Поляне(Роман-легенда) - Хотимский Борис Исаакович

— Терпел… Далеко был, вот и терпел. А не тронул бы Ус Милану, не обидел бы Хорива и весь род твой, то еще бы терпел. Верно?

— Нет, не верно! — Кий мотнул головой, как бодливый бычок. — Я терпеливый — до часу. А когда час придет — иссякнет мое терпение, тогда уж ничто меня не удержит. Тогда об одном молю я богов: не связывайте моего недруга, но не вяжите меня! И ты меня не вяжи, не удерживай!

— Я не удерживаю, — Белый Волхв вздохнул невесело. — Где уж мне… Не я к тебе пришел, ты ко мне пришел. И я рад приходу твоему, всегда рад тебе и братьям твоим. Ты желал узнать волю богов, просил погадать. Я погадал и сказал, как сам разумею. Я не вяжу тебя и не удерживаю, нет… К чему?.. Я вон и Хорива не удержал, когда убил он Уса. Убил и тем самым ответил на обиду. Для чего же еще отвечать, коли и так отвечено? И кто ведает, не убил бы Хорив Уса — может, по сей день была бы жива Милана, и мы бы как-нибудь выручили ее…

— Как?

— Выкупили или обратно умыкнули, мало ли способов…

— Еще гонцов посылать? За новым бесчестьем? Нет уж, сыт по горло тем дерьмом, которое в подкинутых шапках было! А за то дерьмо они мне кровью своей заплатят…

— Много крови на пути твоем, княже.

— Крови не страшусь!

— А кто тебя стращает? Не о том я. Немало невинной крови прольешь ты, ежели пойдешь на соседей заболотных. То и узрел я нынче, когда гадал тебе. А для чего? Вот где моя забота, княже, вот где…

— То моя забота! — перебил распаленный Кий, впервые посмел перебить Белого Волхва. — То моя княжья забота, чтобы никто окрест племени моему и земле моей никакой обиды не чинил. То моя забота — обидчиков покарать, дабы впредь неповадно было. То моя забота — ходить мне в поход или не ходить и в какие земли.

— Но с этою своею заботой ты не к Воиславу — ко мне пришел, — напомнил волхв.

Кий растерялся и умолк. Верно, никуда не денешься: со своею княжьей заботой он сам, по своей же доброй воле, явился к Белому Волхву. Как, бывало, являлся и прежде, когда сомнения одолевали. А какие сомнения привели его на сей раз в пещеру кудесника? В чем сомневался князь? Идти ли на заболотных? Вроде не сомневался: идти, ежели не самому, то, по крайней мере, братьев послать. Будет ли поход удачным? То желал бы знать, оттого и просил волхва погадать ему. Но что же показало гаданье? Удачу или неудачу? Не поймешь… Да что там гадать! Неужто сил не хватит ту занозу выдернуть, соседей заболотных прихлопнуть? И впрямь — комар против дружин полянских. Чего же тут медлить, на когда откладывать? Кий по опыту ведал: ничего нельзя откладывать на другой раз, ибо в другой раз непременно что-нибудь да помешает, а всех помех не предусмотришь. Нет, медлить — негоже! Так что же тогда мучит душу князя? Ведь мучит, чего уж от себя таиться… Но — что? Сам не поймет. Вот и пришел к мудрому вещуну…

Заметив растерянность, столь не свойственную натуре князя, волхв усмехнулся незлыми светлыми глазами, положил ему на крепкое плечо свои долгие костлявые пальцы и тут же убрал.

— Что, княже? Гложет душу тоска неведомая? Вижу. И забота гложет? Разумею. А отчего сие с тобой? Оттого что душа с разумом не поладили. У разума одна забота, у души иная, а столковаться меж собою не умеют. У разума твоего забота верная — землю свою и людей ее сберечь как можно лучше. И у души твоей забота верная — не творить зла неправедного, творить добро и по правде. Как же совместить такое — и землю свою сберечь, и зла не сотворить? Не удается, тяжко. Так что же, иначе нельзя никак? Можно, княже, можно! Тяжко, непросто, но — можно.

— Как? Научи.

— Твори не по кривде, твори по правде. Каждому — по деянию его. Злодея — покарай. Храброго и верного — награди. Разумного и доброго — приласкай. Но не покарай верного и не приласкай злодея!

— То — в своей земле. А с недругом?

— Обнажив меч — грозным будь. А вложил меч в ножны — добрым будь.

— А перед тем, как обнажу меч?

