Любовь и фантастика (сборник) - Марина Дяченко

Мы с Диего никогда больше не вспоминали дона Сура. Как будто его не было.

Диего дежурил теперь на крыше каждую ночь – даже тогда, когда вечер обещал спокойствие до самого полдня. Я не пыталась прогнать мальчика с крыши – для него очень важно было ощущать себя полезным. Доказать свою доблесть – особенно после того, как его жестоко унизили в моем присутствии. Ради того, чтобы стать незаменимым, Диего готов был совсем не спать.

Чтобы успокоить мальчика и дать понять, что я по-прежнему высоко ценю его преданность, я показала ему мастерскую Аманесера. Великолепную мастерскую с многофункциональным верстаком, аналитической машиной и неизменной пивной кружкой у монитора (Аманесер любил прихлебывать пиво, сидя за работой, а после его отъезда кружка так и осталась на месте). Диего был потрясен – правда, у него обнаружилась плебейская привычка тыкать пальцем в экран, и только угроза немедленного выдворения из машинного зала приучила его держать руки за спиной.

– Донна Клара! Да ведь здесь все сокровища мира!

– Не все, Диего. В мире есть много сокровищ, которые только предстоит разыскать рыцарю Аманесеру…

– Чего бы он не искал, ему осталось совсем немного… ведь главное сокровище – вы – у него уже есть!

Он льстил, глядя в глаза, но делал это так искренне, что мне оставалось только смеяться.

– Донна Клара… эта машина может читать человеческие чипы?

– Еще как может, Диего.

– Ради всего святого, давайте посмотрим хоть один!

– Это не очень хорошо, Диего, рыцарь Аманесер не одобрил бы… Да и откуда, скажите, взять человеческий чип? Разве что распотрошить кого-нибудь из слуг… Хотя нет, постойте.

Я порылась в ящике стола и вытащила коробочку, выстеленную изнутри мягкой тканью.

– Вот, Диего. Этот чип принадлежал одному побежденному рыцарю, тому самому, что так любезно одолжил нам аккумулятор для пушки… Он лежит сейчас в подвале – рыцарь, я имею в виду – на случай, если понадобится еще какая-нибудь деталь… Что ты погрустнел, малыш? Если бы не этот аккумулятор, мы все бы давно погибли – и я, и ты, и все слуги, лошади, мулы. Я уверена, что этот рыцарь вовсе не так хорош, чтобы ради его жизни жертвовать всеми нами. Нет? Давай посмотрим…

Я подобрала подходящий разъем, вставила туда гребенку чипа и велела машине проанализировать. Прошла секунда, другая…

По экрану побежали строчки – машина сообщала основные параметры рыцаря, но как-то скомкано, телеграфным стилем, будто спеша перейти к чему-то более интересному. Мигнуло и погасло забытое имя инженера…

Экран потемнел. Из динамиков послышалось хриплое дыхание. Машина перешла к анализу глубинной сущности рыцаря, когда-то предложившего мне свой чип на обтянутой перчаткой ладони.

Экран медленно наливался светом. Открывалась чужая картина мира – четырехмерно, целиком; я смотрела сперва с любопытством, потом с удивлением, потом…

Кем-кем, вы сказали, был его инженер?!

В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать… Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания – в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец – приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг – или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса – на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на «прекратить». Вот и все.

Диего был… нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.

– Да он развратник, наш побежденный рыцарь, – сказала я и не узнала своего голоса. – Простите, Диего, я… не знала!

И натужно рассмеялась.

Диего смотрел на меня, и темно-бордовый цвет все не сходил с его лица.

– Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! – сказала я, вдруг впадая в бешенство. – За то глупое положение, в которое он меня поставил… Диего, мальчик мой, простите. Если бы я только могла предположить!

– Н-ничего, – сказал он беззвучно. – Он… это ведь… то, что в него вложено… он такой…

Он по-рыбьи захлопал губами, пытаясь что-то еще объяснить, а я смотрела на него и боролась с желанием треснуть по черноволосой голове тяжелой кружкой из-под пива.

В конце концов рассмеялась совершенно искренне. А что было делать?

Каждую ночь я оставляла свечку на окне. Каждый вечер я смотрела в свою половинку зеркала, надеясь увидеть хоть отблеск, хоть силуэт. Каждый побежденный приносил мне, кроме покорности, еще и письмо от моего рыцаря. Я заучивала их напамять и повторяла про себя строчку за строчкой – укладываясь спать, глядя в темноту, засыпая.

Однажды в ворота постучал оруженосец, сопровождаемый целым обозом – телеги, лошади и мулы тянулись по дороге на полкилометра. Слугам пришлось побегать, прежде чем имущество побежденного было сгружено с телег и перетащено во двор. На широком дворе после этого не осталось места, чтобы маслине упасть.

Здесь были приборы и предметы, о назначении которых я имела только смутное представление. Были контейнеры, помеченные знаком «радиационная опасность». И было деловое письмо от Аманесера – едва ли не первое деловое письмо с того дня, как оборвалась связь.

«Любимая, – писал рыцарь рассвета. – Наконец-то среди гор хлама мне удалось найти кое-что, достойное внимания. Прошу тебя: возьми чип в золотой шкатулке и поставь этому болвану, оруженосцу, который передаст письмо. После этого покажи ему мастерскую. Он сам рассортирует все, что привез. Да: если он попросит допуск в башню – пусти его. Это совершенно безопасно, к тому же, избавит тебя от хлопот с железяками. Да: называй его Синко.

Люблю.

Аманесер.

Постскриптум: если разъем его чипа не совпадет с тем, что в золотой шкатулке – ты уж придумай переходничок, любимая. Это не должно быть очень сложно».

Оруженосец – одет по-мавритански, грязный тюрбан на бритой голове – стоял в поклоне, протянув руку к тому месту, где я была в момент принесения им клятвы. На ладони – обнаженной, без перчатки – лежал чип, похожий на шуруп.

Я велела разыскать золотую шкатулку. То, что в ней лежало, имело разъем, как гребеночка.

Я вздохнула.

Аманесер всегда забывал, что у меня руки приспособлены только для вышивания.