По законам звездной стаи - Георгий Ланской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Называй ее – Викуся, – посоветовал Егор. – Она такой фамильярности не потерпит и быстро уедет. И будет нам счастье!
– Смешно тебе, – взвыла Алла. – А мне вот нисколько. Как бы ты себя чувствовал, если бы к нам приехал мой папа?
– Нормально, – пожал плечами Егор. – У тебя папа – физик-ядерщик. Мы поговорили бы с ним о протонах, нейтронах, выпили бы огненной воды и выкурили трубку мира.
– Твоя мама курит?
– Нет.
– Ну вот, три пункта отпадают, – хмыкнула Алла. – С ней не поговорить о протонах, нейтронах и не выкурить трубку мира. Осталась только огненная вода.
– Так она и огненную воду не пьет, – усмехнулся Егор. – У тебя прямо вечер обломов.
– Я тогда проще поступлю, – вздохнула Алла. – Мне, конечно, безумно хочется познакомиться с твоей мамой, но собственная жизнь и психическое равновесие дороже. Поэтому я уеду на съемки и ночевать не приду, пока она не уедет. Как тебе такой вариант?
– По-моему, просто гениальный, – засмеялся Егор. – А если мы все-таки решим пожениться, ты будешь от свекрови всю жизнь прятаться в сундуке?
«Пожениться…»
Эти слова прозвучали для Аллы музыкой!
Они жили вместе уже больше года, но о свадьбе никто даже не заикался.
Егор, как это присуще большей части мужиков, молчал, а сама Алла завести разговор на эту тему не отваживалась. Она знала, что Боталов-старший косо смотрит на их отношения. Александр никогда не приглашал Аллу на семейные ужины, Егору приходилось тащить ее с собой силой, хотя она отнекивалась и упиралась. В помпезном особняке Боталовых Алла чувствовала себя неуютно и боялась взять не ту вилку – вдруг засмеют? К тому же Боталов прочил в жены сыну совсем других девиц: манерных Барби, мнительных, капризных, купивших водительские права, дипломы престижных университетов, изучавших иностранные языки непосредственно в тех странах, где жили аборигены. Девицы были красивы, длинноноги, с пухлыми силиконовыми губками, блондинистыми выпрямленными прядями, эффектно тонированными в разные цвета, порочными глазками и сексуальным опытом, полученным на заднем сиденье автомобилей и в кроватях таких же пустоголовых Кенов. В придачу к Барби шли кукольные домики в восемь этажей, крутые тачки, фамильные бриллианты, скупаемые на престижных аукционах, и акции Газпрома. На фоне красоток Алла терялась, начинала заикаться и в конце концов нажила комплекс: она Егору не пара, рано или поздно он ее бросит!..
Поэтому его сегодняшние слова прозвучали, как гром с ясного неба.
Поверить в это было невозможно…
Алла предпочла не переспрашивать.
Может, он оговорился? И если нет, то непременно повторит.
В груди, где-то на уровне сердца, вспыхнул жар…
Хотелось сбросить с себя одежду и утонуть в темных омутах глаз любимого…
Но Алла побоялась поддаться порыву. Вместо этого она сделала вид, что пошла готовить ужин. Там, тупо глядя на разделочную доску, на которой небрежно развалилась куриная тушка, Алла дала слово: ради того, чтобы быть вместе с Егором, она вытерпит все что угодно!
Даже стерву-свекровь.Если Егор и надеялся, что мать, решившая провести с единственным сыном новогодние каникулы, позабудет былые распри, задвинет в дальний угол собственные претензии, то как только она вышла из поезда, надежда улетучилась как дым.
Виктория была не в духе.
Ей не так повезло с попутчиками, как когда-то ее сыну. Компанию всю дорогу ей составляла мамаша с двумя чадами лет шести-семи. Попутчица имела собственное мнение о воспитании детей: заставляла их читать вслух, декламировать стихи, причем до самой ночи, а когда дети шалили, вопила громовым голосом.
– Тише, вы что, не видите, люди спят! – заорала она над ухом Виктории.
Та, уже начинавшая подремывать, подскочила на своей полке, ударилась о складной столик и злобно посмотрела на попутчицу.
Добродетельная мамаша и ухом не повела.
Так продолжалось трое суток. К концу путешествия Виктория ненавидела всех детей на свете скопом и каждого в отдельности. И всерьез думала, что если бы Господь вообще не создавал их, жить было бы куда легче…
А что? Люди бы размножались почкованием, делением или каким другим безболезненным методом – красота! Отпочковался, бросил усик на другую грядку – и все, отмучился…
Все лучше, чем переться из морозного, заиндевевшего по самые брови шпилей, уютного Новосибирска в слякотную грязную Москву.
Обида и раздражение захлестнули ее с новой силой, когда она увидела сына.
