По материкам и океанам - Георгий Кублицкий

Штурм пика Сталина назначили на 1933 год.

Медленно сняв с плеч тяжелые рюкзаки, альпинисты сели на землю. Один из них, плотный, коренастый, широкоплечий, вынул карманный альтиметр и определил высоту.

— Четыре тысячи шестьсот метров. На такой высоте, Данила Иванович, летчики уже надевают кислородную маску, — сказал он спутнику.

Альпинисты осмотрелись: да, во время первой разведки они выбрали самое подходящее место для лагеря. Отсюда можно по леднику, покрытому глыбами и трещинами, выйти на острое восточное ребро пика Сталина. Вот оно, это восточное ребро — единственный путь к вершине.

Высоко на склоне пика задымилось вдруг белое облачко. Оно не поднималось вверх, а, быстро увеличиваясь, катилось вниз. За ним сорвалось еще одно. Донесся глухой грохот лавин. Альпинисты молча проследили, как снежные потоки, увлекая за собой тяжелые камни, пересекли их будущий путь к вершине…

К ледниковому лагерю подошла вторая группа альпинистов и за ней — носильщики. Это были горцы, привычные и к холоду, и к разреженному воздуху, и к ходьбе по крутым склонам. Но и они были сильно утомлены.

— Пришли? Конец? — спросил один из них, обращаясь к альпинистам.

Коренастый рассмеялся:

— Видишь? Вон туда пойдем!

Он показал на ребро пика, полузакрытое облаками. Ребро чернело отвесными скалами, нависшими над пропастями.

— Ух! — зажмурился носильщик.

Другие покачали головой: наверно, Евген шутит. Как можно туда подняться? Разве у людей есть крылья?

— Данила Иванович! — обернулся Евгений Абалаков к своему спутнику. — Как по-твоему: дойдут они до «пять шестьсот»?

Данила Иванович Гущин утвердительно кивнул и принялся развязывать рюкзак. Носильщики собрались в кружок и оживленно заговорили на своем гортанном языке, временами поглядывая на страшные ребра скалы. Там, наверху, — «тяжелый воздух», он давит грудь, им нельзя дышать. Да что говорить — Евген с Данилой сами убедятся в этом, если попробуют подниматься выше!

Носильщики и не подозревали, что альпинисты во время первой разведки уже побывали на ребре и там, где альтиметр показал 5600 метров, выбрали место для высокогорного лагеря.

До вершины от ледникового лагеря оставалось около трех километров. Чем выше, тем труднее будет идти. Кроме «5600», понадобятся еще другие промежуточные лагери. Успешность восхождения будет зависеть от хорошей подготовки, точного расчета, дальновидной предусмотрительности. Одной смелости тут мало: нужны выдержка, умение выждать.

Альпинисты использовали короткий отдых для того, чтобы научить носильщиков самым основным приемам горовосхождения.

Подъем к лагерю «5600» начался утром. На полдороге у многих появились признаки горной болезни — головная боль, сильная одышка, рвота. В разреженном воздухе уже не хватало кислорода, а до вершины оставалось больше двух километров, и путь к ней был неведом.

Лагерь «5600». Крохотная площадка, на ней — четыре палатки, таких маленьких, что в них можно забраться только ползком. В легких спальных мешках из шелка, согреваемые прослойкой гагачьего пуха, лежат восходители. На большинство из них надежда плоха: они совершенно измучены горной болезнью.

Вечереет. Внизу плывут облака. Солнце садится за дальние хребты.

Абалаков сосредоточенно рассматривает ребро пика. Закат резко подчеркивает черными тенями все выступы, неровности, впадины. Если бы под рукой была глина, Абалаков мог бы тут же вылепить макет ребра. Зорким, цепким глазом художника и скульптора он отмечает то, что может пригодиться завтра.

Потом вынимает блокнот и делает набросок. Путь будет дьявольски тяжелым! На ребре торчат шесть «жандармов» — шесть острых, крутых выступов. Они стоят друг за другом, словно башни — грозные, кроваво-красные в лучах заката. А под ними — черные пропасти почти отвесных скатов ребра.

Утром трое альпинистов, связавшись одной веревкой, идут к первому «жандарму». Они продвигаются медленно, осторожно, экономя силы. Впереди — Абалаков. Прежде чем сделать шаг, надо убедиться, что камень, на который станет нога в подбитом пластинчатыми гвоздями башмаке, надежен, что он не сорвется в пропасть. За плечами альпинистов — раздувшиеся, тяжелые рюкзаки.

Далеко не везде можно идти всем троим сразу. Пока один ползет вперед, двое других, став поустойчивее, «страхуют» его. Если идущий первым сорвется, «страхующие» удержат его на веревке. Альпинисты знают цену товарищеской помощи, товарищеской выручки не хуже, чем солдаты.

