Сокрытые-в-тенях - Сергей Гомонов

— Слушай, Ань, я глубоко извиняюсь, память у меня дырявая. Мне ведь сегодня нужно срочно еще в одно место. Давай поторопимся?

— Ну вот! — сразу же сварливо отозвалась Дина из коридора. — Я же говорю, что добраться до Остоженки нам не светит!

Аня поморщилась и быстро доела то, что оставалось в ее тарелке. Она заметила, что в какой-то момент Костя сильно изменил поведение, но не поняла, в чем причина появившейся холодности. В его присутствии девушка настолько утратила бдительность, что предупреждение о будущем за полторы минуты до начала события не возникало и Костина перемена оказалась для нее полнейшей неожиданностью. Аня догадалась, что его спешка «по делам» — всего-навсего отговорка. Ей стало неуютно в его доме.

Снова посторонними людьми они оделись в коридоре под насмешливым взглядом Дины. Ане показалось, что подруга довольна их взаимным охлаждением с Костей. Она решила не разговаривать с подругой. То, что вчера они уехали на Хэллоуин, еще не повод для глупых мстюлек: ее ведь звали, и она отказалась.

Они вышли из подземки и, оставив слева Александровский сад, отороченный кремлевской стеной, направились вверх по Воздвиженке.

Дождь закончился, тучи слегка разошлись. Выпущенное на свободу осеннее солнце пронзило воздух чистыми, но прохладными лучами.

Вдалеке, за храмом Христа Спасителя, проявились очертания гигантской скульптуры.

— Что это там?

— Памятник Петру Первому, — сухо объяснил Костя. — На Москве-реке.

— Неужели он такой громадный?

— Конечно! Это ж Церетели делал, а он малыми формами не утруждается, — он улыбнулся, но тут же, опомнившись, посерьезнел.

Храм приближался. Солнце играло золотом его куполов, светлые стены тянулись вверх, и нельзя было поверить, что еще совсем недавно на его месте была яма, символ скверны, образованный двумя страшными взрывами прежнего храма, построенного еще при царе. И говорили тогда на кухнях коммуналок, шепотом да с оглядкой: «Сначала был храм, потом стал хлам, а теперь и вовсе срам». То, последнее, было адресовано большому городскому бассейну, в который было превращено болото воронки. Говорили еще, что лезет из грязной воды всякая чертовщина, радуясь, что повержена цитадель, защищавшая мир живых от мира иного — неизвестного, а то и опасного. А стоило утопнуть в том бассейне какому-нибудь бедолаге, молва тут же приписывала этой смерти происки нечистой силы. Так оно было или нет — неведомо, но когда на рубеже тысячелетий златоглавый храм опять вознес свои кресты над Древней Москвой, пересуды прекратились. Грязной, замусоренной лужей стала уже сама Москва-река, текущая рядом, мимо Пречистенской набережной, да только изменить это был не в силах даже великий, намоленный дух храма-страдальца.

Аня остановилась.

— Можно я посмотрю? — шепотом спросила она.

Костя неопределенно пожал плечами и отошел в сторону. Всем своим видом он показывал, как сильно ему хочется поскорей сбыть своих спутниц и не вспоминать о них никогда.

— Посмотрю-посмотрю… — ворчала Дина. — Да насмотришься ты на него еще, никуда твой храм уже не денется. Давай сделаем дела, а потом таращись себе на что угодно и сколько угодно.

Аня ее не слышала. А слышала она сотни, тысячи голосов, когда-либо в поклоне и с крестным знамением шептавших молитвы, просящие за родных и близких, чаявших лучшего. Внимала она той беспредельной надежде, которая навечно поселилась в этих местах и не покидала их даже в самые страшные времена.

— Пойдем? — робко позвал Костя.

Остоженка была кривоватой и узенькой улочкой музеев и учебных заведений. Старинные дома причудливым образом перемежались с ультра-современными свидетельствами века XXI — рекламными щитами, автомобилями, электропроводами; изредка в древность вклинивались и новые постройки, не вызывая, впрочем, ощущения диссонанса, а скорее удивляя.

— Вот этот дом! — сказала Дина. — Третий подъезд.

Аня решительно подошла к двери и нажала на домофоне кнопку 118.

Костя ждал в стороне. Он был взъерошенным и нахохлившимся, точно воробей после драки.

На вызов не отвечали долго. Аня огляделась, и тут ее посетило видение — назвать это иначе было невозможно: в соседний подъезд, таясь, заскочила та скандалистка, которая вчера вломилась в квартиру Кости и назвалась Диной. А пряталась она, очевидно, либо от Ани, либо от Кости. Либо от обоих.

— Кто? — вдруг донеслось из передатчика; Аня и Дина вздрогнули.

— Давай! Как мы задумали! — горячо зашептала Дина, подталкивая подругу к двери.

Аня кашлянула и пропищала:

— Добрый день! Будьте добры — Диану Владимировну Сольвейго. Ценное письмо ей.

Несколько секунд длилось молчание. Потом все тот же неприятный женский голос ответил:

— Подозреваю, вы ошиблись подъездом или домом. Во всяком случае, в нашем подъезде такая не проживает.

— Но…

— Девушка, вы в следующий раз узнавайте поточнее адрес у себя на почте! И вообще, у наших почтальонов есть ключи! Убедительно вас прошу больше сюда не набирать! Дверь я вам все равно не открою, а охрану вызову.

И сигнал прервался гробовой тишиной.

Обескураженная, Аня посмотрела на Дину.

— Да… Все еще хуже, чем я думала… — проговорила та.

Слышал разговор с хозяйкой и Костя. На лице его отразилась борьба двух желаний. С одной стороны, он хотел уйти. С другой — испытывал сильную тягу к Ане и совершенно искренне хотел ей помочь.

— Может быть, ты расскажешь мне, в чем дело? — спросил он. — И тогда подумаем, что делать. Тебя кто-то обманул?

— Не рассказывай всего! — успела шепнуть Дина. — Он хоть и пафосный, но какой-то неадекват.

И пока они втроем медленно брели в сторону Красной площади, Аня, стараясь не вдаваться в излишние подробности, рассказала Косте о проблемах Дины и об их побеге из психиатрической лечебницы. Когда Костя, оживившись, уже начал думать вслух, какие шаги им следует предпринять — а было это на аллее Александровского сада — навстречу словно из ниоткуда выскочила пожилая тетка в сером плаще и целой сворой собачонок на поводках.

— Анна Сергевна! — вскричала она, и противные шавки затрясли лохматыми хвостами, погавкивая на разные лады и восторженно чихая. — Аннушка Сергевна! Мы уж все голову сломали, куда это вы запропастились! И ведь даже Глорушка ваша, ласточка, затосковала и погибла, бедняжка! Ирина так убивалась! Вот, говорит, вернется, мол, Аннушка, а что я ей скажу — померла ее Глория…

Совершенно ничего не понимая, Аня попятилась. В последнее мгновение увидела она глубокое отвращение на лице Кости, а в глазах его прочла: «И зачем было так лгать?» Он развернулся и быстро пошел ко входу в метро, но через несколько шагов встал, однако не счел нужным оглядываться: