Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Эштону нет до меня никакого дела, мои перемещения по периметру этого притона, как и партнёры по танцам, интересуют его меньше всего – внимание предмета моих душевных чаяний сосредоточено на губах блондинки…
Он целует её… Долго, глубоко… На пару мгновений отрывается, смотрит в глаза и снова целует… Обхватывает своим ртом её так широко, словно жаждет добраться до самого её дна…
Боль… Нестерпимая боль в груди и тошнота… Тёмные фигуры танцующих расплываются палитрой смешавшихся красок и света… Тяжёлая музыка отдаляется так, словно, я ракета, улетающая прочь от шумной Земли. Звуки, запахи, картинки исчезают из моего сознания, и я слышу лишь тихое звенящее «Э-ш-т-о-н»…
Прихожу в себя от резкой, нестерпимо сильной боли в животе. Не сразу понимаю, что меня бьют.
– Давай уже, приходи в себя, сучка! – словно издалека доносится грубый пьяный бас.
– Смотри, она открыла глаза! Я говорила – уже скоро! – этот женский голос мне знаком, но я не могу вспомнить, откуда знаю его.
Лихорадочно пытаюсь оглядеться и хоть что-то понять: я нахожусь в полумраке небольшой комнаты. Единственный источник света – беззвучно работающий телевизор. Отвратительный запах давно немытого человеческого тела, перегара и табака врывается в мой нос, тут же вызывая рвотный позыв. Механически зажимаю рот рукой, пытаясь его сдержать.
– Твою мать, да она блевать собралась! – восклицает тот же мужской бас.
Моё совершенно обмякшее и практически неуправляемое тело подхватывает чужая сила и зашвыривает в самую грязную ванну из всех, какие я видела.
Меня рвёт, но я пытаюсь думать. Получается с трудом.
Снова проваливаюсь.
Сознание возвращается и, судя по всё тем же лицам на экране телевизора, беспамятство моё длилось недолго.
– Очухалась? – женский голос.
– Ну же, сучка, давай, приходи в себя! У меня сегодня большие планы на тебя! – мужской.
– Йен, чувак, не торопись! Говорю тебе, мне знакомо её лицо. Эта тёлка может принести денег, – ещё один мужской, этого раньше не было.
– Думаешь, если она отсосёт нам, за неё уже не заплатят?
Смех. Липкий, вульгарный хохот.
В моей голове с неимоверным трудом вырисовывается первая мысль: это похищение, и отморозки не знают, кто я. Если они так и не выяснят – у меня будет шанс выжить. Вопрос в том, хочу ли я этого?
Но инстинкт самосохранения вовремя подсовывает воспоминание о системе безопасности, которой окружил нас отец. На корпусе моего мобильного есть кнопка. Её удержание в течение 8 секунд отправит данные с моими координатами прямиком в устройство Алексу, начальнику его службы Пинчеру и ещё каким-то людям, ответственным за мою жизнь. Мне обязательно кто-нибудь перезвонит, и если я не отвечу, они всё поймут. А если отвечу, мне нужно сказать одно только слово: «salute», затем ждать помощи.
– Отдайте сумку… мне нужно принять таблетку…
– Ты уже приняла, сегодня с тебя хватит, – получаю ответ.
– У меня сердце… мне нужно принять свои таблетки для сердца… – вру.
На секунду воцаряется тишина. Жалкие наркоманы пытаются думать прокуренными мозгами и выдают вердикт:
– Ты гонишь!
Неуверенными руками, с полнейшей потерей способности координировать свои движения, я изображаю боль в сердце, и это, очевидно, выглядит убедительно, потому что, спустя пару мгновений, в меня швыряют сумкой.
Моя рука лихорадочно шарит в ней в поисках телефона, но его там нет.
– Не это ищешь, красавица?
Теперь я узнала её – это серо-белая мышь из туалета. Та самая, что оставила мне белую таблеточку. Пазл начинает складываться. Но проку от явно улучшившейся способности мыслить мало – мой телефон в её руках.
– Хорошая вещь, – сообщает её слабый голос. – Ты позволишь оставить его себе?
– Ты совсем дура? – ревёт злобный мужской бас. – От трубы надо избавиться, в таких игрушках могут быть неприятные сюрпризы!
– Например?
– Например, датчики передвижения, локаторы, подслушивающие устройства, – отвечает более спокойный мужской голос.
В полутьме мне совершенно не видно их лиц, но я предполагаю, что басистый грубиян – тот, кто со мной танцевал.
Внезапный стук в дверь, и слышу до боли родной голос брата:
– Соня, ты здесь?
Я открываю рот, чтобы заорать, что есть мочи, но его тут же накрывает грубая шершавая ладонь с запахом апельсина и… неясного дерьма. Но я не теряюсь: не могу орать, значит буду мычать и топать ногами! Они пытаются удержать меня, все трое, но мне удаётся изо всех сил долбануть ногой в предмет некой мебели, наверное, это был комод или что-то вроде этого, и на моё счастье, громоздкий предмет с грохотом заваливается… И именно в этот момент я ощущаю острую боль в голове – удар, если не ногой, то точно мужским кулаком.
Сознание возвращается вместе с чувством тошноты. Меня никто не держит, я лежу на полу, осознавая, что жива, лишь потому, что адская боль намертво поселилась в моём теле – голове, животе, горле. Я слышу глухие звуки ударов, мужскую ругань, женские вопли – и всё это в полнейшей темноте. Внезапно вспоминаю, что в себя пришла от грохота, сопутствующего стеклянному звону – теперь мне очевидно, почему в комнате полнейшая тьма – грёбаный телек разбили!
Пытаюсь подняться, попутно вспоминая, что слышала голос брата, и теперь меня точно спасут… А спасут ли?
Страх… Именно в это мгновение мне становится по-настоящему страшно! Воображение рисует картины убиенного брата, повергнув моё избитое тело, наделённое глупыми мозгами, в непередаваемый ужас, панику, дикий неконтролируемый тремор.
– Лё-о-о-о-ша! – мой истошный вопль оглушил и меня саму, и окружающую возню разбиваемых челюстей, носов, мебели и чего-то ещё…
Несколько мгновений спустя шум стихает, и я чувствую, как чьи-то руки легко подхватывают меня, прижимая к груди, источающей до боли знакомый запах… Теперь я слышу сердце – глухие, гулкие удары, не просто частые, а бешеные, словно это не сердцебиение, а скачка галопом… Большая рука прижимает мою голову к мужской груди, растопырив пальцы так, как держат головы младенцев, и я в этот момент, наверное, действительно беспомощна как новорожденный – избита и обдолбана дрянью, не зная даже её происхождения…
Я звала брата на помощь, я слышала его голос, и он пришёл, чтобы спасти меня, но эта рука не его, не его грудь, не его запах и не его сердцебиение… Это сердце я уже слышала однажды, и тогда оно было так же напугано, как и сейчас, так же страшилось любой беды, какая могла бы приключиться со мной. И тогда я была уверена, что оно влюблено, это сердце, что плавает в