— Смотря по тому, на кого поднять его желаешь. На кого и для чего.

— А на соседей заболотных? Для своей же земли полянской? Га?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— То ведь твоя княжья забота? — Светлые до белизны глаза волхва с черными колючими зрачками уставились не мигая прямо на Кия. — Твоя забота, не моя?.. А я, коли спросил уж, отвечу тебе, как ведаю и как мыслю. Лучше бы не обнажать тебе меча и не ходить на них. Хорив обнажил уже меч и покарал князя их Уса, отплатив тем самым за обиду свою и всего рода вашего.

— А мыта не платить, а гонцов моих бесчестить? Долго мне терпеть еще? Под мой стяг идти не желают — может, под стяг Горислава пойдут, когда обнажит он меч на полян? Чего мне дожидаться? Га?

— Теперь, когда Уса нету, отправь еще гонца. Не столковались с Усом — может, с братом его столкуемся.

— А ежели не столкуемся?

— Что ж… тогда посылай кметов. Только не изводи всего племени под корень…

— А надо бы!

— Нет, не бывало у нас такого, княже! Не угодно такое богам нашим. Побей кметов недруга, возьми полон и добычу, но племени всего не изводи. Пойдешь на заболотных или не пойдешь, на других ли пойдешь, одно помни: ты — ант, полянин! Не зарони злых зерен в ниву полянскую — дурная трава взойдет, забьет траву добрую. Не простят боги такого ни тебе, ни детям твоим, ни внукам. У тебя полянская душа, Кий, суровая, но не злобная. Будь же достоин души своей, пускай немалый разум твой и к ее голосу прислушивается. Соблюди свой разум и соблюди свою душу. Не допусти себя стать хуже, чем ты есть! Вот мое слово, княже. Иного не услышишь.

Кий молча поднялся, сосредоточенный, будто в себя ушедший. Пристегнул меч, накинул плащ, надел шапку. Сдержанно поклонился Белому Волхву и, все еще ни слова не говоря, направился к выходу из пещеры. Старик тоже встал, но далее с места не двигался, глядел невесело вослед уходящему князю. А тот — уже выходя — оглянулся вдруг и спросил упрямо:

— Так быть сему походу или не быть?

— На все воля богов.

— Как узнать ее?

— Я все сказал, княже. Ежели мало тебе сказанного Белым Волхвом, что ж… Погадай еще на белом коне.

Кий нахмурился более прежнего и покинул пещеру.

13. Огонь — за огонь!

Дажбог, не дойдя до вершин дальнего бора, прикрылся тучей — темно-серой, как разгневанный Днепр, и с позолоченным верхним краем, похожим на огненную Перунову стрелу. Смеркалось быстро, на Лысой горе, на Майдане у Хорива двора и капища зажгли костры и факелы.

Под надменно-суровыми — поверх голов людских — взорами богов, которым только что здесь же принесли в жертву немало скота и птицы, затевалось походное гадание. Для чего приведен был сюда востроухий и тонконогий конь, весь — как борода Белого Волхва, только на конце морды темно, а глаз и вовсе черный, с одного краю — кровью налитой, дикий. В свете костров и факелов конь казался огненным. Он не знавал ни седла, ни упряжи, служил исключительно для гадания, пасли его волхвы, а теперь держали под уздцы два неслабых отрока. Конь буянил, норовил встать свечкой, отроки то и дело приседали, удерживая его, упирались плечами в неспокойную грудь животного.

Бывалые гридни, отмерив положенное число шагов, воткнули в землю два копья — наклонно и накрест. И еще два так же, и еще, всего три пары. Проверили, крепко ли держатся.

Волхвы сверкнули неистовыми очами в ту сторону, где находились князь с братьями, бояре, тысяцкие и воеводы. Кий, перехватив их взгляд, слегка кивнул в ответ и вскинул руку — подал знак.

Волхвы заиграли — кто на гуслях, кто на бубнах. Отроки напряглись и повели озаренного огнями коня к вонзенным в землю перекрещенным копьям. Конь, похоже, смирился и даже обрадовался, что кончилось его томительное стояние, покорно затопал за отроками. Но на подходе к первой паре копий созоровал, хитрец. Вздыбился свечкой, едва не оторвав от земли повисших на поводьях отроков. Затем забил задом — раз за разом, быстро-быстро. Слава Перуну, ничья голова под копыта не угодила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Майдан притих, будто не было на нем сейчас столько народу. Что такое с конем? Не худое ли предвозвещение? Тогда — не быть походу…