Птичка (СИ) - "Ann Lee"

— Да, конечно, вполне вероятно я так и сделаю, — я беру её визитку, отхожу, но потом вспоминаю, не расплатилась за ужин, огромным усилием воли возвращаюсь, обратно, кладу купюру на стол.

— Всего доброго, госпожа Амикян, — звучит жалко, но что сказано, то сказано.

Гелла одаривает меня натянутой улыбкой, и что-то строчит в телефоне.

Я иду, словно в параллельном мире, не видя и не слыша никого, просто вперёд рвусь, словно там мне станет лучше, словно там сердце отомрёт от сковавшей его боли.

Меня кто-то зовёт, я оборачиваюсь.

Фёдор.

— Виктория, что с вами? — он обеспокоенно заглядывает в мои глаза, а потом переводит взгляд выше, сзади грациозно вышагивает Гелла, и в его глазах вспыхивает понимание ситуации.

— Мне пора Фёдор Михайлович, — ещё и его жалости я не вынесу, и обхожу его, быстро мчусь на улицу.

Дышу, дышу, пульс стучит в висках.

Иду, куда не знаю, просто несусь, потому что, если замру, то мысли меня догонять, и я растекусь, прямо посреди улицы, сяду на асфальт и буду рыдать.

— Вика, стой, — я оборачиваюсь.

Опять Фёдор.

Он спешит подойти. Я смотрю вопросительно.

— Давай подвезу до дома, пешком далеко, — и он, не дожидаясь ответа, тянет меня за локоть, к своей машине, возвращая к отелю.

Сопротивляться, сил нет.

Усаживает в свой Мерседес, потом падает рядом и заводит мотор.

Я отстранённо смотрю на вечерний город, и стараюсь не думать, не анализировать.

Только не здесь, только не сейчас.

— Вик, мне очень жаль, — вдруг говорит он.

— Мне тоже, — апатично смотрю на проплывающие за окном улицы.

— Я не мог сказать, Назар мой друг, — продолжал он оправдываться.

— Хорошо, — снова безэмоционально произношу я, даже не делая попытки посмотреть на него.

— Вик, пойми, здесь всё решают большие деньги, Назар вряд ли, пойдёт на нарушение договора с Амикян.

— Я понимаю, — снова отвечаю я.

Федор замолкает, но обеспокоенные взгляды, бросать не перестает.

— Вик давай через недельку позвони мне, решим что-нибудь насчет работы, пока оформим отпуск, — говорит он, когда мы подъезжаем к моему дому.

— Спасибо. До свидания, Фёдор Михайлович, — я неуклюже выхожу из машины, потому что мышцы вновь словно атрофировались, бреду к подъезду.

В комнате стоит два собранных чемодана. Я не раздеваюсь, падаю на кровать, сворачиваюсь клубочком, и приказываю себе не думать о нём больше никогда.

Приказываю вырвать его из своего сердца, пусть даже с мясом, пусть даже с самим сердцем.

Разжать прутья клетки и стать свободной.

Пусть даже эта свобода с горьким привкусом.

Пусть даже она отравляет собой.

Лучше так, чем жалеть себя, и бесконечно вести мысленные разговоры с ним.

Из транса меня выводит трель телефона.

Назар.

Не могу заставить услышать его низкий глубокий голос. Не могу вынудить себя представлять, как его красивые губы скривиться в сожалеющей улыбке. Не могу принудить себя, вообразить, как его карие глаза заволакивает холод, и он говорит мне слова сожаления и прощания. Не перенесу, разрыдаюсь в трубку, и не прощу себе этого.

Он звонит и звонит. Вызов сменяется вызовом. А я раздеваюсь и ухожу в душ, чтобы согреть заледенелые руки, отогреть холодное тело, и может хоть немного застывшее от стужи сердце.

Когда я выхожу из душа на экране телефона двадцать пропущенных.

В двери поворачивается ключ, и в прихожую входят родители. Снова с дачи вернулись.

— Викуша, мне Назар звонил, мы с папой переполошились, думали, с тобой что произошло, он срочно просил тебя перезвонить, — с порога начинает мама, и спотыкается о мой стеклянный взгляд.

— Нет меня, — говорю, и ухожу в комнату, беру телефон, и заношу контакт Назара, в черный список. Удаляю все наши фотографии, на которые мне даже смотреть больно.

Всё.

