Скатерть Лидии Либединской - Наталья Громова

Спокойное достоинство через годы разностей — не предмет зависти даже белой, — восхищение и возможность, заглянув в себя, распрямить спину и посмотреть вокруг совсем другими глазами.

«Пока мы ее (жизнь) ругаем, она проходит», — это Лидия Борисовна за рюмкой чая, среди дня в разговоре.

Пять детей, четырнадцать внуков, тринадцать правнуков. Половина в Израиле, половина здесь, в Москве. Ну, еще кто-то мотается по миру — свобода ведь на нас свалилась — вот и шастаем.

«Главная заслуга перемен теперешних — это пакетики пластиковые не надо из-за границы возить!» — это опять Лидия Борисовна на той же кухне. Под рюмку чая.

Тамара Жирмунская

С ангелом путешествий за спиной

Наша дружба расцвела к концу шестидесятых и, как исток полноводной реки, порой прячется в дебрях — его и не разглядишь, — так скрыто от меня начало наших горячих, доверительных, да что там, почти родственных отношений с Лидией Борисовной. Не имею права втираться в ее и без того многолюдную семью, но всегда думала и думаю о ней как о старшей сестре. Сестре, которой у меня никогда не было. Не было ее и у Лиды. Дети, внуки, правнуки — все это прекрасно. Но самое слово «сестра» излучает живое «всамделишное» тепло. Что сравнится с этим!..

Тамара Жирмунская и Лидия Либединская

Не раз говорила Лиде: в крученой-верченой литературной среде она была воплощением духовного здоровья, трезвого ума, отрицанием эгоцентризма не только для меня. К ней можно было прислониться, как истощенные долгой дорогой паломники прислоняются, втягивая спиной прану, к стволам вековых деревьев. Зацикленность на себе ненаглядном, патологические заскоки, будто бы неразлучные с талантом, разбивались о крепкий стержень ее личности, точно бешеные ветры о скалу. Талантами же она была наделена щедро. Это и многогранный литературный дар — к молодым ее стихам всерьез отнеслась сама Цветаева! И редкий во все времена, особенно в недоверчивое наше, дар бескорыстного сердечного общения. И, вероятно, главный ее талант, осветивший судьбу многих окружавших ее людей — умение любить. Почти по апостолу Павлу: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, Не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» (1 Кор, 13:4–7.)

Лида Толстая. 17 лет

Четырнадцать с половиной лет разделяло нас с Лидой, но сколько совпадений и пересечений было у нас в жизни! Обе жили в центре Москвы, в коммуналках, в одной комнате с любящими родными, но как хотелось лет с пятнадцати-шестнадцати иметь свой собственный уголок! Обе учились в соседних школах: от ее Дегтярного переулка до моего Успенского пять минут пешком. Посещали одни и те же театры, читали одни и те же книги. И, главное, нам досталась одна и та же затяжная историческая эпоха, не подозревавшая, что скоро ее обзовут эпохой культа личности. Обе верили в эту личность, не замечая (я) или отметая (Лида) то, что ее решительно не красило.

Время, что ли, тогда остановилось, и все замерли, как в детской игре «море волнуется», в непостижимой надежде на светлое будущее?..

Лида ходила в 167-ю школу, негласно называемую Сталинским лицеем. Преподавание в этом среднем учебном заведении было поставлено образцово. Сам вождь, по слухам, курировал школу, ибо там учились его дети: сын Василий (плохо) и дочь Светлана (очень хорошо). Вася был в одном классе с Лидой. Как-то, рассказывала она, мальчик объявил соученикам, что у него день рождения и он приглашает их к себе домой, в Кремль. Ребята приняли это за шутку. Никто не пошел.

Обида Василия была велика. Сталин и так его не очень жаловал. А тут возник повод поиздеваться над мальчишкой. Стол был накрыт, гостей ждали, и ни один не явился. «Вот как к тебе относятся твои товарищи!» — насмешливо заключил строгий отец…

Отчаянно смелый Василий, ставший летчиком, дослужившийся до генерал-лейтенанта, уцелел в войну. Погиб на фронте смертью храбрых другой ученик 167-й школы, Валентин Литовский, блестяще сыгравший Пушкина в фильме «Юность поэта», первая Лидина любовь…

Валентин Литовский, одноклассник Лиды, сыгравший А. С. Пушкина в фильме юность поэта

И надо же такому случиться, что через многие годы, к пятидесятилетию Октября, меня как молодого кадра Союза писателей послали с подарком по адресу: улица Горького, дом 12, поздравить с праздником критика Осафа Литовского… Я сама жила в этом доме, но в другом подъезде. Позвонила столько-то раз, согласно табличке на двери, открыла маленькая старушка. Благоговейно — иначе не скажешь — приняла у меня из рук запечатанный шерстяной плед, пригласила в комнату. Боже, подобной нищеты я не видела ни у кого! Какая-то пьяная мебелишка, рванье на кровати и на диване. Под стать им полуодетый, полулежащий старик…

Когда подружилась с Лидой, когда услышала от нее о Валентине, в ужасе возопила:

— Значит, это его родители так опустились? Как такое могло произойти?

— Они — наркоманы, — каким-то чужим голосом сказала она.

О том, что театральный критик О. Литовский был гонителем Михаила Булгакова и выведен в «Мастере и Маргарите» под именем Латунского, я узнала значительно позже. С Лидой мы об этом не говорили…

…Год 1969-й. Поздняя осень. Мы большой и в то же время не столь уж большой, если учитывать взаимное тяготение, группой едем на поезде в Иваново, бывший Иваново-Вознесенск, центр российской текстильной промышленности. С нами Булат Окуджава, поэтесса Лариса Васильева, переводчица Ирина Озерова, автор популярной книги «Старая крепость» Владимир Беляев. Умеет обаять любого дружелюбный, заслуженно растиражированный Марк Лисянский. Запанибрата с молодежью держится «бессмертный лейтенант», потерявший на войне правую руку, поэт Александр Николаев. Возглавляет группу писатель и парторг МО СП Аркадий Васильев.

Трудовая школа № 38 Октябрьского района. Лида Толстая — крайняя справа во втором ряду

Мне не надо знакомиться с Либединской — я ее уже знаю. Тянусь к ней. Тем более что она — сама приветливость. Половина группы теснится в нашем купе, потому что Лида накрыла стол, т. е. вагонный столик. Он не вмещает угощения — все, принесенное ей из дома, любовно приготовлено и разложено по тарелкам-блюдечкам. От проводницы требуется только чай. На всю компанию. Тогда его подавали в стаканах с подстаканниками. Под невинное чаепитие начинается литературный «треп»: звучат реплики, антиреплики, устные новеллы. Но вот уже кто-то из наших несет и пару бутылок с вином. Развязываются языки. Становится весело. А потом запоет Булат…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});