Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любезно поздоровавшись, он спросил, действительно ли Оленька привезла ему письмо от его друга.
— Даже два, — ответила Оленька, протягивая Керстену оба послания.
— От моего друга только одно, а второе — от вашего друга, — улыбнулся массажист, и Оленька поняла, что первое письмо от Гиммлера.
— Я думала, что мне назначен массаж на завтрашний день в полдень, — сказала Оленька извиняющимся голосом, она обнаружила, что робеет в присутствии Мистического Будды.
— Это правда, но я решил зайти за своим письмом уже сегодня и заодно понять, в чем ваша проблема. Вы, наверное, не знаете, что я ваш поклонник: несколько лет назад, когда я лечил фюрера, мы во время каждого сеанса смотрели один из ваших фильмов, а потом его обсуждали. Мысли фюрера о кино ставят его в ряд с ведущими критиками киноискусства. Что у вас со спиной? — Он подошел к Оленьке и пробежал быстрыми пальцами по ее позвоночнику. — Завтра начнем, а пока я сделаю маленькое упражнение, которое позволит вам спокойно спать до утра.
Его лицо было так близко от лица Оленьки, что она заметила в бирюзовой голубизне его правого глаза черное колечко, охватывающее зрачок. От вида этого колечка у Оленьки закружилась голова и по спине побежали мурашки. Но она не успела на этом сосредоточиться, потому что огромная ладонь массажиста взяла ее за подбородок, а другая легла на затылок и резко повернула ее голову по часовой стрелке так, что в ее основании что-то хрустнуло. Она в ужасе закрыла глаза и услышала голос Будды:
— А теперь спокойной ночи. Спать будете сладко, как в детстве.
Оленька повертела головой — напряжение в шее исчезло, словно его рукой сняли. А впрочем, так оно и было, ведь его сняли именно рукой.
Назавтра Керстен занялся Оленькиной спиной у нее в номере, уверяя, что в следующий раз она сможет приехать к нему в клинику.
Поскольку в ее номере не было массажного стенда, массажист усадил ее на стол, а сам сел на пол и принялся массажировать ее ступни. Толстые пальцы его массивных рук обладали такой силой, что Оленька в прямом смысле взвыла от боли, но Керстен не обратил на это внимания. Безжалостно разминая Оленькины хрупкие ступни, он попытался заглушить ее стоны и жалобы непрерывным потоком довольно уникальных рассказов о комических случаях из своего богатого жизненного опыта.
Оленька слушала его вполуха, но только в те мгновения, когда боль, причиняемая сильными пальцами массажиста, была терпимой. Из всего длинного шутливого рассказа она запомнила только, что доктор Керстен регулярно лечит рейхсфюрера Генриха Гиммлера от выдуманных болезней, так как тот ничем не болен, но страшно мнителен. И это дает ему, доктору Керстену, возможность играть существенную роль в мировой политике.
— А теперь встаньте-ка на ноги! — перебил самого себя массажист. Оленька нерешительно опустилась на пол и не поверила собственным чувствам — она стояла ровно и без напряжения, как когда-то раньше, в прошлой жизни.
— Жду вас завтра у себя, как условлено. Кстати, об оплате не беспокойтесь, ваш друг Вальтер все уже оплатил вперед.
За последующие три дня Оленька подверглась всем возможным видам массажа. Особо впечатляющей была пляска святого Витта, которую Керстен исполнил на ее позвоночнике. Как ни удивительно, ее это не испугало и даже не потрясло — она уже поняла, что от этого человека можно ожидать любых чудес. Как и обещал Шелленберг, он полностью излечил ее, при этом посвящая в тайны мировой политики.
Дело в том, что, ловко массируя спину клиента и вывинчивая его голову из тела, доктор-целитель не мог молчать — он безостановочно говорил, говорил, говорил. И Оленька узнала, что кроме Гиммлера его любимым пациентом был Авраам Стивен Хьюитт, координатор секретной службы США в Швеции.
— Его спина служит замечательным прикрытием для наших встреч!
— И часто вы видитесь?
— Почти каждый день! Ведь моя священная цель состоит в том, чтобы достигнуть мирных переговоров между воюющими державами!
— И что, никак не удается?
