Поляне(Роман-легенда) - Хотимский Борис Исаакович

14. Воислав и гридни

Возвращались с охоты как из похода. Не торопились. Притомленные кони, отягощенные гроздьями битой птицы да тушами вепрей, продирались через высокие, высохшие к концу лета травы левобережья. И чем ближе к Днепру, к Горам, тем бодрее шли кони, будто с каждым шагом набирались новой силы. А всадники не торопились сами и не торопили своих коней. Охота была доброй, вокруг — спокойно, к Горам так и так поспеют засветло. Куда торопиться?

— Без толку торопиться ни к чему. Но и отставать негоже.

— А ежели отстал?

— Тогда не давай себе роздыху, покуда не догонишь. Иначе всегда отставать будешь.

— Гляди, а Славко все вперед да вперед порывается.

— Еще бы! Его жена молодая ждет. Это нам с вами не к спеху.

— А то? Более всех птицы настрелял, и себе на прокорм, и жене.

— Да и нам перепадет, пожалуй… Гей, Славко! Зовешь нас на двор к себе?

— А чего ж? — отозвался Брячислав. — Мы с Бояной друзьям всегда рады.

— Так что же? — обратился ко всем прочим десятский Доброхлеб, едва ли не самый дюжий из всех гридней. — Айда на Славкин двор, попируем, песни попоем, попляшем!

Все дружно зашумели соглашаясь. Но ехавший с гриднями боярин Воислав, перед тем вроде дремавший в седле, теперь разогнулся, повел на спутников долгим своим носом, расправил сивые усы и пробасил сипловато:

— Вам бы только пировать… Так для этого лучше всего ко мне на двор направимся. А то мне одному там скука беспросветная. Как нет похода, так и не ведаю, куда девать себя. Славко же пускай со своей Бояной побудет, пускай поворкуют, помилуются.

— А то? — поддержал боярина Доброхлеб, охотно отказываясь от прежнего своего предложения. — Поедем к тому, кто зовет. А Славко пускай к своей Бояне направляется. Часто ли им, бедолагам, вместе бывать? Все походы да походы…

— Мало походов! — возразил рыжебородый гот Ареовинд, мрачно сверкнув лазоревыми, как у Брячислава, очами.

— Тебе все мало, ненасытный, — засмеялся его лучший дружок Филоктимон, черноглазый грек. — Женить бы тебя, тогда угомонишься.

— Сам сперва женись, — огрызнулся без злобы тот.

Оба давно уже научились местной речи и почти ничем не отличались от антов, охотно принимавших в свои ряды всякого, кто того желал и оказывался достойным того.

Так, перекидываясь, как бы играючи, легкими шутками да незлыми насмешками, возвращались с потехи-охоты славные гридни князя Кия — дюжий десятский Доброхлеб, меткий стрелок Брячислав, неразлучные Ареовинд с Филоктимоном, а с ними еще и боярин Воислав, живший просто, как прочие кметы.

Кто из них постарше, а кто помолодше. Кто повеселее, а кто посуровее. Кто темноокий, а кто светлоокий. Ибо нет и быть не может хотя бы двоих во всем одинаковых. Но все они, как один, крепки плотью и духом, никто не обделен разумом, у всех опаленные в дальних походах лица. Все они научились в нередких сечах разить недруга, выручать товарища, разуметь друг друга с полуслова и с полувзора. Все верны своему князю. Куда поведет — туда и пойдут за ним. Сколько раз позовет, столько раз и отзовутся.

Десятский полагает, что походов на их долю хватает. Но неуемному Ареовинду все мнится, что мало. Уж такова его натура, сотворенная нелегкою судьбой. Ну а старый Воислав вовсе счет потерял своим походам. В них, в походах, вся жизнь одинокого грозного боярина.

В походе на соседей заболотных ни один из них, однако, не участвовал. Кий сам не ходил и всех своих гридней, лучших кметов полянских, при себе держал — для иных дел берег. Не было с ходившими на заболотных молодшими братьями княжьими и такого опытного боевого советника, как Воислав.

