой возможности. Попробовал написать более острую сатиру, про ту самую обезьяну, и вот как всё закончилось.
Более удачливыми оказались другие сатирики, известные широкой публике под псевдонимами Илья Ильф и Евгений Петров. Их подлинные фамилии – Файнзильберг и Катаев. Последний был братом другого известного писателя. Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» до сих пор читают, их давно уже, что называется, разобрали на цитаты, а некоторые изречения Бендера, Паниковского и других персонажей этих книг вошли в наш лексикон. Однако остриё своей критики сатирики направляли не только против выдуманных героев.
В начале 30-х годов по сценарию Юрия Германа был поставлен фильм «Доктор Калюжный», главным героем которого стал врач. Фильм понравился не только зрителям, но и руководству Центрального театра транспорта, которое попросило Германа переработать сценарий в пьесу, но заменить врача на железнодорожника. Под впечатлением от успеха фильма Герман согласился, вопреки совету своего приятеля и коллеги Александра Штейна:
«Малодушие прозаика, очень хотевшего, чтобы пьесу поставили в столице, особенно после того, как критика дружно бранила его за неудачную драму "Вступление", плюс неукротимая, железная настойчивость руководства Театра транспорта, жаждавшего тематической пьесы, да еще некоторое, назовем – легкомыслие, свойственное прозаику Герману, когда дело заходило о театре, – все это "сработало"».
А вот Евгений Петров встретил эту идею Германа в штыки. Через много лет Юрий Павлович в деталях описал свой разговор с коллегой:
«Е. П. Петров хорошо ко мне относился. Более того, мы были дружны. И вот однажды я согрешил… Описывать грехопадение не очень интересно. Коротко говоря, я написал вариант своей пьесы специально для театра, который желал одеть героя в форму своего ведомства. Петров позвонил мне из Москвы:
– Сейчас же запретите спектакль!
– Но…
– Один раз он был у вас учителем, сейчас он у вас машинист, а будет кем – хлебопеком? Послушайте – запретите!
– Евгений Петрович, дело в том, что театр…
– Я не Евгений Петрович сейчас. Я редактор "Литературной газеты". И если это безобразие не прекратится, мы «по вас» ударим!
– Вы? Ударите?
– Мы! Ударим! И больно!
"Безобразие" прекратить я не смог, и "Литературная газета" ударила – да как! И было очень стыдно».
История этой неудачной постановки и особенно критика со стороны Евгения Петрова стали горьким уроком для писателя. Слава богу, обошлось без обвинений в запланированной неудаче с целью дискредитации обходчиков и машинистов.
После выхода в свет романа «Наши знакомые» не удержался от критики в адрес Германа и соавтор Евгения Петрова, но сделал это как бы отвлечённо, без указания имён:
«Большинство наших авторов страдает наклонностью к утомительной для чтения наблюдательности. Кастрюля, на дне которой катались яйца. Ненужно и привлекает внимание к тому, что внимание не должно вызывать».
Через много лет Алексей Герман, режиссёр фильма «Мой друг Иван Лапшин», попробовал возразить Илье Ильфу, причём весьма своеобразно:
«Хотя фамилия отца здесь не названа, речь идет именно о нем, о романе "Наши знакомые". Отец Ильфа любил и уважал, но согласен с ним не был. Я тут тоже на стороне отца, и в память об этом давнем споре нарочно вставил в картину эпизодик с
