Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

встречу жены и спросил — нет ли возможности переехать в квартиру побольше? Малиновский ютился в довольно скромных апартаментах — дореволюционном прототипе нынешних студий. А вот Григорий Петровский с супругой и тремя детьми, а также его соратником по большевистской фракции депутатом Николаем Шаговым, снимали большую пятикомнатную квартиру — достаточно просторную, чтобы легко спрятать еще одну небольшую семью. К нему-то и обратился с просьбой Малиновский — выручай, брат, твоя очередь спасать Свердлова. Так что 9 февраля Яков Михайлович переехал на квартиру к Григорию Петровскому; туда же прибыла и его жена с ребенком (159).

Перед переездом к Петровским и встречей с Клавдией Свердлов еще раз навестил Эгон-Бессеров — вечером 8 февраля. Эта прощальная встреча с фотографической точностью отпечаталась в памяти девочки-подростка Киры, очарованной Яковом: «В феврале 1913 года Яков Михайлович — опять у нас на Широкой. Прежде чем уйти, Яков Михайлович попросил меня постоять у окна и посмотреть, нет ли на улице шпиков. Гордая таким поручением, я прильнула к окну. Улица была пуста. Яков Михайлович ушел, а я все еще продолжала стоять у окна. Ясно помню его удаляющуюся фигуру: руки в карманах потертого пальтишка, крупные, быстрые шаги, устремленный вперед корпус. Я внимательно смотрела ему вслед и никого не заметила. Сказала об этом маме, и мы успокоились. Но он не вернулся ни в тот день, ни на следующий. Он снова был арестован…» (165)

Григорий Иванович и Доменика Федоровна встретили гостей с истинным широким малоросским радушием. Семье предоставили самую большую и светлую комнату — гостиную. А когда поздно вечером товарищи привезли Клавдию с Андреем, радости не было предела — Петровские ликовали так, словно Свердловы были их ближайшими родственниками. Видимо, столь теплая атмосфера подтолкнула Клавдию к тому, чтобы признаться практически на пороге, что она ждет ребенка. «Яков Михайлович был и смущен, и горд, и рад неимоверно. Я за всю свою жизнь, наверное, не видал более счастливого человека, чем он в ту ночь».

Когда веселье немного стихло и все начали готовиться ко сну, во входную дверь громко забарабанили: «Немедленно откройте! Полиция!» (161) Парни-подростки Леня и Петя бросились к отцу, семилетняя Тоня заплакала, Григорий Иванович пошел к двери — полный решимости остановить посягнувших на депутатскую неприкосновенность служителей закона: «Ночью в квартиру Петровского явилась полиция и арестовала всех троих: и Якова Михайловича, и Новгородцеву, и их ребенка (как известно, Малиновский был провокатором, и он сам подстроил всю эту историю и выдал Свердлова охранке)».

Полицейские действовали, словно их коллеги с Дикого Запада. Они выломали двери, двинувшегося им навстречу хозяина прижали к стене, целеустремленно направившись к цели. На протесты Григория Ивановича и заявления, что он депутат, полиция не обратила никакого внимания. Его даже не пустили к телефону, когда он хотел позвонить, куда следует, и сообщить о противозаконном насилии полиции (159). Свердлова снова разлучали с женой и сыном. Он отправился прямиком в «Кресты», а Новгородцева с ребенком — в полицейское отделение.

Глава 29. Из «беста» в «Кресты»

На дело Свердлова директор Департамента полиции Белецкий отрядил лучших следователей. Благодаря агентурным сведениям, добытым Малиновским, истинная роль Якова для оперативных служб была как на ладони. А вот для органов правосудия все обстояло иначе. Никаких весомых материальных улик, свидетельских показаний, иных задокументированных свидетельств жандармы раздобыть не успели. На рассказах же секретного сотрудника дело построить было нельзя — любой адвокат камня на камне не оставил бы в подобном деле.

При всем желании тайно сфабриковать улики следствию бы не удалось. Разгневанные друзья-депутаты Свердлова устроили форменную истерику в парламенте. Неприкосновенность жилища народного избранника, гарантированная ему законом, была грубо попрана. Исходя из базового нарушения законодательства при проведении следственно-оперативных мероприятий, депутаты называли незаконным и задержание «находившегося там знакомого депутата Петровского — Якова Михайловича Свердлова и г-жи Новгородцевой с ребенком» (159). Вполне логичный и обоснованный, по крайней мере в логике европейского правосудия того времени, запрос поддержали 73 депутата.

С 12 февраля «Правда» начала целую серию материалов по этому вопросу. Каждый номер начинался с разгневанного обличения угнетателей России, на каждом шагу безнаказанно преступающих закон и его же именем карающих ни в чем не повинных журналистов и типографских работников — одним из каковых в публикациях преподносился Яков Свердлов. Газета особенно смаковала провокации правых депутатов в стенах Думы. Во время речи депутата-большевика Шагова, когда он, между прочим, сказал, что живет в одной квартире с Петровским, Пуришкевич крикнул: «Это видать по морде!» После этой хулиганской выходки лидера черносотенцев депутаты подняли сильный шум. Они кричали по адресу Пуришкевича: «Вон его, хулигана-погромщика!.. Гоните его отсюда, или мы сами его выкинем!.. Шпик! Наемник!» Шум и крики все усиливались, непрерывный звонок председателя не помогал. Назревала драка. В зал ворвались шесть думских приставов и принялись успокаивать особо буйных (159).

Этот информационный шум показывал властям, что процесс будет непростым, а потому к делу комар носа не должен подточить. Министр внутренних дел Николай Маклаков требовал, чтобы следователи работали тщательно и аккуратно. Следствие затягивалось.

Понимая, что следствие будет перлюстрировать все его письма, Свердлов из «Крестов» писал немногим и практически исключительно об эмоциональных и личных вещах. Конечно же, Яков больше всего беспокоился о беременной жене, своими терзаниями он делился с Эгон-Бессерами: «Порою задумываюсь о жинке, — сообщает он в следующем письме семье Бессер. — Ей труднее приходится. Нелегко, должно быть, с младенцем в камере. Вот это печалит меня. О себе не горюю. Мне что? Сил, энергии хватит еще надолго» (16).

Вопреки мрачным предположениям Якова, Клавдию Новгородцеву освободили в течение недели. Не значилось за ней ничего такого, за что можно было бы держать с малышом за решеткой. Высшие чины МВД требовали как можно быстрее решить ее дело, чтобы не давать поводов левой прессе клеймить власти штампами вроде «средневековых сатрапов» и «палачей женщин и детей». Единственное обвинение, которое удалось предъявить Новгородцевой, — отъезд без спроса и уведомления властей с прежнего места поднадзорной высылки, из Екатеринбурга. За это нарушение снова назначили два года высылки под гласный надзор полиции. Принятый порядок не предусматривал немедленной отправки в ссылку, так что Клавдия могла дождаться того момента, когда решится участь ее мужа. Выйдя из заключения, она поселилась у Сары Свердловой.

Но всего этого Яков долгое время не знал. Письма от родных задерживало следствие. Клерки скрупулезно искали малейшие зацепки, могущие дать им нить к связям и доказательствам. Вполне вероятно, пытка неизвестностью судьбы семьи была отдельным инструментом воздействия на подследственного, хотя