Леди и разбойник - Барбара Картленд

— Но я не желаю ни о чем забывать! Я хотела с вами встретиться и именно для того сюда приехала, В вас есть все то, что я искала в Рудольфе — и не находила. Вы так же красивы и привлекательны, как тот мужчина, которому я когда-то отдала мое сердце. Я могла бы полюбить снова, и на этот раз моя любовь была бы совсем другой, потому что я успела многое узнать.

— Но зачем вам меня любить? — спросил Лусиус. — Вы сами не знаете, что говорите! Позвольте мне уговорить вас ехать домой. Даю вам слово: это было бы осмотрительно.

— А когда это я поступала осмотрительно? Вам так легко от меня не отделаться. Не может быть, чтобы вы на самом деле хотели меня отвергнуть! Дело отчасти в вашем рыцарстве, а отчасти — в желании оставаться незамеченным, потому что вы ведете опасную жизнь.

— Думайте что хотите, но, право, вам лучше было бы уехать и больше не говорить со мной о подобных вещах.

— А если я откажусь?

Барбара приблизилась к нему, а потом неожиданно обняла за шею. Ее губы, горячие, обжигающие, прижались к его губам. Секунду он медлил, но почти тут же осторожно, но решительно Лусиус снял ее руки со своей шеи и отстранился.

— Вы вынуждаете меня говорить прямо, — негромко произнес он. — Я люблю другую. Ту, кого при иных обстоятельствах попросил бы стать моей женой.

Ярость, вспыхнувшая в глазах Барбары, и бешено искривившийся рот мгновенно превратили ее в исчадие ада. Казалось, она сотрясается всем телом. Ее страсть и желание в долю секунды перешли в яростный, неукротимый гнев. Ее руки сжались так, что побелели костяшки пальцев. Она топнула ногой, и темные локоны взметнулись вокруг ее лица.

— Будьте вы прокляты! — бушевала она. — Чтобы вы сотворили со мной такое! Вы единственный! Вы мне за это заплатите. Я добьюсь, чтобы вас повесили на ближайшей виселице, а сама буду стоять под ней и хохотать. Слышите? Я буду хохотать! А потом вас четвертуют, и ваша голова, позеленев от плесени, будет торчать на колу у Тауэра! А я буду ездить мимо и насмехаться над вами. Я ненавижу вас сильнее всех на свете и клянусь всем святым, что за это вас ждет смерть.

Но Лусиус, наблюдая эту вспышку ярости, оставался совершенно бесстрастен. В его взгляде появилась даже какая-то грусть, отчего он перестал быть таким суровым. Только когда она замолчала, чтобы перевести дух, потому что совсем охрипла, он тихо сказал:

— Не сомневаюсь, что все это когда-нибудь случится. Но пока, если вы не желаете удалиться, я вынужден вас оставить.

Вам следовало бы послушать моего совета и уехать отсюда немедленно, пока я еще здесь. В этих лесах я не единственный разбойник, и найдутся такие, которые не будут испытывать почтения ни к вашей особе, ни к вашему имуществу.

Ярость Барбары уже немного остыла, и она вдруг вздрогнула, может, вняв предостережениям Лусиуса. Они вернулись к входу в разрушенную часовню. Чуть поодаль, на дороге, Барбару терпеливо дожидались ее лошади и слуги, которые слишком привыкли к странностям ее светлости, чтобы удивляться тому, что их заставили работать всю ночь почти до рассвета.

При появлении Барбары один из слуг спрыгнул с козел и открыл дверцу кареты. Барбара приостановилась — впервые с того мгновения, как ушла от Лусиуса, — и обнаружила, что он идет следом за ней. На ее лице мелькнуло странное выражение, которое можно было принять за боль поражения, но уже в следующую секунду, увидев его четкие красивые черты, высокий умный лоб и глубоко посаженные глаза, она сжала губы, словно ей трудно было сдержать новую вспышку гнева. Подобрав пышные юбки, она сбежала по пологому склону к своей карете и села в нее.

Лакей оглянулся, проверяя, не следует ли ему забрать и Лусиуса, а потом закрыл дверцу и поднялся на козлы. Ни он, ни кучер не удивились при виде джентльмена, появившегося со стороны развалин вместе с ее светлостью. Они привыкли к тайным свиданиям и встречам в весьма странных местах и только радовались возможности вернуться наконец в город.

Лусиус стоял с непокрытой головой, освещенный лунным светом, и Барбара подалась вперед, чтобы в последний раз взглянуть на него. И тут, похоже, его спокойствие все-таки заставило ее потерять самообладание. Она высунулась в окно и прокричала:

— Вы еще пожалеете, когда узнаете, что случилось с вашей кузиной Теей. Она не для вас!

Ее последние слова почти заглушило звонкое щелканье кнута. Кучер погнал лошадей вперед. Однако Барбара была удовлетворена: ее последние слова вывели Лусиуса из равновесия, чего не могли сделать никакие другие, сказанные ею в этот вечер. Он поспешно шагнул вперед, а на его лице отразилась глубокая тревога. Лусиус даже поднял руку, словно собираясь остановить карету, но он опоздал. Барбара умчалась прочь. Сказав себе, что ей все же удалось взволновать его, она откинулась на сиденье и попыталась рассмеяться.

Однако смех, сорвавшийся с ее губ, был отрывистым и резким и странно напоминал рыдание. Потом Барбара достала из-за пояса носовой платок и сначала приложила его к глазам, а потом изорвала тонкую ткань и драгоценное кружево на мелкие клочки.

— Это его ранило! — проговорила она вслух. — Пусть знает, каково бывает тем, кто предпочитает мне эту бледную куклу!

Но мысль о том, что Лусиус тревожится из-за другой женщины, служила плохим утешением. Она не утишила боль, стиснувшую грудь, не прогнала ощущение, что ее отвергли и унизили. Это чувство было таким острым, что все тело ее ныло, словно удар, который он нанес ей, был не моральным, а физическим.

Барбара не могла поверить, что разбойник отверг ее, первую красавицу Англии. Нет, это, конечно, ошибка! И в то же время Барбара знала, что никакой ошибки не было. Она до сих пор помнила, какими холодными и неподвижными остались его губы, когда она к ним приникла. В ту минуту она убедилась в том, во что отказывалась поверить раньше: она его не привлекала! Она столкнулась с мужчиной, который остался неуязвим для ее чар, не поддался на ее лесть и уловки, перед которыми еще не мог устоять никто.

И в этот момент, впервые в жизни, Барбара испугалась старости. До нее еще было далеко, но она догадывалась: тогда она почувствует то же, что почувствовала этой ночью. Наступит время, когда мужчины будут проходить мимо нее и она уже не сможет выбирать себе любовников. Ей придется опускаться все ниже и ниже, пока ее подарки не станут цениться дороже, чем благосклонность той, которую когда-то ставили выше всех сокровищ королевства.

Она подумала о короле и о том, какую власть она над ним имеет, о тех мужчинах, которые по-прежнему обивают пороги ее апартаментов, умоляя об одном прикосновении руки, об одном взгляде ее ярких синих глаз.

Как часто она смеялась над ними и угрожала приказать лакеям не пускать их больше, потому что они надоедают ей.