— Я открою вам страшную тайну: главным камнем преткновения для заключения этого судьбоносного мира стала фигура великого фюрера Адольфа Гитлера. Только умоляю вас — никому ни слова! Ах, вы не представляете себе, как это тяжело, когда все мировое устройство лежит на твоих плечах! Ведь это тысячи, нет — десятки тысяч жизней и тысячи разрушенных домов!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Я надеюсь, вы с этим справитесь! — обнадежила его Оленька на прощанье. — Ведь никто другой этим не занимается!
— Почему никто? — отозвался массажист. — Говорят, посол Советской России, госпожа Коллонтай, тоже не отказывает себе в удовольствии встречаться с посланцами из Германии. Просто она держит это в тайне.
Прямо от Керстена Оленька отправилась в аэропорт, где ей было забронировано место в самолете, перевозившем из Швеции в Германию группы солдат. Стараясь не думать о том, что эти солдаты делали в Швеции, Оленька задремала и не заметила, как оказалась в берлинском аэропорту, совершенно здоровая и сильно продвинутая в вопросах мировой дипломатии.
Донесение Оленьки — оно было кратким
Совершенно достоверно: Генрих Гиммлер ведет тайные переговоры о сепаратном мире с США с Авраамом Стивеном Хьюиттом, координатором секретной службы США в Швеции. Главным камнем преткновения, препятствующим заключению этого судьбоносного мира, стала фигура фюрера Адольфа Гитлера.
Оленька
Съемки в тот день были тяжелыми, но не для всех, а для Оленьки — ей пришлось много раз бегать вверх и вниз по лестнице, и она уже начала опасаться, что, если спина не выдержит этих взлетов и спусков по лестницам, дело плохо: вряд ли ей удастся опять слетать в Швецию к волшебнику Феликсу Керстену.
В дверь гримерной постучали. Кто бы это мог быть? Свои врывались без стука. Оленька глянула в зеркало — она выглядела вполне прилично! — и крикнула:
— Войдите!
Вошел Мартин Шульц — вот так радость! А ведь она о нем забыла.
— Мартин! Как хорошо, что ты здесь!
— Но увы! Ненадолго! Завтра опять возвращаюсь на Восточный фронт! Поедешь ко мне сейчас?
Оленька вспомнила горничную с тележкой для уборки и содрогнулась:
— Поеду, но не к тебе. Лучше ко мне в Глинеке — это совсем близко.
Вечер в Глинеке прошел не хуже, чем в прошлый раз в Берлине. Но в сладость их близости прокралась горечь прощания, прощания без обещания встречи.
— Ты ведь русская, правда?
— Ну конечно, ведь я Чехова!
— Значит, ты знаешь русский язык. Что обозначает слово — кюрьськ?
— Кюрьськ? Нет, не знаю. А зачем тебе?
— Ну, подумай — кюрьськ! Город такой, что ли?
— Ах, Курск! Да, есть такой город.
— Так вот, послезавтра там начнется страшная битва. Самая страшная в этой войне. Нам надо отыграться после Сталинграда. Туда будут брошены главные силы, сотни тысяч танков. Если мы опять проиграем, мы проиграем войну. Я бы хотел после войны вернуться к тебе, я бы попросил тебя ждать меня, но не решаюсь. Что-то говорит мне, что я оттуда не вернусь.
Суеверная Оленька закрыла ему рот поцелуем:
— Замолчи! Не смей каркать, а то накликаешь!
— Да, давай спать — ведь мне завтра утром нужно лететь в этот треклятый Кюрьськ. Если бы ты знала, как я не хочу туда ехать! Как я не хочу участвовать в этой битве: если мы победим, война никогда не кончится, а если русские победят, Германии конец.
Утром после отъезда Мартина Оленьке предстояло решить неожиданно возникшую проблему — как дать знать Курту, что на следующий день назначена роковая битва под Курском. И придумала. Пришлось задействовать Адочку, что было вообще-то против принципов Оленьки, но ситуация того требовала. Слава Богу, у нее не было утренней съемки, и она поспешила в Берлин. Пришлось открыть Адочке часть правды, ссылаясь на то, что это приблизит конец войны, о чем дочка давно мечтала. Та все поняла и поехала к Курту. Она сказала ему, что мама опять заболела и умоляет его приехать ее проведать.