— Викуша, что произошло. Назар был очень обеспокоен…

Я делаю над собой усилие, понимаю, что нужно объяснится с родительницей, набираю в лёгкие воздух.

— У Назара есть невеста, наследница многомиллионного состояния, поэтому больше Назара в моей жизни нет.

Вот так озвучила факт, и сердце дёрнулось, по крови побежал огонь, словно отрава, и спазм скрутил лёгкие.

Дальше не слышу, что говорит мама, падаю ничком на кровать, и сжимаюсь, чтобы унять эту боль, что разливается по всем моим членам.

У него есть невеста.

Есть невеста.

Опять комната моя, и снова эти ночные звуки. Я и сама не заметила, как уснула. Просто провалилась в темноту. Видимо мозг отключился, пытаясь защитить меня от истерики.

Снова храп папы и тиканье часов. Я снова разбитая на части. Разломанная, и брошенная истекать кровью.

Поднимаюсь и стягиваю с головы полотенце, которое так и осталось на мне после душа, и скидываю сбившеёся махровый халат. Переодеваюсь и, прихватив телефон, иду на кухню. Делаю кофе, и захожу в свои соц. сети. Везде, послания от Назара, с просьбой связаться с ним. Я удаляю все страницы, без жалости, и грусти.

Потом нахожу в интернете первое попавшееся турагентство, кручу пальце ленту, выбираю наугад, остров Корфу, и бронирую тур на две недели. Вылет завтра, и поэтому менеджер связывается со мной прямо, посреди ночи, хотя уже четыре утра. Всё оплачиваю онлайн, мне также пересылают билеты. Паспорт готов, деньги есть. Чемоданы собраны. Предупреждаю родителей, и уже в семь утра, мой самолёт взлетает в небо.

В основном брожу по пляжу, езжу на экскурсии, лежу на лежаке, и постоянно давлю в себе мысли о Назаре.

Народ вокруг расслаблен, беззаботен, со мной даже пытаются пару раз завязать знакомство, но мне так плохо, что я даже не в силах говорить, просто отворачиваюсь и ухожу.

Периодически звонит мама, просто узнать как дела, получает один и тот же ответ и отстаёт.

Вот и сегодня её звонок застигает меня на обеде в ресторане.

— Да мама, — отвечаю я, — со вчерашнего дня ничего не изменилось, всё нормально.

— Птичка, — шелестит в трубке низкий голос, и сердце пропускает удар.

Я молчу, не в силах не вымолвит ни слова, не оторвать от уха трубку, потому что хочу ещё услышать его низкий хрипящий голос.

Хочу.

— Не бросай трубку, Вика, — просит Назар, — я кое-как вымолил у твоей мамы возможность позвонить тебе. Они с отцом молчат как партизаны, не говорят где ты.

— Что тебе нужно? — слова даются с таким трудом, словно я только что освоила их, и ещё не до конца могу говорить.

— Вика, ну почему ты сбежала? Я всё объясню тебе!

— Не стоит, Назар, я всё поняла с первого раза.

— Да что ты поняла, — злится он, — ничего ты не поняла! Вика, ты решила всё по умолчанию, за себя, за меня!

— Хорошо, — сглатываю я ком в горле, — Гелла Амикян, не твоя невеста?

— Не всё так просто…

— Ответь!

— Да, это давний договор…Вика

— Не надо больше ничего говорить. Ты сделал выбор уже давно. Оставь меня в покое, Назар, я больше не хочу тебя знать.

— Это твоё последнее слово? — голос его леденеет, совсем такой, когда мы только познакомились.

— Да.

— Прощай, Птичка, — и он отключается.

И тут меня накрывает истерика. Я плачу так сильно, что весь ресторан переполошен. Кто машет на меня полотенцем, кто толкает воду, кто вызывает скорую. Я не могу остановиться, захлёбываюсь рыданиями, которые, наконец, прорвались, и затопили меня.

Прихожу в себя только в греческой больнице, куда меня увезла вызванная скорая, в сопровождении гидов. Там мне ставят успокоительный укол, и держат до вечера.

30. «Никто»

Странно, но ему казалось, что без неё он сдохнет.

Он чётко это осознавал, уже давно погрязнув в ней.

Потонув.

Растворившись.

Приняв всё, то, что сулит ему будущее вместе с ней, и совсем не видя его без Птички.

И самое странное, что он не сдох.

Продолжал жить, функционировать, и даже эффективно работать.

И это было странно, потому что Назар опасался, что без Вики не выживет.