Нет, конечно, в первые минуты была радость, но потом, когда Егор катил к машине ее чемодан, Виктория нервно поджала губы.
Сыночек не выглядел забитым, несчастным и неухоженным. На нем была дорогая кургузая курточка, слишком тонкая даже для Москвы, столь же явно говорившая, что ее обладатель приехал на машине, сколько о том, что куплена она не на блошином рынке. От сыночка шибало дорогим парфюмом, его черные ухоженные волосы стриг хороший парикмахер. А когда Виктория увидела машину – агрессивного хищнорылого зверя с таинственной надписью «Инфинити» на лоснящейся черным лаком заднице, – она окончательно поняла: сын никогда не вернется домой. Ему хорошо тут, рядом с папашей, купившим любовь кровиночки дорогими подарками!
Она же сыну не нужна…
– Мам, ты голодная, наверное? – заботливо осведомился Егор. – В такую рань ничего не работает еще, разве что «Макдоналдс». Купим тебе поесть?
– Не надо, – излишне резко ответила Виктория, а потом испугалась, увидев, как дернулись брови сына, совсем как у его проклятого папаши, перед мгновенной, ослепляющей вспышкой гнева и раздражения.
– Я не очень хочу есть, перед выходом из поезда доела все, что брала с собой. Да и эти фастфуды очень вредны для здоровья…
– Да ну, брось, – рассмеялся Егор. – От них никто еще не умирал, если не питаться этим ежедневно, конечно.
Она помолчала и нашла новый повод для нотации:
– Нам следовало взять такси, я не одобряю, что ты сам водишь по таким дорогам. Это очень опасно…
Егор снова дернул бровями и слегка поджал губы.
Опасный знак!
Виктория опомнилась.
– Знаешь, я так устала, – мягко сказала она. – Дорога была ужасная. Кажется, за три ночи я ни разу не смогла как следует поспать.
– Чего ж самолетом не полетела? – спросил Егор.
Виктория напряглась. Голос сына был сырым и холодным, с царапающими горло льдинками. Надо вести себя сдержаннее, иначе домой она вернется уже завтра.
Причем самолетом.
– Я боюсь летать, ты же знаешь. А эта Алла, какая она? Расскажи мне…
Сын поплыл, купившись, как маленький ребенок на конфету, и взахлеб начал рассказывать о своей подружке, которую Виктория уже ненавидела. Для нее Алла была еще одним грузилом, удерживающим сына вдали от нее. Виктория откинулась на спинку кресла, слишком мягкого и комфортного, чтобы подогреть ее злость, и слушала сына.
Чтобы не дать волю нарастающему гневу, Виктория уставилась в боковое окно, по которому рикошетом бились снежинки, оставляя длинные мокрые полосы.
«Нет, – думала она, – сам он из этого сладкого ада не уйдет. Отец не отпустит, да и кто по доброй воле отказывается от красивой жизни? Значит, придется заставить его. Но как? Рассказать все?..»
Виктория искоса посмотрела на сына, и тот, случайно повернувшись к матери, перехватил этот взгляд, не суливший ничего доброго.
Егор поперхнулся словом и замолчал, сдвинув брови на самой переносице, но Виктория уже не стала отвлекать его беседой, сознательно взращивая в себе агрессию и злость, собираясь вооружиться ими, как взрывчаткой. Ведь ей придется иметь дело с грозным соперником, которому тоже есть что противопоставить безрассудному воину, вышедшему в одиночку против хорошо вооруженной армии!Спустя сутки в шумном здании Ярославского вокзала Виктория, в крови которой еще догорали адреналиновые вспышки, поняла, что проиграла битву окончательно и бесповоротно. Уставившись в одну точку, она стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони, оставив багровые следы.
Как можно было выставить себя такой идиоткой?
Сидевшая напротив женщина давно рассматривала ее с беспокойством. Ей не нравилось лихорадочное волнение пассажирки, ее нездоровая бледность, провалившиеся, с черными кругами, глаза, сжатые, точно от боли, губы. Она без конца что-то беззвучно повторяла, словно молилась. Наконец, случайная попутчица не выдержала и подошла к Виктории.
– Вам плохо? – участливо спросила она.
Виктория подняла на нее затравленный взгляд, полный отчаяния.
– Да. Мне плохо, – ответила она и неожиданно для себя заплакала.
Женщина засуетилась, принесла воды, каких-то таблеток, сунула ей бумажные носовые платки и успокаивающе погладила по плечу.
– Вы не плачьте, – мягко сказала она. – Все пройдет.
– Ничего не пройдет, – глухо буркнула Виктория, захлебываясь слезами. – Ничего уже не пройдет!
– Пройдет, – мягко возразила женщина. – Все будет хорошо. Кончится зима, солнышко согреет вашу душу, и вы забудете о бедах… Нужно только подождать. Наша бабья доля – терпеть и ждать…