Следом за первой тройкой продвигается вторая. Она должна закрепить пройденный путь — сбросить ненадежные камни, вбить в скалы крючья и протянуть кое-где веревки, чтобы легче было идти носильщикам.

В этой тройке идет молодой инженер, весельчак Николаев. Тройка проходит второй «жандарм» в опасное время: солнце сильно пригревает, можно ждать камнепада. Быстрая смена температуры разрушает горные породы. Достаточно солнцу нагреть остывший за ночь склон, чтобы растаял лед, цементировавший камни, и они могут срываться вниз даже от порыва ветра.

Николаев — отличный скалолаз. Он замыкает тройку. Веревка? Она только стесняет. Отбросив ее, привычными, точными движениями преодолевает Николаев второй «жандарм».

Рука альпиниста ищет зацепку. Камень, который она ощупывает, еле держится. Эх, не надо было его трогать… Поздно! Камень срывается и ударяет альпиниста в плечо. Николаев старается удержать равновесие. И тут на него сыплются сверху еще камни, совсем уже мелкие…

Слабо вскрикнув, альпинист срывается со скалы. На какую-то долю секунды его задерживает выступ, потом он все быстрее скользит по обледеневшему склону и исчезает в бездонной пропасти. Грохочет камнепад: тело увлекло за собой множество обломков.

Несчастье ужасно, непоправимо. Горе придавило оставшихся. Молча смотрят они вниз, туда, где еще клубится снежная пыль лавины над могилой их веселого товарища.

Тщетны поиски тела. Его поглотила бездна. Должно быть, оно попало в одну из трещин на леднике, тут же засыпанных лавиной.

Николаев погиб, двое альпинистов неожиданно заболели. В ледовом лагере, где все собрались вместе, — ни смеха, ни шуток. Свежа боль. Неясно, что делать дальше. Весь тщательно разработанный план штурма сломан. Раньше думали, что подготовительная группа поможет основной штурмовой группе сберечь силы. Теперь подготовительной группы больше не существует.

Альпинисты стали совещаться.

— Может, отложить штурм? А? Маловато нас. Да и носильщики… — неуверенно произнес один из больных.

— Повернуть обратно — это осквернить его память, — сказал Абалаков. — Это все равно, что показать врагу спину.

— Но что ты предлагаешь?

— Самим проложить путь. Без вспомогательной группы. А что носильщики? Славные, смелые ребята. Да разве они только носильщики? Они такие же альпинисты, как мы. Но им труднее, чем нам. Надо рассказать им толком, зачем мы поднимаемся, какая от этого польза таджикским колхозам. Я думаю, что завтра надо идти. Вот в основном и все.

…Снова ползут альпинисты и пять наиболее крепких носильщиков мимо первого, потом мимо второго «жандарма». Еще свеж в памяти крик Николаева. Носильщики пугливо косятся то на нависшие сверху скалы, то на провал бездны.

Новый лагерь разбит на подступах к третьему «жандарму». Альтиметр показывает 5900 метров. Там, где недавно прошли альпинисты, проносится, сметая все на своем пути, вздымая снежные облака, лавина такой необычайной силы, что воздушная волна от ее падения едва не срывает палатки.

Третий «жандарм» изрядно изгрызен временем. Обломки то и дело отрываются от его стен и со свистом летят вниз. Препятствие преодолевают на рассвете, пока камни спаяны ночным холодом.

Позади остается и четвертый «жандарм». Альпинисты подходят к пятому.

Упрямо и зло он торчит отвесной глыбой. Обойти его нельзя.

Снизу кажется, что Абалаков приклеился к холодной стене и замер в неустойчивом равновесии. Перед ним — отвесная скала. Медленно, осторожно Абалаков забивает в нее крюк, защелкивает на нем «карабин» — кольцо с внутренним замком — и пропускает через него веревку. Другой конец веревки — в руках Гущина.

Абалаков шарит по стене ногой. Нога повисает, не встречая никакой опоры. Тогда он, сняв рукавицу, медленно ощупывает стену. Пальцы движутся, как при игре на рояле. Абалаков сердится: эти беспомощные движения свойственны обычно начинающим альпинистам, лезущим вслепую, без заранее продуманного плана.

Но что же делать? Неужели проклятый «жандарм» неприступен? Неужели поверхность камня так безнадежно гладка?

Несколько секунд он отдыхает. И вдруг ему необычайно отчетливо представляется родная Сибирь, Красноярск, трехэтажная школа, которую почему-то называли «кооперативной», железная лестница на крышу. На большой перемене ребята поднимались по этой лестнице, подтягиваясь и перебирая руками холодные, тонкие перекладины — кто выше. Кажется, что больше нет сил, но стиснешь зубы и немеющими руками перехватишь еще и еще. А снизу кричат: «Молодец, Луна!» Он улыбнулся, вспомнив свое прозвище — Луна. Это потому, что он был круглолицым. Сейчас, наверно, его бы так никто не назвал: щеки глубоко запали.