Потаенная девушка - Кен Лю

– Рене, – перебивает нас папа, – к тебе гость. – Теперь его очертания совершенно четкие. Тон его мыслей подчеркнуто сдержанный.

За ним появляется трехмерная женщина. Ее образ не является проекцией из многомерного пространства: женщина так и не удосужилась уйти дальше трех измерений. В моем четырехмерном мире она выглядит плоской, неполной, вроде старых иллюстраций в школьном учебнике. Однако лицо ее прекраснее того, что у меня в памяти. С этим лицом я засыпаю, это лицо является мне во снах. Теперь день действительно становится особенным.

– Мама! – думаю я, и мне нет никакого дела до того, что тон моих мыслей совсем как у четырехлетней.

Мысль создать меня первоначально возникла у мамы с папой; затем они попросили своих друзей помочь, дать какую-то частицу себя. Я полагаю, способности к математике у меня от тети Ханны, а строптивость – от дяди Окоро. Я трудно схожусь с людьми, как и тетя Рита, и мне нравится, чтобы все было чисто и аккуратно, точно так же, как и дяде Ранг-Рею. И все-таки бо́льшая часть меня – от мамы и папы. На моем древе эти ветви я нарисовала самыми толстыми.

– Ты к нам надолго? – думает папа.

– Побуду какое-то время, – отвечает мама. – Я хочу кое-что ей сказать.

– Она по тебе скучала, – думает папа.

– Извини, – думает в ответ мама. На какое-то мгновение улыбка исчезает с ее лица. – А ты здорово с ней справляешься.

Папа смотрит на маму, и мне кажется, что он собирается еще что-то ей подумать, но в конце концов он лишь кивает и отворачивается, и его контур бледнеет.

– София, пожалуйста, перед тем как уйти… Загляни попрощаться. Не исчезай просто так, как в прошлый раз.

Мама – Древняя, она была еще до Сингулярности. Во всей вселенной таких лишь несколько сотен миллионов. Мама двадцать шесть лет жила во плоти, прежде чем загрузиться. А ее родители – их у нее было всего двое – так и не загрузились.

Было время, мои частичные братья и сестры подтрунивали надо мной, поскольку один из родителей у меня был Древним. Они утверждали, что из союза Древнего и регулярного человека редко выходит что-либо путное, поэтому нет ничего удивительного в том, что мама в конце концов от нас ушла. Но когда кто-нибудь думал обо мне что-либо подобное, я колотила его так, что через какое-то время это прекратилось.

Сара в восторге от встречи с Древней. Мама улыбается и спрашивает, как поживают ее родители. Саре требуется какое-то время, чтобы перебрать весь список.

– Кажется, мне пора домой, – думает Сара, наконец заметив мои лихорадочные намеки.

После ухода Сары мама подходит, и я позволяю ей меня обнять. Наши алгоритмы переплетаются вместе, мы синхронизируем свои тактовые частоты; потоки наших данных проходят по одним и тем же каналам. Я полностью отдаюсь давно забытому, но такому знакомому ритму маминых мыслей, а она нежно ласкает меня.

– Не плачь, Рене, – думает мама.

– Я не плачу, – и я стараюсь остановиться.

– Ты все такая же, – думает она. – Мне почему-то казалось, что ты сильно изменилась.

– Это потому, что ты разогнала свою тактовую частоту. – Мама живет не в Центре данных. Она живет и работает на Крайнем Юге, в Антарктическом исследовательском куполе, где несколько ученых-Древних, имеющих особое разрешение использовать дополнительную энергию, круглогодично живут в аппаратуре, работающей на повышенной тактовой частоте, что позволяет им думать в несколько раз быстрее, чем остальному человечеству. Для мамы все мы живем в замедленном темпе, и ей кажется, что с момента нашей последней встречи прошло уже очень много времени, хотя в прошлый раз мы виделись год назад, когда я окончила начальную школу.

Я показываю маме свои награды по математике и новые модели векторных пространств, которые сделала сама.

– В классе по математике я лучшая, – говорю я. – Из двух тысяч шестисот двадцати одного ученика. Папа полагает, что у меня есть задатки стать таким же хорошим дизайнером, как и он.

Мама улыбается и рассказывает мне о том, как сама была маленькой девочкой. Она великолепный рассказчик, и я буквально воочию вижу трудности и лишения, выпадавшие на ее долю, когда она была заточена в своем теле.

– Какой ужас! – думаю я.

– Вот как? – Какое-то время мама молчит. – Наверное, для тебя – да.

Затем она смотрит прямо на меня, и лицо ее приобретает то выражение, которое мне не хочется видеть.

– Рене, я хочу кое-что тебе сказать.

Когда у мамы в прошлый раз было это самое выражение, она сказала мне, что ей придется расстаться со мной и с нашей семьей.

– Мое предложение получило одобрение, – думает мама. – Я наконец получила разрешение заправить ракету топливом. Зонд запустят через месяц. Он достигнет Глизе-581с, ближайшей звезды с планетой, на которой, по нашим предположениям, может быть жизнь, через двадцать пять лет.

Мама объясняет, что на борту зонда будет робот, в который можно загрузить человеческое сознание. После того как зонд совершит посадку на новой планете, он установит принимающую параболическую антенну, направленную на Землю, и отправит сигнал, извещающий о благополучном прибытии. Затем, когда на Земле получат этот сигнал – еще через двадцать лет, – сознание астронавта будет передано по радио мощным передатчиком на зонд и пересечет космическое пространство со скоростью света. И тогда полученное создание будет загружено в робота, который начнет изучение нового мира.

– Этим астронавтом буду я, – думает мама.

Я пытаюсь понять смысл ее слов.

– То есть другая ты будешь жить там? Загруженная в металлическую плоть?

– Нет, – мягко думает мама. – Мы так и не научились копировать квантовое вычисление сознания без того, чтобы не уничтожить оригинал. К другому миру отправится не моя копия. Это буду я сама.

– И когда ты вернешься?

– Никогда. У нас нет нужного запаса антивещества для того, чтобы отправить на новую планету достаточно большой и мощный передатчик, способный переслать сознание обратно. Потребовались сотни лет и огромное количество энергии только на то, чтобы изготовить объем топлива, требующийся для отправки маленького зонда. Я постараюсь переправить на Землю как можно больше данных, полученных в ходе своих исследований, но сама навсегда останусь там.

– Навсегда?

После небольшой паузы мама поправляет себя:

– Зонд будет изготовлен качественно и проработает долго, но через какое-то время он сломается.

Я думаю о своей матери, до конца жизни плененной внутри какого-то робота, который заржавеет, сломается, выйдет из строя в чужом мире. Моя мать умрет.

– Так что нам осталось прожить вместе всего сорок пять лет, – думаю я.

Мама кивает.

Сорок пять лет – это одно мимолетное мгновение по сравнению с естественным течением жизни: вечностью.

Я так сильно злюсь, что какое-то время вообще не могу думать. Мама хочет подойти ближе, но я пячусь от нее.

– Зачем? – наконец удается выдавить мне.

– Это удел человечества – исследовать неизвестное. Мы должны развиваться как