— Оно, конечно, верно, — оправдывал он князя, обращаясь к спутникам. — Кий верно рассудил. Пускай Щек и Хорив почаще сами во челе дружины походят, без подмоги. Так они скорее обучатся и, ежели, не допусти Дажбог, что с князем приключится, чтобы каждый — хоть Щек, хоть Хорив — могли бы на его место встать. Пока младенца в люльке держат, он ходить не сумеет. И хотя то не первый уже поход для них, а учению нет предела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А то? — поспешил согласиться покладистый Доброхлеб. — Оба брата княжьих умеют кметов водить. Особливо Хорив. Щек тоже неплох и разумен зело.

— Да, Хорив добрый кмет и воевода, — подтвердил Воислав, умолчав отчего-то про Щека.

Гридни переглянулись меж собой, ибо ведали, что прославленный во многих ратных делах боярин не часто щедр на похвалу.

— Жалко Хорива, — вздохнул Брячислав. — Совсем ликом почернел, глядеть тяжко. Никак не забудет свою Милану.

Сказав такие слова, гридень представил себе вдруг, что бы стало с ним самим, если бы его Бояну такая же страшная участь постигла. От той думы содрогнулся весь, и дрожь его передалась коню.

— Зато самого Уса одолел Хорив, — с одобрением отозвался Ареовинд.

— И князь наш разумно содеял, — добавил Филоктимон, — что послал его покарать соседей заболотных. Только так и можно излечить боль души его.

— Да, князь разумно содеял, с этим походом, — поддержал гридней десятский. — И недругов покарал, и землю новую добыл.

Все тут же согласились, что поход на соседей заболотных был затеян и содеян зело разумно.

— Только нас там не было! — досадовал Ареовинд и упорно повторял: — Мало походов, мало! Из моего меча скоро наральник смастерят кузнецы подольские.

— А то? — Доброхлеб усмехнулся. — Чем плох наральник из меча? Железо доброе, лучшего не сыщешь.

Воислав же подъехал к воинственному готу вплотную, нога к ноге, хлопнул его крепкой ладонью по правому плечу и просипел басисто:

— Будут еще походы, будут на твою долю. Найдется еще дело для твоего меча. Еще и на другую ногу охромеешь.

Гридни засмеялись шутке боярина. И Ареовинд не обиделся, тоже засмеялся вместе со всеми. Потому что одни только дурни обижаются на незлые дружеские шутки, а он не был дурнем.

— Да, други, будут у нас еще походы, — продолжал Воислав. — Великие походы ждут нас. Великие дела суждены богами князю нашему. Скоро в полюдье пойдем с вами за конем княжьим… А ну-ка запоем, чтобы аж на Горах слыхать было!

И затянул своим сорванным в сечах басом:

А за княжьим конем Мы на Горы придем…

Гридни грянули дружно вослед:

Гей-огей! Мы все приде-ом!

Кони встрепенулись, пошли еще бодрее в лад песне, будто и не притомлялись, будто не тащили на своих спинах и холках увесистых всадников да еще птицу и вепрей. Под ладную песню не только человек, но и конь забывает, что притомился. Под ладную песню самая тяжкая ноша легче становится.

А вон и Днепр уж виден, и Горы за Днепром — в сизых дымках над зеленью деревьев, в которой здесь и там начала проступать желтизна. Скоро — перевоз Киев, и Брячислав вспомнил, как в былое время они с отцом, тоже после доброй охоты, подходили тем же путем к тому же месту. Тогда впервые узрел он перевозчика Кия, нынешнего тестя своего, уже старого и слабого — нет более перевоза Киева, одно название осталось, другие теперь перевозы и другие перевозчики… Тогда, в тот же давний-давний, щедро обласканный Дажбогом день, узрел впервые Брячислав диво дивное: на смуглом скуластеньком личике девичьем — черные брови, как крылья ласточки, а под бровями — в частых черных ресницах — очи насмешливо прищурены, серо-синие, будто волна днепровская… Скоро вновь засмеются ему ласково те очи дивные — очи жены его Бояны…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отдавшись думам и чуть опередив остальных, Брячислав не услыхал разговора, который продолжен был, когда кончили петь.

— Не простое на сей раз полюдье будет, — говорил гридням Воислав. — С нами росичи пойдут, у северян попируем, а после все разом на древлян навалимся. Да так проучим их, так примучим, такую дань великую наложим, что никогда уж впредь не перейти им Ирпеня! Никогда более не набегать на наши Горы, не разорять дворы полянские, не умыкать жен и дев наших!